В горячих сердцах сохраняя... (сборник)

— Ну—ка, давайте перенесем пулемет из кювета! — говорит мне старший лейтенант.

Вчетвером мы поднимаем пулемет из кювета. Не знаю как, но поднимаем.

— Устанавливай! — приказывает старший лейтенант.

— Мне нечем его закрепить.

— А ты попробуй стволом автомата, — советует милисьяно, приехавший со старшим лейтенантом.

Мы устанавливаем пулемет. Они прощаются со мной. Джип уезжает, а я остаюсь у пулемета. В эту минуту я не боюсь. Я никогда не боялся. Понятно?..

* * *

Да, это было восемнадцатого. А девятнадцатого я снова был на территории сентраля. С тем же орудием, но с другими людьми, которые тоже ничего не боялись…

Самолет, что летел над сентралем «Аустралиа»? Я стрелял по этому самолету. Я первый тогда выстрелил. Было около шести утра. Я боролся со сном, но не хотел расставаться с пулеметом…

* * *

Кто—то толкает меня — самолет! Все вскакивают по местам. Я спокоен. И на этот раз я спокоен. Пожалуй, лишь чуть—чуть волнуюсь, но в то же время радуюсь. Орудие в готовности.

— Ложитесь, ложитесь! — кричу я расчету. — Оставьте меня, оставьте меня одного!

Они повинуются мне и ложатся на землю. Я целюсь в самолет. Он летит над островком, покрытым зарослями тростника. Он почти передо мной. Он меня еще не увидел.

Тогда я безостановочно стреляю очень длинной очередью. И он меня замечает, потому что выстрелы приходятся по фюзеляжу. И он стреляет в меня изо всех своих пулеметов. Я ни о чем не думаю. Я продолжаю стрелять. А самолет — в меня. А я — в самолет. Самолет уже очень близко, но я не сдаюсь. И мои пули попадают в кабину.

А его пули пролетают мимо. Меньше чем за двести метров он делает крен влево. Я разворачиваю пулемет и продолжаю вести по нему огонь. Но теперь все «четверки» сентраля тоже стреляют по самолету. Самолет теряет управление. Потом теряет высоту и скорость. Медленно сбрасывает четыре бомбы. И опять теряет высоту. И наконец падает.

Весь расчет вскакивает и бежит ко мне:

— Ты его сбил, Матео! Ты сбил его!

— Ну и что? — И я говорю, что, мол, да, что я его сбил, что если захватить его во второй круг прицела — не промахнешься.

Но вот я оборачиваюсь и смотрю назад, за орудие. Вижу пальмы, срезанные пулями самолета чуть выше моего роста. Я приподнимаюсь с сиденья стрелка. Хочу идти, но падаю. Меня поднимают. Держусь руками за людей, а идти не могу: в ногах нет силы.

— Это нервы! — говорит кто—то.

— У тебя нервы расшатались, Матео, — повторяет кто—то еще.

— Да, — соглашаюсь я, — нервы… А меня уже несут, меня целуют.

* * *

…Вот и все. Повторяю вам, что, когда сбиваешь самолет, ничего не чувствуешь… Говорю вам, что страха нет и в помине… Герой? Я? Нет—нет… Герои — это те, кто выигрывает войны и входит в историю… А я всего лишь стрелок зенитного пулемета… Да—да, сеньор, Матео Гонсалес, пятнадцати лет от роду, двадцать восьмая батарея базы Гранма…

Мануэль Наварро Луна

Плая—Хирон

Плая—Хирон! На следующий день избитая в кровь твоим могущественным кулаком и растоптанная тобой орда захватчиков пожинала горькие плоды гнусного предательства. Яростная твоя звезда в бурном потоке ненависти обнажила твое горящее сердце, несгибаемая Плая—Хирон! В этом трагическом крещении твой золотистый пляж стал настоящим адом для врага. Яростно вздымались ввысь винтовки крестьян, а для трусливых наемников звучали погребальные песни, как проклятие силам империализма. И осталась там орда разбитой, усеяв поле брани гниющими трупами. Это маленький народ Латинской Америки раздавил своей ненавистью империалистического зверя.

Команданте!

Фиделю Кастро посвящается

Я наблюдал за движением знамени твоего, не знающего сна, не ведающего покоя. Я знаю, кто ты, знаю, что идешь ты по пути героев. Твой след я различаю по мачте «Гранмы», усыпанной звездами, приведшей тебя на пляжи Никеро, а дальше — к мечте заветной. Ты пришел из Орьенте, и сердце твое питает кровь высокой Туркино и яркое пламя Сьерра—Маэстры, что, как мать, возле твоей колыбели проводила бессонные ночи, изваяла из камня твое могучее тело, чтоб тебя не свалила в дороге усталость, чтоб ни голод, ни тени, ни мрак полуночный и ни страх, мертвой хваткой вцепившийся в душу, не смогли б никогда овладеть твоим телом; чтобы ты возлежал не на ложе смертельном, а на пламени яростных криков повстанцев, о Команданте [30] Вдали от лжи ты, вдали от зловонных насекомых, от отвратительных крыс и омерзительных грызунов, вдали от проходимцев, источающих такое же зловонье, вдали от всякой нечисти, гниющей в городах, вдали от шарлатанов, фарисеев, не испытавших никогда святого чувства долга и преданности Родине… Они же стремились лишь набить себе утробу бесчестием и подлостью. Сама же Сьерра своими яркими лучами солнца, своими реками и хрупкими ветвями, своим могучим камнем, ветрами, что пронзают, словно шпаги, несущимися по небу облаками, своими бурями и страшным громом тебя прикрыла, как щитом могучим, в тебя вселила собственную храбрость, ибо ты — это капля ее крови, жаркий язык ее пламени, потому что пришел ты к ней защитить высокую честь своего народа утолить боль своей Родины, утереть слезы скорбящих матерей, бросить вызов злу и мраку, урагану вечных злодеяний и пелене ночной из ужаса и страха. А рядом с тобой были крестьяне, плечом к плечу стояли рабочие… Сильно бьется сердце Сьерра—Маэстры.. Страшные удары сотрясают объятую пламенем гору под мужественные звуки горна, зовущего к бою… Ничто тебя не могло сломить! Ничто не могло лишить тебя неукротимой твоей отваги, потому что ты нес на плечах своих, о Коменданте, зажженную звезду любимого народа… Ту звезду, что горит в треугольнике красном, ту звезду, что встречает рассвет свободы, ту звезду, что венчает пламя пожара и, словно цветок, распускает обжигающие лепестки… Заклятые враги звезды боятся ярких ее лучей. Это они готовят во мраке ночи закваску бесчестья! Это они — враги трудового народа, ненавидящие негров и обкрадывающие крестьян. В тени укрывшись, они плетут интриги, чтоб разобщить народ, предательству служа и преступленью и помогая чужеземцам. Зловеще ухмыляется в потемках и когти распустил империализм. Он палачей снабдил оружьем, чтоб сеять смерть среди братьев наших беззащитных. Но, Команданте… Пока еще пустынны тротуары, а в Сьерра—Маэстре горн трубит зорю, гора разбужена твоим призывным кличем, зовущим всех нас к единенью, чтоб мы плечом к плечу шагали рядом в едином и безудержном порыве навстречу Родине свободной, навстречу Родине без рабства и без слуг, навстречу Родине, что борется за счастье всех людей, навстречу Родине, которую свободной мечтал увидеть учитель твой, прославленный Марти. Объединимся все и встанем рядом — зовет нас Родина на этот шаг, — объединимся без трусливых предрассудков, что служат лишь коварному врагу, объединимся все и встанем рядом, пусть сердце нас зовет свершить геройский подвиг и пусть ничто не остановит нас: ни голод и ни страх не встанут нам преградой на пути… Объединимся все и встанем рядом: негр и белый, рабочий и крестьянин… Кубинцы с чистым сердцем, встаньте рядом! Объединимся все в поток могучий. Тебя ничто сломить не сможет, ничто не сможет нас сломить! Пусть империализм берет нас мертвой хваткой, пусть силы мрака и измены готовят нам предательский удар, пока народ, могучий и единый, стоит с тобой плечом к плечу, о Команданте, пока звезда Отчизны сияет на твоих плечах, а Сьерра—Маэстра озаряет твои мечты, ничто тебя не сломит… Тебя ничто сломить не сможет, ничто не сможет нас сломить!

30

Майор, высшее воинское звание в первые годы Кубинской революции. — Прим. пер.

Труд, учеба и винтовка

Труд — великая сила, творящая все на свете, вздымающая колонны, на которых держится свет. Труд — это наше счастье, наши сады в расцвете. Труд — это путь к вершинам, выше которых нет. Труд — но не подневольный, не до седьмого пота ради наживы жирных капиталистов — нет! Светлое созиданье, радостная работа, чтобы оставить в жизни добрый и долгий след. Но хорошо трудиться — это не все. Ведь чтобы дело кипело, надо дело вести с умом. Крайне необходимо не забывать учебы. Ученье нельзя оставить на «завтра» и на «потом». Да и к тому же неуч сумеет справиться разве с народным врагом, который столь тароват на обман? Безграмотность и незнанье подобны смертельной язве. Не нужен социализму невежда, неуч, профан. Трудись и учись. Но только не забывай винтовку. Винтовку на всякий случай всегда держи при себе. Когда б тебя ни застала команда «На изготовку!», пусть будет всегда готова к меткой она стрельбе. Да будет твой штык наточен! Да будет сухим твой порох! И сам будь всегда подтянут, бдителен и мускулист, покуда за этим морем не сгинет наш общий ворог, покуда не канет в бездну последний империалист!

Пламя

Нависла опять опасность над революцией нашей. Снова пора проверить, набиты ли патронташи. Каждый кубинец станет винтовкой и пулеметом. Дома уподобятся взводам, а наши кварталы — ротам. Плая—Хирон, как видно, за морем позабыли. Знайте: предупрежденье наше осталось в силе. Наемные ли убийцы, морские ли пехотинцы, знайте, что вам отсюда живыми не возвратиться! Слуги империализма, засевшие в Белом доме, вам хочется вновь услышать о полном своем разгроме? Ваши угрозы, знайте, не совладают с нами. Они подольют лишь масла в народное наше пламя. В пламя, что жарко дышит в сердце у всех кубинцев. Подлым замыслам вашим — слышите вы? — не сбыться Бомбы вам не помогут, вас не спасут эсминцы. Встретят вас дружным залпом все, как один, кубинцы. Свастика проступает на крыльях и фюзеляжах творящих черное дело бомбардировщиков ваших. Пусть, как никогда, сегодня звериный ваш гнев неистов, и все—таки вы от страха трясетесь, империалисты. Вы знаете: час расплаты, час мщенья не за горами. Вы знаете: вас поглотит свободы святое пламя. Полмира уже сегодня сбросило ваше иго. И это — только начало созревшего в недрах сдвига. Да, ось планеты сместилась. Народы пришли в движенье. Империализм, повсюду потерпишь ты пораженье. И если ты вдруг на Кубу решишься напасть из мести, то, может, мы и погибнем, но только с тобою вместе. Но нет, не погибнет Куба! Поднимутся все народы и с нами пойдут в атаку за Кубу — Остров Свободы.

Куба — да, янки — нет!

Долго жили мы впотьмах, жили в страхе. Угнетали янки нас много лет. Мы расправили теперь в мощном взмахе наши крылья… Куба — да! Янки — нет! Мы, испанский сбросив гнет дорогой ценою, быть свободными всегда дав обет, дяде Сэму управлять нашею страною вдруг позволим? Никогда! Куба — да! Янки — нет! И в Америке у нас много братьев. Нам ее рабочий класс шлет привет. Повторяем вместе мы, как заклятье: Куба — да! Янки — нет! Янки — это общий враг класса трудового. И свою страну, и весь континент в ночь он хочет погрузить… Только снова крикнем мы: Куба — да! Янки — нет! Враг не сможет растоптать наше знамя. На суде народов он даст ответ. Братья из СССР рядом с нами. Куба — да! Янки — нет! Грязный империализм тщетно злится. Он уже приговорен и отпет. Новый мир взлетает ввысь, словно птица. Куба — да! Янки — нет!

Камило Сьенфуэгосу

Наверное, ты все—таки упал на жесткий камень, в океанский вал или пучина леса поглотила тебя, раз ты безмолвствуешь, Камило, когда страна твоя тебя зовет, когда и на земле, и в водоверти — во всей скорбящей по тебе Отчизне — разыскивает тщетно твой народ тебя, освободитель наш от смерти, тебя, освободитель нашей жизни. Живой, ты б не ответить нам не смог, Камило, стяга нашего флагшток, благоуханный, пламенный цветок, но ты молчишь… И значит, ты упал, разбился, навсегда ушел из жизни, раз голос твой, звенящий как металл, не отвечает плачущей Отчизне. И если так, то, значит, ты — погиб. И если так, то, значит, ты — погиб! Погиб! Камило Сьенфуэгос и — погиб! Как стонет раненая Родина, рыдая! О раненая Родина, родная! Сейчас священен каждый стон и всхлип, но если так и если Он погиб, омой слезами собственное пламя и выше подними святое знамя! С тобой другие сыновья остались. И щит, и меч их выкован из стали. Твоя судьба прекрасна, но трудна: тернистый путь натянут, как струна. Ответь врагам в час испытаний черных громоподобным голосом, народ! Пусть разразится гром ножей точеных и гром винтовок небо потрясет! Фидель! Гевара! Мы гордимся вами. Рауль! Альмейда! Мужество в груди. Вы первыми всегда вступали в пламя, и в трудный час всегда вы впереди. И все же мы собою вас прикроем, мы оградим вас огненным кольцом — кольцо штыков сомкнем вокруг героев и вас для нашей Кубы сбережем!