В ожидании рассвета

Он провёл рукой перед лицом человека. Тот открыл глаза и что-то прошептал.

— Ты мог бы заняться любовью со своей сестрой? — спросил тридан.

Фарлайт не расслышал ответа человека, но, видно, тот был отрицательным, потому что магосморт вновь расхохотался:

— Всё, в брак его!

— О, не торопись, — мягко сказал тридан. — А мог бы ты продать собственную мать, если бы тебе в том была нужда?

И опять человек ответил отрицательно.

— Да однозначно в утиль! — бесновался радостный магосморт.

— Да подожди. А мог бы ты… — и тридан прошепталчто-то человеку на ухо.

Тот дал третий ответ, и у магосморта чуть глаза не вылезли на лоб от восторга.

— Я же говорил, — усмехнулся тридан. — Он подойдёт. Уже на пути к становлению человеком высшего порядка, человеком-выше-морали.

Они вытащили парня из нагромождения тел и отнесли к другой куче, поменьше.

* * *

…Новый осколок витража.

На этот раз сморт склоняется над телом, лежащим на столе.

— Проснись, новый человек. Я Энки, твой создатель.

А на соседних столах корчатся массы уму непостижимых форм, когда-то бывшие людьми.

* * *

…но всё снова исчезает, чтобы опять явить его взору Энки… скорее, уже что-то промежуточное между Энки и Ирмитзинэ в большом зале с пятью столами.

— Это всё было ошибкой, страшной ошибкой… Мы зашли слишком далеко. И это моя вина.

— Знаем мы вас, — отвечает магосморт — уже с хвостом и двумя пастями на запястьях. — Вслух раскаиваетесь, а про себя — хохочете над нами.

— Клянусь, что говорю искренне. В знак покаяния я отрекаюсь от старого имени. Отныне зовите меня просто Ир'ми'тзин'э (прим. автора: «старший/ая из мастеров» на тзин-цо)…Тот, кто творил старое безумие, умрёт вместе с именем.

— Этого мало.

— Я обещаю больше не заниматься творением… по крайней мере больше, чем в бытовых масштабах.

— Оборудование ваше я всё конфискую, — строго говорит магосморт.

— А я убью всех уродов, — вторит ему маг Норшал.

— Разве они сами заслужили это? — спрашивает Энки-Ирмитзинэ.

— Они просят меня о смерти одним только своим видом.

— Оставьте хотя бы тех, что более-менее сносные…

— Не беспокойтесь, мы уж сможем отличить искусство от уродства, — говорит магосморт Гардакар, и пасти на его запястьях — признанные искусством — расплываются в довольной улыбке.

* * *

Фарлайт очнулся оттого, что чуть не захлебнулся, скатившись в беспамятстве в кровавое озеро с нагромождения тел. Рядом не было никого живого: Ламаш и те трое фраоков-пастухов уже переместились в другое место, сгоняя души ближе к месту будущего лаитормского суда.

Он подобрал косу и пошёл туда, откуда слышались далёкие мысли фраоков, взбудораженные бойней и оттого громкие. Фарлайт пошатывался, будто криалинщик под своим зельем, иногда чуть не падал оттого, что споткнулся об очередное тело.

На поверхности кровавого моря колыхались водорослями длинные волосы. Фарлайт поднял лицо к небу, ожидая то ли могучего гласа с похвалой за свершенное очищение, то ли дождя, что мог бы смыть с него липкую тёмную жидкость, бежавшую раньше по рекам человеческих вен. Вверху был только гудящий, клубящийся хаос незавершенного творения. Тогда Фарлайт опустил свой взор, к бледным островам из тел, возвышавшихся то тут, то там — с печатями ужаса на лицах. Ведь это он даровал им такую посмертную печать… Он ведь, правда? Он придумал, он исполнил. В чистоте не осталась ни совесть, ни руки.

Восторг от «срезания бутонов», наведённый Каинахом, улетучился вместе с самим древним фраоком, и Фарлайт остался наедине с настоящими своими чувствами. Он вспомнил старые мысли, что вонзались в его былую уверенность после бойни в норшаловом кабинете: вон тот парень — чей-то брат, чей-то сын… Но его быстро забрали на суд и бросили в превращальный шкаф, и те мысли так и остались где-то на периферии сознания — чтобы вернуться сегодня, со стократной силой.

Фарлайт закрыл лицо ладонями, спрятав от себя мёртвый пейзаж. Воздух врывался в его лёгкие со всхлипывающим хрипом. И ещё одна старая мысль, на этот раз, претерпевшая перемену: смерть хороша, пока ты не смотришь ей в лица. Не в лицо, а лица. Потому что лицо смерти было чёрным покойным лоном, а лица — искажённые, пустоглазые, с приоткрытыми ртами.

Почему-то на него накатила уверенность, что и его собственное лицо теперь такое же, как у мертвецов, тогда Фарлайт наклонился к морю в поисках своего отражения, но не нашёл его.

— У меня нет лица, — прошептал он. — Меня самого больше нет?

Когда-то Фарлайт неистово желал пустоты, но сейчас он воззрился в её недра, надеясь, что оттуда вот-вот откликнется Нечто… И это Нечто вернёт его самому себе.

Демон щурился в пустоту до рези в глазах. Он мучил своё энергетическое облако, но то нащупывало лишь смерть. Он напрягал уши — пока ему не показалось, что те оглохли уже от воя вихрей первородного хаоса, и теперь способны слышать только его эхо, бесконечно повторяющееся в памяти. Ниоткуда ему не было ответа; и тогда он дал его себе сам: воплем, более диким, чем крики всех его жертв вместе взятые.

«Что это было?!» — чужие мысли показались лишними во всеобщем воинственном вопле. Был ещё кто-то живой — под кровью, под телами, под землёй!

Фарлайт выдернул наверх затаившуюся жертву — магическим рывком. Это был грязнющий пацан. Трубка, через которую он дышал, упала в алое море. Демон швырнул мальчишку на землю и поудобнее перехватил косу, чтобы замахнуться.

— Дядя Фарлайт!

Коса чуть не выпала из рук. Кто это? Сморт, первый ранг…

— Рем? — и тут же другой вопрос: — Как ты меня узнал? Я же…

— Ваши волосы. Когда я вылил на вас воду в Пиминне, они были такие же… и губы… и это… в общем, узнал.

Вокруг лежали тысячи мёртвых тел, а они просто говорили о волосах. На лице Рема читалась радость, он явно решил, что Фарлайт прибыл к нему в составе армии спасения.

— Что ты тут делаешь?

— Прячусь… Помните, вы меня отругали, что я не прокопался под вашей сеткой? Я с тех пор только этому и учился, копать…

— И закопался сейчас, а дышал через трубку, — закончил Фарлайт. — Я не о том. Что ты тут делаешь? Тут же были одни люди? А ты вообще должен стоять коленками на камнях где-нибудь в саотимской школе…

— Я оттуда сбежал. Сначала хотел вернуться домой… Попал в какую-то деревню, а оттуда все люди собрались в новое место во Мгле, и я пошёл со всеми… по-другому оттуда было не выбраться.

— Зря ты сбежал из школы, Рем, — сказал Фарлайт, делая шаг ему навстречу. — Видишь, как плохо это заканчивается.

Рем вдруг всё понял.

— Нет, — выдохнул он. Ноги его ослабели, и он шлёпнулся на чью-то голую спину.

— Мне нельзя оставлять тебя в живых.

— Почему?!

«И правда, почему?» — спросил себя Фарлайт. — «Его смерть нужна, чтобы убить одного-единственного судью в будущем? А зачем мне убивать судью, если та, что отдала приказ, давно молчит…»