Ужасно катастрофический поход в зоопарк

– Тысяча чертей мне в глотку, это лучший день в моей жизни!

Я никогда не слышала такого грубого слова и тут же спросила бабушку, могу ли я взять ее грубое слово и записать в свою книгу грубых слов. Она сказала, что без проблем, и я чертовски обрадовалась.

Машина злой дамы свернула на большой бульвар, и наша машина тоже свернула. Бабушка все твердила своему горячему парню:

– Только не упусти ее!

Но мы вряд ли могли ее упустить, потому что буквально сидели у нее на хвосте.

Бабушка закурила еще одну сигарету, поела чипсов и отпила кофе. Стаканчик у нее был огромный, и она несколько раз повторила: «С таким я могу всю ночь продержаться». Но мы все-таки надеялись, что не всю ночь, иначе наши родители начнут волноваться.

На самом деле слежка длилась недолго. Довольно скоро машина злой дамы въехала в жилой квартал. Дама припарковалась у симпатичного домика и вошла в него.

Мы немножко там постояли. Видно было, как в разных комнатах зажигается свет, потом злая дама стала возиться на кухне. Значит, вот где живет та, что устроила потоп.

Она у нас в руках. Наконец-то.

Мы спросили, что будем делать теперь. Постучимся и скажем ей, что нам все известно?

Бабушка сказала, что не надо торопиться. Злая дама всегда может заявить, что Балтазар все выдумал. Надо было еще суметь разоблачить ее так, чтобы все поверили.

– Нам пока не хватает мотива, – напомнила бабушка. – Мы должны найти этот последний кусочек пазла. Дама наверняка как-то связана со школой, раз знает, что можно туда войти через запасный выход. Если мы найдем связь, то найдем и мотив…

– А как найти связь? – спросил Джованни.

– Терпение, детки. Терпение, – ответила бабушка.

В конце концов мы поехали обратно. Пора было возвращаться, пока родители ни о чем не догадались.

Глава 17. Цензурный комитет

Спьесой подставного Деда Мороза возникла жуткая проблема. Судя по всему, там было что-то вроде грубого слова. Это родители учеников нажаловались. Я только очень надеялась, что это грубое слово – не «тысяча-чертей-мне-в-глотку», потому что это было мое грубое слово. У меня и так украли сортирную подтирку, если еще и его уведут, будет уже чересчур.

История с грубым словом сразу наделала в школе большого шума, и родители потребовали еще одно собрание с Директором. На этот раз собрание было без детей, но наши родители рассказали, что некоторые громко вопили, что это произведение не предназначено для детей и в нем есть грубое слово.

Мисс Дженнингс объяснила, что в школьный спектакль войдет только фрагмент пьесы, и сцену с этим словом все равно в него не включили. Но родителям этого было мало, они требовали просто-напросто отменить представление.

– Из-за одного слова, которое даже не вошло в тот фрагмент, над которым мы с учениками работаем? – рассердилась мисс Дженнингс.

– Мы не потерпим пьесу, где есть непристойности! – упирались родители.

– Да ладно, нет там ничего непристойного! – взвилась мисс Дженнингс. – А ничего, что дети из разных классов столько работали над своими сценами?

Но родители не желали ничего слушать.

Вроде бы мисс Дженнингс кричала, и Директор кричал, и родители кричали, а поскольку родители точно всегда кричат громче, Директор уступил и принял решение, что он отменяет пьесу подставного Деда Мороза, а вместо нее дети сделают какой угодно спектакль по своему выбору. Мисс Дженнингс сказала Директору, что он струсил, и ушла, ни с кем не попрощавшись, что совсем на нее не похоже. И вроде бы Директор остался с глупым, а главное, грустным видом.

Назавтра после этого собрания мисс Дженнингс все еще очень сердилась на родителей. Директор, которому явно не нравилось, когда мисс Дженнингс сердится, надолго зашел к нам в класс. Мы спросили у Директора, почему родители не хотят нашей пьесы.

– Потому что в ней есть одно слово, которое им не нравится, – объяснил Директор.

– А это грубое слово? – спросил Томас.

– Не совсем. Но родители считают, что грубое…

– А при демократии грубые слова запрещены? – спросил Джованни.

– Нет, – ответил Директор.

Тут мы решили, что демократия – суперская штука.

– Значит, нам можно говорить грубые слова? – обрадовался Арти.

– Закон это не запрещает, – ответил Директор, – но это запрещено правилами приличия. Говорить грубые слова очень некультурно. Это называется «грубить».

– Значит, грубить не антидемократично, – подытожил Отто.

– Верно, – согласился Директор. – Можно быть большим грубияном и большим демократом.

– Но какие-то слова при демократии запрещены? – спросила я.

– Никто не имеет права говорить про людей гадости, – уточнил Директор. – Это прямо запрещено законом.

– Мама говорит про папу много гадостей, – заметил Отто. – Это незаконно?

– В частном пространстве – нет.

– А что значит «в частном пространстве»? – поинтересовался Джованни.

– Это значит: когда говорят друг с другом только два человека, – пояснил Директор.

Мы не совсем поняли, и Директор объяснил получше:

– Если вас в комнате только двое, вы можете говорить гадости про кого-то третьего. Это не слишком красиво, но не запрещено.

– А если ты один, можно думать гадости про людей? – спросил Томас.

– Да, думать можно что угодно. Это называется «свобода мысли». Но если кто-то начинает извергать гадости про другого публично, то есть перед всеми, тогда это запрещено.

Мы потребовали привести пример, чтобы убедиться, что всё хорошо поняли, и Директор снова взял пример голосования за пиццу или брокколи:

– Если ради того, чтобы победить на выборах, пицца будет утверждать перед всеми избирателями, что брокколи – гнусная злодейка и травит маленьких детей, тогда брокколи может подать жалобу в суд.

– Почему?

– Потому что это ложь, которая посягает на личность брокколи.

– Но это же просто брокколи, – возразил Джованни.

– При демократии все граждане равны и все в равной мере защищены законом. Никто не имеет больше прав или больше значения, чем все остальные.

– А если пицца имеет в виду не эту отдельную брокколи, но все брокколи вообще, это не такой серьезный проступок? – спросил Томас.

– О нет, это еще хуже! – сказал Директор. – Потому что тем самым пицца возбуждает ненависть ко всем брокколи, а это тоже запрещено законом.