В ожидании рассвета
Шрифт:
Мужчина вдруг ошарашенно подскочил и застыл, тяжело дыша.
Звуки застряли в горле певицы.
— Нель, ты толкнул меня! — недовольно произнесла любимая наложница — та, что лежала подле хозяина.
— Вы чем-то недовольны, повелитель? — испугалась массажистка. Тот пробормотал пару невнятных фраз в ответ и бросился к выходу.
— Ты пойдёшь в таком виде? —
Она нежно дотронулась указательным пальцем до плеча хозяина, но тот отдёрнулся, будто его коснулось чудовище, а не одна из первых красавиц. Он поспешно натянул синюю мантию на голое тело и выскочил из комнаты.
— Я знала, — злорадно прошептала массажистка. — Знала, что скоро ты, Лимесвиа, станешь ему неприятна. Даже не безразлична, а мерзка, отвратительна! — закончила она с торжеством.
Лимесвиа хищно потянулась к массажистке и прошипела ей на ухо:
— Если это твоих рук дело, ты пожалеешь, что имеешь плоть в этом мире!
— Когда я стану фавориткой повелителя, тебя бросят в темницу, и ты ничего мне не сделаешь, ничего!
Лимесвиа набросилась на массажистку и вцепилась длинными когтями ей в лицо, та схватила вазу и ударила соперницу, рассекая её щёку. Лимесвиа ослабила хватку и дотронулась рукой до лица, скривившегося от боли.
— Ты заплатишь за это! — она повернулась к стене, на которой висело большое зеркало, ужаснулась и заплакала. Массажистка тоже сотрясалась в рыданиях — она увидела своё отражение немного раньше. Ярость обеих триданок немедленно сменилась отчаяньем. Ни одна из них не помнила, что они так дрались почти каждый месяц — а потом Нельжиа отравлял их к сморту-врачевателю, и воспоминания о расцарапанных лицах и выдранных волосах вскоре растворялись в тумане, напоминая отголосок ночного кошмара, что всякий раз ускользал, стоило попытаться на нём сосредоточиться.
— Из-за твоего эгоизма теперь никто из нас не будет любимицей Великого! Ах, что же мне делать?
— Нужен целитель… Ах, Мельрие, позови целителя, срочно!
Но певички Мельрие и след давно простыл. Она пробежал через широкий зал, полный испещрённых орнаментами вещиц. Её цель скрылась за одной из дверей, куда она и последовала.
— Мастер, что случилось? — спросила она. Слишком бесцеремонно для женщины из четвёртого круга приближённых, но Нельжиа это понравилось.
— Проблемы мира не должны тебя интересовать, — уклонился он. — Зачем мучиться, если в жизни столько удовольствий?
— Ах, я не буду спокойна, пока не узнаю, что вас волнует. Позвольте мне разделить вашу боль.
— Умер один мой знакомый.
— Он был вам другом?
— Нет.
— Врагом?
— Иногда.
— Так что же вас печалит?
— Сам факт его смерти. Я желал её, но всё-таки не верил, что она возможна…
— Кто-то умирает, кто-то рождается, — задумчиво проговорила Мельрие. — Да, я всегда хотела узнать, у Верховных Судей могут быть дети?
— Поэкспериментируем? — таинственно произнёс Нельжиа, закрывая дверь на ключ. Триданы не умеют долго беспокоиться — вне зависимости от причины этого беспокойства.
— Вот видишь, справились и без всяких Каинахов, — услышал Фарлайт голос Ламаша сквозь сон. — Он нам был не нужен.
— Ага, и выжило только трое фраоков. Стоило того? — ответил ему кто-то.
Фарлайт открыл глаза и узнал говорившего — фраока Энгира, с которым они были
почти незнакомы. Энгир выглядел жалко, словно побитый человечишка. Его волосы, прежде чёрные, теперь побелели. Ламаш же был помят, но доволен.— Ещё бы. Пожертвовать собой ради такой великой миссии… О, мы будем помнить имена наших братьев… Я прикажу выбить их на колоннах моего игалли.
И Фарлайт понял: Ламашу плевать на тех, кого он зовёт братьями.
— Что случилось? — подал он голос.
— Другие фраоки, не успевшие разорвать канал с судьёй-магом… В общем, нас осталось только трое.
— Сгорели?
— Стали пятнами на светиле земного мира. А Норшал — самым большим пятном, — усмехнулся Ламаш.
Гнев заклокотал в сердце Фарлайта. Такой идеальный план пошёл прахом: сначала всякие асаги не могут правильно рассчитать энергию, потом сбегают каинахи, которым должно было сыграть ключевую роль, и под конец ламаши решают выбросить жертву в земное Солнце, не предусмотрев, что фраоки и сами могут сгореть. Нет, всё-таки больше всех виноват обсчитавшийся Асаг. Если бы они взяли на одну-две души больше, всё шло бы по плану…
И вдруг демон застыл, словно его самого удушила змея на шее. Асаг не обсчитался! Фарлайт ведь сам отпустил Рема, которого как раз хватило бы, чтобы заполнить брешь…
Вдалеке послышалось эхо шагов и возбуждённые голоса.
— Пора уходить. Вставай, Нергаль! — и Ламаш открыл портал за город на всех троих.
Стоило Фарлайту закрыть глаза, как пламя вновь вспыхнуло перед ним — смертоносное, готовое разрушить всё и вся, не признающее правил и рангов. Он вздрогнул и вскочил на постели, удостоверившись, что находится в своей комнате в Цваргхаде — в темноте… но без Тьмы.
— Я уничтожил одного из судей, — прошептал он. — Не самолично, но всё же… Разве я недостоин от Тебя хотя бы коротенькой весточки?
Зашуршали шторы: Нинур вновь явилась на его окно.
— Все празднуют вашу победу, — сказала бесовица. — Песни, банкет, пафосные речи. А ты лежишь в своей комнате.
— Что там праздновать? Выжило только трое фраоков. Трое! Это провал. Мой план был идеален… Но они всё испортили.
Нинур перепорхнула к нему на кровать.
— Трое? — переспросила она.
— Я, Ламаш, Энгир. А что?
— А где Каинах? Он умер?
— Думаю, да. Почему тебя волнует именно Каинах?
— Ненавижу этого ублюдка. Это из-за него я…
Нинур не закончила свою мысль, но Фарлайт так и не переспросил, не уточнил, и горничной пришлось продолжить.
— Семья продала меня Каинаху в виварий. За долги. Он там всё пытался вывести каких-то особых потомков… Я не знаю. В общем, я сбежала. Меня поймали. В виварий не вернули, но наказали и заставили отрабатывать долги вот так… Служанкой. Будто я человек. А ведь это даже не мои долги.
— Вас таких много, — отметил Фарлайт.
— Много. Но только я работаю за то, к чему вообще не имела отношения.
Они помолчали. В этой тишине Фарлайт услышал отзвуки далёкой музыки. И вправду, праздник вовсю гремит где-то внизу…
— Зачем ты мне рассказала?
— Чтобы ты понял: не тебе одному бывает плохо.
— Поэтому ты начала прилетать? Нашла родственную душу?
— Не совсем.
Нинур схватила его и решительно прижала к своей груди, начав гладить по волосам. Фарлайт даже не успел возмутиться и только вздохнул, в который раз отметив, что не может взять и выставить бесовицу за окно.