В одном шаге

Японцы у захваченной в Дальнем русской береговой батареи — только через три месяца после начала войны генералы сообразили, что «ключ» к Порт-Артуру в Талиенванском заливе, только время было упущено…

Глава 41

— Сергей Юльевич, я склонен доверять телеграмме, которую контр-адмирал Матусевич направил наместнику в Мукден, а не досужим домыслам Лондона, и тем паче никак не тем сообщениям, которые опубликованы в английских газетах, о чем сообщил наш посол.

Император прошелся по кабинету, чуть наклонив голову, что стало для Председателя Комитета Министров Витте тревожным сигналом. За то долгое время, которое сановник провел вблизи царя, он успел достаточно изучить повадки самодержца. А такой вид говорил о том, что монарх принял решение, и отступать от него не намерен. Николай Александрович отличался необыкновенным упрямством, и редко когда прислушивался к доводам рассудка, и порой делал то, что на взгляд Сергея Юльевича несло вред российской государственности. Впрочем, о своих подобных действиях и распоряжениях сановник предпочитал помалкивать, прекрасно зная, что с ним может произойти, если он сам потеряет доверие царя, которым он пока всецело пользовался. Но тревожные звонки уже «позвенели» — в прошлом году его сняли с поста министра финансов, самого влиятельного, ибо тот, кто управляет финансами огромной державы, в той или иной мере контролирует в ней все преобразования, и имеет возможность влияния на чиновников и придворных, партии которых вечно боролись между собой близь престола. Этим он и пользовался, стравливая одних с другими, всячески препятствуя ассигнованиям на одни реформы, и в то время щедро финансируя другие, что несли ему прибыль лично, но ущерб для государства, о чем Витте прекрасно знал. Но пока удавалось оправдываться, однако крайне неудачное начало войны с Японией резко пошатнуло его положение — с поста министра финансов он уже не мог влиять на развитие событий, а как председатель Комитета Министров не имел действенных рычагов власти, так как был обставлен всевозможными ограничениями. И теперь, видя огромные траты из государственной казны на армию и флот, в то время когда он всячески на протяжении пяти лет сокращал ассигнования на реорганизацию, порой откровенно «зажимая» финансирование, Сергей Юльевич стал понимать, что монарх настроен крайне решительно, и воевать с японцами будет до последней возможности. А это не входило в планы сановника, но зато министр внутренних дел Плеве настаивал на «маленькой победоносной войне», чтобы избежать революционных потрясений. Но только борьба с ним увенчалась полным успехом — две недели назад террорист очень удачно бросил бомбу и столь мешавший Витте сановник превратился в окровавленный разодранный труп, который пришлось прятать в закрытом гробу. И очень вовремя, потому что России нужны «потрясения», чтобы самодержавие прекратило свое существование в прежней форме. Управление страной превратится на манер Англии, где монарх только царствует, выполняя представительские функции, но не обладает реальной властью, которая находится в руках достойных людей — банкиров, фабрикантов, заводчиков, и только тех кругов аристократии и дворянства, что с ними накрепко связана кровными и деловыми узами. И это были твердые убеждения, которым Сергей Юльевич был предан, хотя пришлось служить на своем веку трем царям…

— Контр-адмирал Матусевич доложил в точности, что атаку вражеских броненосцев совершили всего пять наших миноносцев, не сделавших по японцам ни одного орудийного выстрела. А вот эти «макаки», — на последнем слове лицо царя скривилось, будто съел лимон, — открыли по ним огонь, в том числе из пушек главного калибра. Видимо, своей стрельбой они и причинили ущерб английским броненосцам, разнеся на одном надстройку. Так и ответить британскому послу, и выразить недоумение, откуда они взяли себе в голову, что по Вей-Хай-Вею стреляли наши броненосцы в два часа ночи, если утром вся эскадра была в Порт-Артуре! Как бы они дошли до него в этом случае?! Вы не моряк, дражайший Сергей Юльевич, но простые вещи понимать должны, ведь тут все предельно ясно!

Витте и так все хорошо понимал, но показательный демарш Лондоном был произведен, и царь на него гневно отреагировал. И он полностью прав — тем более Сергей Юльевич успел прочитать телеграмму из посольства, в которой говорилось, что неразорвавшиеся снаряды имели японскую маркировку, и английские газеты утром вышли с этой новостью. Но тут главное было надавить, а теперь можно и отступить.

— Я так и приказал ответить британскому послу, государь. Более того, ему вручили меморандум, в котором объяснили, что наши миноносцы преследовали противника в темноте, и посчитали, что японские броненосцы не находятся в пределах английских вод, а потому были в полном праве атаковать их. Тем более, адмирал Королевского Флота не объявил об их нахождении, и не указал на интернирование. Но надо понять и Лондон, ваше императорское величество, там сильно раздражены случившимся…

— А когда «Варяг» с «Корейцем» атаковали в Чемульпо целой эскадрой, в присутствии иностранных стационаров, в Сити не были раздражены, ведь так?! А теперь решили показать нам свое неудовольствие?! И понятно почему — произошло сражение, в котором их союзный флот потерпел полное поражение! Вот они и бесятся от злобы!

Впервые Витте видел царя в таком раздражении, тот буквально кипел злостью, а ведь государь был всегда выдержан и доброжелательно выслушивал любой доклад. А тут прорвался гнев — молодой император крайне неприязненно относился к Японии, ведь его чуть ли не убили там во время визита, когда полицейский ударил мечом по голове. А подобные вещи монарх никогда не забывал, так как был злопамятен и скрытен от природы.

А тут явственно прорвался гнев, и все высочайшее неудовольствие досталось сановнику, чего он совершенно не желал, так быть вовлеченным в этот международный скандал. И хотя англичане уже дали понять, что идут на попятный, царь, наоборот, чрезвычайно возбудился. Он и так эти два дня как не свой — известие о громкой победе русского флота необычайно обрадовало. А тут долгожданный сын родился, цесаревич, которого императорская чета давно ждала, хотя ходили слухи, что может быть пятой дочь. И теперь царь как-то воедино начал связывать эти два события.

— А свое «неудовольствие» я выражу вице-адмиралу Матусевичу — он должен был потопить два этих броненосца, как крейсер, а не повредить их. Теперь нам надо неотступно следить, чтобы англичане официально интернировали эти корабли, а не передали их тайком обратно японцам. Укажите графу Ламздорфу, чтобы отправили в Вей-Хай-Вей из Пекина какого-нибудь дипломата, чтобы ежедневно докладывал, как обстоит дело с поврежденными японскими кораблями, и проследил, в точности ли соблюдаются правила интернирования. Из Берлина также будет указания германскому губернатору в Циндао, кайзер выразил мне полную поддержку в этом инциденте. Мы заставим Лондон соблюдать подписанные им соглашения!

— Я так и сам считаю, ваше императорское величество, что всю вину за стрельбу впавших в панику японцев по кораблям Ройял Нэви, англичане попытались переложить на доблестных моряков российского флота. В этом случае необходимо указать дипломатам, что такие грязные инсинуации нужно незамедлительно и жестко пресекать. Но граф Ламздорф ко мне не прислушивается в вопросах внешней политики…

— Владимиру Николаевичу сам укажу на этот прискорбный случай бездеятельности его подчиненных. Но их понять можно — мой наместник, адмирал Алексеев не сообщил вовремя подробности дневной победы в сражении и блестящего ночного дела. А ведь это первая наша победа в этой войне, и дай бог не последняя. Мы все ее так долго ждали, надеялись и наконец, свершилось! Не зря погиб Вильгельм Карлович Витгефт, ведь его смерть оказалась полезной для державы нашей!

Царь истово перекрестился, Витте последовал его примеру. Казалось, но молодой император стал потихоньку успокаиваться, и потому сменил гнев на милость. Вот только взгляд императора сановнику не понравился — чуть прищуренный, словно заново его оценивающий. Даже на секунду появилась мысль, что государь узнал о нем что-то нехорошее, запретное, недаром последнее время стал все чаще выражать свое неудовольствие, попрекая тем, что сейчас он выделяет те ассигнования, которые был должен выдать годом раньше. На секунду даже стало страшно, как-то липко на душе — а что если царя уведомили о том, почему он этого не делал раньше…

При отставлении Дальнего и после поражения под Вафангоу и Ташичао русские войска оставили японцам много трофеев, среди которых имелось полсотни пушек. И японцы охотно воспользовались таким «подарком», ведь снаряды тоже бросили, поспешно отступая по приказам генерала Куропаткина…

Глава 42

— Василий Федорович, я вот что вам скажу как моряк — с береговых батарей Порт-Артура можно снять все мортиры — и одиннадцатидюймовые, и девятидюймовые, они абсолютно бесполезны при стрельбе по кораблям. А с ними и шестидюймовые пушки что в 190 пудов, что в 120 пудов — держать их для стрельбы по кораблям бессмысленно. Как и все мелкокалиберные пушки, за исключением десятка 75 мм Кане, что перекрывают вход в гавань, и установлены у «Тигрового Хвоста». Они все просто бесполезны против флота, как абсолютно непригодны в стрельбе по береговым целям 152 мм и 120 мм пушки Кане. У последних орудий снаряды только бронебойные, а ими стрелять по пехоте бессмысленно, то по разряду «из пушки по воробьям» палить. Единственные батареи, что могут эскадре пригодиться — это девятидюймовые пушки, но их всего дюжина. Оставить одну трех орудийную батарею под Порт-Артуром, там от нее польза только в прикрытии бухты Белого Волка. И все — другие девять орудий там бесполезны, потому что главный расчет обороны исключительно на десятидюймовых пушках Электрического Утеса, они по-настоящему опасны для броненосцев. И десять 152 мм орудий Кане оставить — пять батарей по два ствола, остальные нужны здесь. В Дальнем нам теперь нужно держать эскадру броненосцев постоянно, хотя риск определенный имеется — рейд ведь открытый, и набег вражеских миноносцев неизбежен. Зато отсюда выход в море не зависит от приливов и отливов, зато вражеский флот в любой момент появиться может. И оставлять Дальний никак нельзя — теперь это «ключ» к войне, и пока он у нас в руках, японцы победить не смогут. Ни в каком случае нас уже не одолеют, главное только удержаться здесь на позициях. Нам нужно простоять две недели, Василий Федорович, и ситуация изменится к лучшему.

— Почему вы так решили, Николай Александрович? Почему именно две недели армия Ноги будет для нас опасна, а позже нет?

Генерал с удивлением посмотрел на Матусевича, а тот ему привел сделанные наскоро в штабе Вирена расчеты.

— У нашей дивизии на марше недельный запас всего необходимого, в осадной армии японцев меньше будет, у них совсем мало повозок, но есть железная дорога. До Дальнего двадцать миль от передовых позиций, вначале они вагоны вручную толкали, а сейчас паровозы привезли и тягают уже эшелонами. Американские, кстати, паровозы как-то раздобыли быстро, что весьма подозрительно. Вагоны везут туда-сюда, обратно — приблизительные расчеты показывают, что запасов складировано примерно на неделю, в лучшем для японцев случае, и в худшем для нас, соответственно. А больше и не нужно — из Дальнего возят добрую половину грузов в Маньчжурию, в Талиенвани на станции все вагонами занято, и пароходы под разгрузкой стоят. Так что нет у генерала Ноги нужды хранить все под открытым небом, раз в его оперативном тылу в двухчасовом пути большой порт со складами, откуда бесперебойно до сегодняшнего дня поступало все необходимое. Так что на неделю запасов самое большее, а там голодные еще недельку продержаться, грабя китайцев, и живя на гаоляне. Да и лошадей сожрут, а их немного — обозов ведь нет. И все — только город у нас отбивать, иначе голодная смерть всех ждет. Так что две недели, максимум три, атаковать будут решительно, не жалея солдат, причем на перешейке будут особенно жестокие бои.