В Питере НЕжить

– Так-так, – скривился я. – Ну приплыли. Ты блогер, что ли? Специалист по пранкам?

Он изумлённо моргнул.

После чего, поднявшись и вернув банку на место (глаза и язык опять пропали в красной жидкости), задумался:

– А это худшее, что приходит тебе в голову?

Из закрытого им холодильника послышалось какое-то странное шуршание.

Худшим из того, о чём я подумал, было, конечно, другое: что-то вроде «гурман-людоед и убийца». Размышляя об этом, я покосился на окно, которое находилось в двух шагах от меня. Мы – на третьем этаже. Если что, выпрыгну и, скорее всего, выживу.

Поэтому я пожал плечами и подтвердил:

– Если выбирать из более-менее обычных профессий, то да. Блогер, который снимает какую-то дичь с бестолковыми розыгрышами, – это, на мой взгляд, действительно ужас.

Феликс скрестил руки на груди и эдак невзначай прислонился к холодильнику плечом. Меня не покидало ощущение, что он не просто так там отирается. Что оттуда может выползти что-то очень нехорошее, и банка с глазами по сравнению с этим «чем-то» покажется цветочками.

– А ты у нас музыкант, да? – вместо ответа неожиданно спросил Феликс. – Московский интеллигент… Хозяйка рассказала. Она сюда абы кого не поселила бы.

– Пианист, – расправив плечи, подтвердил я.

Феликс хихикнул, как-то подозрительно пакостно, а потом неожиданно протянул мне ладонь для рукопожатия.

– Что ж, а я действительно блогер, специалист по пранкам. Ты молодец, что догадался!

– Серьёзно? – теперь уже мне самому моя идея казалась глупой.

– Ага. Поэтому иногда я буду делать странные вещи. Не обращай внимания, договорились? Обещаю, тебя лично это не коснётся. Но если хочешь, позвони хозяйке, спроси насчёт моей благонадёжности – она тебе точно не соврёт. Если я правильно помню, ты ведь сын её подруги, верно?

На самом деле я, конечно, уже расспрашивал Нонну Никифоровну насчёт Феликса. Она действительно близкая подруга моей матери, доцент кафедры истории России в СПбГУ, и женщина, вне всякого сомнения, заслуживающая доверия и уважения, крайне положительно отзывалась о своём квартиранте.

«Евгеша, – сказала она. – Феликс – это, пожалуй, лучший человек для того, чтобы делить с ним квартиру в Петербурге. В отличие от большинства горожан, ты действительно сможешь спать спокойно. И даже если ты, любознательное чадо, проведёшь слишком много времени, глядя в глаза сфинксов на Университетской набережной, они не навестят тебя в твоих ночных кошмарах».

Вторая часть характеристики звучала загадочно, а что касается первой, то я решил, что она имеет в виду тихий характер моего будущего соседа. И поэтому, конечно, представлял Феликса немного иначе. Несколько более… чопорным, скажем так. В отглаженной рубашке (совсем как у меня), а не в футболке с привлекающей внимание надписью, в белых носках, а не жёлтых, и уж точно без легкомысленной золотой серёжки в виде руки с поднятым большим пальцем.

Тем более у него была фамилия Рыбкин – совсем как у одного из самых приятных, хоть и проходных, персонажей братьев Стругацких. Я думал, что только крайне положительные и спокойные родители называют детей в честь подобных литературных персонажей. И что дети обязательно соответствуют именам. (Сказал человек, в чьём паспорте написано Евгений Фортунов, но которого небеса явно терпеть не могут: неудачи подстерегают меня как минимум пять раз в неделю.)

Феликс между тем взъерошил волосы и подозрительно прищурился.

– А на чём ты собираешься играть, пианист? В квартире нет фортепиано, а синтезатора у тебя я не вижу.

Тут я смутился.

– Я временно не играю.

– Почему? – удивился Феликс.

Явно барахлящий холодильник за ним зашумел и вздрогнул, и Рыбкин прижался к нему всей спиной.

– Мне… не повезло на последнем концерте, – не желая вдаваться в детали, обтекаемо сказал я. – Пока что не хочется садиться обратно за инструмент. Я решил взять несколько месяцев паузы и побыть писателем.

– Ничего себе, – опешил мой сосед. – И что ты собираешься писать?

– Не собираюсь, а уже пишу. – Я вскинул подбородок. – Причём давно. Просто раньше это было только хобби… Я работаю в жанре фэнтези. Преимущественно городского.

Глаза у Феликса стали по пять рублей.

А затем такие, будто он хочет сказать что-то достаточно важное. Но в итоге он только солнечно улыбнулся:

– Ну, тогда мы подружимся! Ладно, будем считать, обнюхались. Смотри, я не ожидал, что ты днём приедешь, поэтому не успел убрать всякие свои… профессиональные штучки. Если ты сейчас побудешь в своей комнате, я тут мигом разберусь. Сможешь потом брать еду и принимать душ без опаски. А если вдруг что-то всё-таки вылезет на тебя – ты сразу выбегай из комнаты, захлопывай двери и зови меня, договорились?

– «Что-то» – это что? – не понял я.

– Вариантов много. – Рыбкин сделал неопределённый жест рукой. – В Петербурге, знаешь ли, водятся самые разные… кхм… пранки. В смысле, я самые разные делаю. Но все будет тип-топ!

Так началась наша совместная жизнь.

* * *

Мартовский Петербург – не самое приятное место. Стыло, ветрено, снег ещё не растаял, а голые деревья выглядят усталыми и одинокими. Все уговаривали меня переезжать попозже, чтобы случайно не испортить себе впечатление о городе. Лучше дождаться, говорила семья, когда ветер с залива переменится: станет карамельно-солёным, пахнущим морем и липами, а масонское око Казанского собора заблестит на ярком весеннем солнце.

Но мне повезло: в этом году тепло и краски рано вернулись на широкие проспекты и изогнутые набережные Петербурга. Я много гулял и изучал те достопримечательности, на которые у меня никогда не находилось времени в бытие туристом. С Феликсом мы общались не так часто – наши режимы не совпадали, – но он всегда с удивительно живым, неподдельным интересом слушал мои «заметки переселенца», то и дело прося рассказать что-нибудь, когда мы, казалось бы, садились в гостиной посмотреть какой-нибудь сериал. В плане кино наши вкусы неожиданно сошлись. Мы оба любили фантастику и при этом страшно критиковали всё, что видели: я – сюжетные дыры (очень уж мне хотелось изобразить пресловутую писательскую профдеформацию), а Феликс – то, что он называл «матчастью» и «достоверностью».

– Пф! – фыркал он, закидывая в рот горсть попкорна. – Бред. Упыря так не убьёшь. Осинового кола мало, нужно ещё молитву на древнеарамейском поверху прочитать. И желательно помазать ему лоб миром. Ну или елеем. В принципе подойдёт любое из масел, которые используют в богослужениях.

– Ох, Женя, давай сделаем паузу! – морщился он через минуту и нажимал на клавиатуре пробел, вследствие чего во весь экран застывало изображение орущей девицы, которую впечатал в стену озлобленный призрак. – Мне надо подышать, прежде чем продолжать смотреть на столь непрофессиональное обращение главного героя с доской Уиджа [3] . Тут любой бы рассвирепел… Давай лучше расскажи, ты куда сегодня ходил? Хотя нет! – Феликс поджимал ноги и задумчиво щурился. – Я сам догадаюсь. Ты гулял по бывшему кварталу Аптекарей на Васильевском острове, да? Заходил в аптеку Пелей?

3

Популярный тип доски для проведения спиритических сеансов.

В первые разы, когда Феликс вот так легко угадывал, где я был, я думал, что ему просто везёт. Потом мне начало казаться, что он ужасно, нечеловечески наблюдателен и умён: тогда я даже начал немного фантазировать на тему того, что мы будем как Холмс с Ватсоном: и хотя в идеале это я хотел бы стать Шерлоком, мысль об амплуа приятного пишущего человека с красавицей-женой (правда, Мэри вроде умерла потом… кхм…) тоже казалась мне сносной.

Но нет, Феликс не был детективным гением. Впрочем, как и я: прошло добрых три недели с моего переезда, прежде чем я наконец перестал закрывать глаза на все те странности, которые наполняли жизнь моего соседа.