В годы большой войны
Шрифт:
— Чем вы можете подтвердить это? — Ильза резким движением подняла голову от стола — сообщение было первостепенной важности.
— Чем подтвердить? — фон Шелиа, засунув руки в карманы, остановился перед Ильзой. — Собственно, ничем! И тем не менее я совершенно в этом уверен. Потерпите минуту, и я расскажу, откуда у меня такие сведения. На предстоящие военные действия в Нидерландах мне намекнул в разговоре фон Риббентроп, когда я докладывал ему о поездке в Рим… Имейте в виду, что получать нужную информацию становится все труднее. Послушайте, что говорит Риббентроп в секретном приказе по министерству.
Фон Шелиа прочитал:
— «Если кто-либо из моих подчиненных позволит себе хотя бы малейшее пораженческое высказывание, то я вызову его
Да, работать становится все труднее, — повторил фон Шелиа. — Впрочем, вы это сами знаете… Передайте еще, что руководящим сотрудникам министерства иностранных дел дано такое распоряжение: указания военного характера доводить до сведения только тех лиц, которые связаны с выполнением поступивших приказов. Так было в Скандинавии. Наш посол в Осло вручил норвежскому правительству соответствующую ноту за час до того, как началось вторжение. Точно так же может получиться с Нидерландами… Работать стало очень сложно… Вы можете сами убедиться в этом по числу гестаповцев, наводнивших министерство иностранных дел. Следующим этапом, конечно, будет Россия. Я сужу об этом по секретному письму, разосланному во все посольства, с требованием опровергать малейшие слухи о военных приготовлениях против Советской России. В письме такие слухи называют «британской провокацией». Но все дело в том, что пока никаких таких слухов не существует. Риббентроп просто предупреждает события…
Рудольф фон Шелиа то и дело заглядывал в бумажку, которую держал в руке. Сейчас он порвал ее на мелкие клочки и бросил в пепельницу. Потом вернулся к столу, поднес горящую спичку и стоя ждал, пока бумага не превратится в пепел.
Альта немедленно отправила в Центр донесение о разговоре с Рудольфом фон Шелиа.
«Ариец предполагает, — сообщала она, — что в ближайшее время надо ожидать продвижения немецких войск в Голландию. Подтверждением этого служит то, что железнодорожная линия Франкфурт — Крефельд закрыта для пассажирского сообщения. Дирекция военных заводов получила указания перебросить продукцию на Западный фронт».
Еще через неделю Альта писала:
«Из разных источников идут сообщения о предстоящих военных действиях на Западе… Ариец сказал, что его гувернантка собралась ехать в Голландию. Родственник гувернантки, фельдфебель из полевой полиции, предупредил ее: «Подожди немного, через два дня мы все будем в Голландии…»
Один немецкий инженер из военно-инженерного управления сказал о походе в Бельгию:
«Нам нужен только городок Брюгге. Тогда мы сможем обстреливать Лондон из наших дальнобойных орудий. Англичане не имеют подобных пушек. Мы можем выпускать их сериями».
Вскоре сообщения фон Шелиа подтвердились.
Девятого мая Ильза, как обычно, пришла утром на работу. Она сняла телефонную трубку, чтобы позвонить по делам в министерство пропаганды, но телефон не работал. Зашла в соседнюю комнату, то же самое. Во всем министерстве телефоны были отключены. В полдень сотрудников предупредили — в связи с напряженной обстановкой работники министерства должны оставаться на своих местах. Вплоть до особого распоряжения. Из здания не выходить! Причины такого приказа стали известны только на следующее утро. Германское радио крикливо передавало о военных действиях, начавшихся в Бельгии и Нидерландах. На бельгийский форт Эбен-Эмаэль сброшены отряды немецких парашютистов… Захвачены мосты через Маас! Регулярные германские войска продвигаются в глубь страны!..
Нападение началось в четыре тридцать утра, но только в девятом часу германский посол явился к бельгийскому министру иностранных дел — господину Спааку. Он достал ноту, но Спаак, поморщившись, остановил его движением руки.
— Простите, господин посол, — сказал он, — но я буду говорить первым… Мы уже знаем, что германская армия напала на
нашу страну. Для этой агрессии нет никаких оправданий, она глубоко возмутила сознание всего мира…Рудольф фон Шелиа был прав: немецких дипломатов ставили в известность о предстоящих военных событиях в самый последний момент и поручали им выполнить свои обязанности, установленные международным правом, уже после того, как события произошли.
В тот же день — 10 мая 1940 года — Ильза Штёбе передала в Центр:
«Из кругов министерства иностранных дел поступают сведения, что военные действия против России запланированы и готовятся, хотя военное министерство разослало директивы своим военным атташе о необходимости опровергать слухи, что Германия якобы готовит военные действия против России… Ариец заявил мне, что он не верит содержанию письма военного ведомства. Оно не соответствует фактам, которые свидетельствуют о подготовке Германии к войне с Россией. Эта война стоит уже у дверей. Ариец считает, что письмо написано с целью маскировки истинных намерений…
Обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен обладал словно гипнотическим влиянием на окружающих. Он завораживал приятелей своим обаянием, остротой мысли, умением видеть явления и факты так, как не все могли их увидеть. Он был незаменим в компании своими рассказами, едкими шутками и удивительной способностью вовлекать в разговор всех собравшихся. Тот же Хорст Хайльман, почти мальчик, надевший недавно военную форму, не спускал с него восхищенных глаз, когда попадал в одну компанию с Харро. Он ловил каждое его слово…
Герберт Гольнов тоже души не чаял в Шульце-Бойзене, хотя в его отношениях с Харро и не было того бескорыстия, которым отличался радист Хайльман из функ-абвера [5] , выполнявший там маленькую, но очень важную и секретную работу.
Веселый и непосредственный Хорст Хайльман, до наивности доверчивый к людям, когда-то считал себя убежденным нацистом. Впрочем, это «когда-то» исчислялось несколькими годами — ему и сейчас-то было всего-навсего девятнадцать. Хорста привлекала программа, которую умело прокламировал Гитлер, его социальную демагогию он воспринимал как истину и, вступая в партию нацистов, уже будучи солдатом, произнес слова клятвы: «Я клянусь в нерушимой верности Адольфу Гитлеру, клянусь беспрекословно подчиняться ему и тем руководителям, которых он изберет для меня».
5
Отдел радиоперехватов германской военной разведки.
И вдруг все его убеждения рассыпались после того, как он познакомился с Харро Шульце-Бойзеном… Харро постепенно раскрывал Хайльману, что на самом деле представляет собой нацизм. Он рассказал и о том, что произошло с ним самим на Принц-Альбрехтштрассе. И Хорст Хайльман возненавидел Гитлера. Бунт совести, вспыхнувший в его душе, привел молодого солдата на путь Шульце-Бойзена. За ним он и пошел бесповоротно и до конца. Но Хорст намеренно не выходил из нацистской партии, работал в абвере в управлении связи, занимался радиоперехватами и расшифровкой выловленных в эфире радиотелеграмм.
О таких людях, как Герберт Гольнов, говорят: он сам себя вытянет за волосы из болота… Сын мелкого служащего, Герберт с молодых лет мечтал выйти в люди, был честолюбив, завидовал более удачливым товарищам и считал, что даром тратит время в абвере, протирает штаны в тылу, когда другие загребают чины и награды на фронте… К Шульце-Бойзену он относился несколько заискивающе, был ослеплен его связями в обществе и дорожил дружбой с таким блистательным офицером. Работал Гольнов в абвере, в авиационном отделе, занимался контрразведкой и по делам службы частенько бывал на Лейпцигерштрассе в министерстве авиации. Там и познакомился он с Харро.