В дальних плаваниях и полетах

Челюскинская льдина находилась в ста тридцати пяти километрах от Ванкарема. На тридцать шестой минуте полета Слепнев заметил дым лагерных костров. Лыжи самолета коснулись льда, машина пробежала совсем немного и уткнулась в торосы. Лопнула стяжка шасси. Механики тотчас принялись за ремонт, а Слепнев с Ушаковым отправились в лагерь. После Анатолия Ляпидевского они оказались здесь первыми.

— Ожидаем еще Каманина и Молокова, — сообщили им обрадованные челюскинцы.

На горизонте возникли две черные точки, быстро превратившиеся в бипланы. Летчиков встретили восторженно: после стольких дней ожидания — три самолета за один час! Молоков забрал троих полярников, а Каманин, летевший со штурманом Шелыгановым, двоих. К вечеру пятеро челюскинцев были в Ванкареме. Слепнев и Ушаков заночевали в лагере…

Весь день я провел на петропавловской радиостанции, передавая в Москву подробности полетов Слепнева, Молокова и Каманина. Помощь судовых радистов Василия Литвинова и Бориса Попова была неоценима; без них я, конечно, не справился бы. Радисты «Сталинграда» отлично представляли себе, как ждут на Большой земле вестей о челюскинцах, они следили за эфиром и старательно записывали все новости с Чукотки.

Пароход «Киров» доставил из Владивостока на Камчатку московские газеты; там я нашел свои корреспонденции, переданные три недели назад телеграфом из Хабаровска. Я подобрал для челюскинцев комплект «Правды» за январь, февраль и двадцать дней марта. Этот скромный подарок предназначался людям, которые давно уже не видели газет.

Все было готово к отплытию; оставалось поднять на палубу «Сталинграда» голубую летающую лодку дальневосточного пилота Александра Святогорова.

Мой «морской дневник» вскоре пополнился новыми записями:

«9 апреля. Два часа дня по местному времени, в Москве раннее утро. Кажется, все население Петропавловска собралось на проводы «Сталинграда». Старожилы, помнящие поход «Таймыра» и «Вайгача», напутствуют: «Легких льдов! Возвращайтесь с челюскинцами!..» Пять часов пополудни. Берега Камчатки тают в туманной дымке. Самолеты, провожающие «Сталинград», возвращаются в Петропавловск; эти маленькие «гааврушки» — родные сестры машины Бабушкина…

10 апреля. Радисты опять приготовили мне сюрприз: за утренним чаем я обнаружил у своего прибора в кают-компании конверт, а в нем — две странички с записями новостей, перехваченных ночью Литвиновым и Поповым. «Красин» пересек Карибское море и приближается к берегам Панамы. «Смоленск» двинулся из Олюторского на север, но уже в десяти милях от побережья встретил тяжелые льды. Молоков, Каманин, Доронин и Водопьянов ждут сигнала Кренкеля, чтобы лететь в лагерь. Минувшей ночью грозный гул поднял всех челюскинцев на ноги — снова началось мощное торошение. Около двух часов пополуночи на главный барак, сметая бочки, ящики, бревна, двинулась пятиметровая ледяная стена. Люди выскочили из палаток и во мраке бросились спасать драгоценные припасы. Вдруг яркое пламя озарило картину разрушения — вспыхнул ящик со спичками… Через час все утихло. Возле палаток неподвижно застыли ледовые нагромождения. Лагерь пересекают многочисленные трещины. Самолет Слепнева успели перетащить в относительно безопасное место.

«Сталинград» идет открытым океаном, держа курс к Командорским островам. Льдов не видно».

За ужином доктор Старокадомский заговорил о былых арктических экспедициях:

— Разве можно сравнить современные плавания хотя бы с походом «Таймыра» и «Вайгача»! Тогда в Арктике работали лишь три-четыре радиостанции, да и те маломощные. Помнится, открыли их в начале мировой войны на Вайгаче, у Карских ворот, в проливе Югорский Шар и на западном берегу Ямала, потом построили еще рацию на Диксоне. Обслуживать они могли только те суда, что плавали в западной части Карского моря. Если же пароход встал на зимовку, скажем, в устье Лены, то у моряков была лишь одна возможность сообщить о себе — отправить гонца в Якутск… Знаете, как Амундсен подал весть о своей экспедиции?

— Расскажите, Леонид Михайлович!

— Плавание «Мод» многие помнят, лишь пятнадцать лет с тех пор прошло, — сказал доктор Старокадомский. — В конце 1919 года Амундсен, зимовавший у острова Айон, отправил трех своих спутников в ближайший городок Нижнеколымск, чтобы оттуда послать депеши о положении «Мод» в Норвегию. Недели через три гонцы вернулись с неутешительной вестью: в Нижнеколымске нет ни радио, ни телеграфа, а радиостанция в Среднеколымске не работает. Тогда Амундсен направил людей в Анадырь. Не без приключений добрались они до места, сдали депеши и пошли назад — к зимовке «Мод». А сколько, вы думаете, длилось это пешее путешествие? Больше полугода…

В кают-компанию вошел старпом, все повернулись к нему.

— Что нового, Александр Петрович? — спросил доктор Старокадомский.

— Все в порядке, проходим Командоры.

Командорские острова — Беринга и Медный — были открыты русскими мореплавателями двести с лишним лет назад.

На небольшом кусочке суши, среди просторов Великого океана, закончил свой жизненный путь капитан-командор Витус Беринг, один из руководителей Великой Северной экспедиции.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЛАГЕРЯ

Заглянем еще раз в «морской дневник»:

«11 апреля, местное время — 6 часов, в Москве — 10 апреля, 20 часов. Литвинов и Попов рыщут в эфире. Судовая радиорубка — «уши» моего походного корреспондентского пункта. Подробности событий минувших суток переданы в Москву. Из редакции прибыло подтверждение: «Радиограмма получена через Владивосток спустя сорок минут после подачи. Сообщите для опубликования фамилии судовых радистов».

Эвакуация лагеря идет стремительно — за день вывезены двадцать три человека.

Кренкель держит связь с Ванкаремом. Получив весть о старте очередного самолета, он поднимает на флагштоке вымпел. По этому сигналу на ледовом аэродроме зажигают костры и выкладывают посадочный знак. Первым прибыл вчера в лагерь Каманин; на своем «Р-5» он вывез троих. Молоков на такой же двухместный самолет взял четверых. Расставаясь с лагерем, пилот предупредил: «Собираюсь к вам нынче еще разок». Слепнев на исправленном «Флейстере» эвакуировал шесть человек. Вскоре снова появился Молоков. Он удивил всех, взяв пять пассажиров… Пять?! Я усомнился и послал короткий запрос в Ванкарем: не допущена ли ошибка при передаче радиограммы? Михаил Сергеевич Бабушкин ответил: «Молоков использует для перевозки пассажиров парашютные ящики, укрепленные под нижними плоскостями. Без особого комфорта, но с полной надежностью это позволяет брать в каждый рейс дополнительно двух человек. Пассажиры не обижаются. Машинист Мартисов, прибывший в таком ящике, утверждает, что в полете чувствовал себя превосходно».

Население лагеря быстро убывает. Среди оставшихся на льдине — Шмидт и капитан Воронин. Шмидт опасно болен, у него воспаление легких, но начальник экспедиции отказывается лететь на материк: «Мы с капитаном оставим льдину последними».

Близится рассвет. Вокруг тишина…»

На этом мои записи оборвались. Нахлынули такие события, что для дневника не хватало времени.

11 апреля ледовая посадочная площадка походила на подлинный аэродром: за четыре часа отсюда семь раз стартовали самолеты. Каманин в три приема вывез пятнадцать человек, Молоков четырьмя рейсами — двадцать. Во второй и третий рейсы Василий Сергеевич брал по шесть пассажиров. Полярники, которые еще накануне недоверчиво поглядывали на узкие продолговатые ящики под плоскостями, теперь охотно занимали «одноместные купе». Пассажир прижимал руки к туловищу, его туго пеленали в теплые одеяла и, как торпеду, закладывали в парашютный ящик. В «купе» было даже удобнее, чем в кабинке бортмеханика, куда втискивалось четверо пассажиров. К концу дня Молоков перевез на материк Шмидта, врача Никитина и плотника Юганова. Тяжело больной Отто Юльевич покинул лагерь, подчинившись приказу правительственной комиссии. Он улетел со льдины семьдесят шестым. В лагере осталось двадцать восемь полярников.

«Если не подведет погода и не испортится ледовый аэродром, через день-два эвакуация закончится», — передали с Чукотки.

Молоков, Каманин и Слепнев дежурили в Ванкареме. На занесенном пургой анадырском аэродроме готовились к полету через хребет Водопьянов и Доронин. Утопая по пояс в снегу, Галышев и его механик обмороженными руками ремонтировали поврежденную помпу.

Невесело было на душе у пилотов: одолев труднейшие препятствия, оставив позади длинный, опасный путь, — завязнуть на последнем этапе! Но сделать ничего нельзя — только ждать! Ждать часа, когда потерявший сон синоптик прибежит с радостной вестью: «Летная погода!»