В Питере НЕжить

Это было больно. Но не смертельно.

Интересно, а от всех сорока я бы умер? И если уже двадцать девятый иерей должен был попасть в мою комнату, то чем бы занимались оставшиеся одиннадцать? Завели бы светскую беседу? Или, заставив исповедоваться напоследок, размеренно, по всем правилам этикета, сожрали?

Дурацкие мысли, как ни странно, успокаивали. Я наконец-то уснул – под стоны, шёпоты, скрежетание и стук со всех сторон.

А проснулся от того, что услышал, как латунная ручка вновь проворачивается – на сей раз со щелчком, до конца – и дверь резко открывается, со зловещим шорохом проезжая по соляному барьеру.

Я вскочил и приготовился драться – голыми руками. Но в дверном проёме, залитый лучами уже взошедшего солнца, стоял Феликс. Такой помятый и в настолько запылённой одежде, что выглядел скорее бродягой из тех, что готовы по памяти прочитать тебе полтомика стихов Бродского в благодарность за сто рублей.

– Фух, ну и душно у тебя здесь, – сказал Рыбкин, быстрым шагом проходя к окну и распахивая его во всю ширь. В комнату тотчас влился свежий и ужасно холодный ветер, заставивший меня затравленно забиться обратно под одеяло. – Поздравляю, Женя. Ты выжил. И, кажется, даже не сошёл с ума. Знаешь, что это значит?

Я затравленно посмотрел на него. Потом – на толстый слой пепла, который за ночь появился на моем карнизе. На такой же слой пепла – за дверью в холле. На бывшего прежде белым, а теперь ставшего багряным ловца снов, и на… двадцать девять шрамов, которые я вдруг заметил на своей руке и которые, как ступеньки, поднимались к плечу, в дальнейшем явно намереваясь спуститься к сердцу, но… К счастью, их вовремя остановили.

– Это значит, что нам надо серьёзно поговорить, – пробормотал я, чувствуя себя героем одного из тех сериалов, которые всегда с таким азартом ругал.

– Именно, – улыбнулся Феликс, и серёжка в виде поднятого большого пальца сверкнула у него в ухе.

* * *

Как оказалось, Феликс вовсе не спасал Машу этой ночью. Наоборот – он сражался с ней, а потом заключал в некое место под названием Клеть, о котором предпочёл не распространяться.

– Она ведьма, Женя. – Рыбкин развёл руками. – Фотография с тобой была сделана и закопана на кладбище с единственной целью – дать сорока иереям твой след. Дальше они должны были съесть тебя и вследствие этого получить запас сил. А он бы, в свою очередь, постепенно использовался самой Марией: эти священники не более чем её дойные коровы. У каждой ведьмы есть такие слуги: она кормит их живыми существами, они аккумулируют энергию, ведьма берёт её и тратит, когда ей это нужно. Хранить энергию в себе очень сложно, проще держать такой… скот.

Я слушал Рыбкина с открытым ртом.

– Так легенда о священниках правдива? Советские власти их правда… ну…

– Нет. – Феликс, положивший подбородок на сцепленные в замок пальцы, покачал головой. – Это какая-то ведьма в своё время притащила туда призраков, приковала их к кладбищу и начала потихоньку распространять эту историю.

– Зачем?

– Во-первых, вера людей сама по себе подпитывает силой объекты этой веры: страх, любопытство, даже сомнение – все шло в копилочку ведьмам, которые владели священниками. Во-вторых, начали появляться такие, как ты: любопытные домашние воробушки, клюющие на загадки и сами приходящие в ловушку. Очень удобно.

Я сглотнул.

– И много нас таких?

Взгляд Феликса наполнился грустью. Полуденное солнце, плескавшееся в ванной неба, беззаботно прикрылось очередным пенным облаком – и на кухне, где мы пили яблочный чай, резко потемнело.

– Достаточно много для того, чтобы я не мог спасти всех.

Я помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:

– Феликс… Кто ты такой?

В моём голосе явственно звучало жгучее, почти неприличное любопытство – и стыд оттого, что я испытываю именно его, а не, скажем, сочувствие к погибшим людям, или – выбор настоящего скептика – подозрение в том, что всё это лишь масштабный жестокий розыгрыш.

Рыбкин улыбнулся и явно взбодрился.

– Я – страж города! – торжественно объявил он. – Хранитель Адмиралтейского и Василеостровского районов. Моя задача – защищать живущих здесь людей. В первую очередь это означает, что я разбираюсь с потусторонней нечистью, наводняющей Петербург с тех самых пор, как некто очень самоуверенный по имени Пётр приказал построить город на болотах, где не то чтобы жить – гулять лишний раз не стоило. Также приходится противостоять тёмным – вроде той же Марии. И поддерживать постоянную защиту города, которая отпугивает от него тех, против кого в прямом бою ни я, ни мои коллеги, ни даже ангелы с Исаакиевского собора – они у нас за главных, считай, шефы, – выстоять не сможем.

– Постоянную защиту? – ошалело переспросил я.

Феликс кивнул:

– Да. Мне, например, то и дело приходится заделывать в метро трещины, сквозь которые течёт вода. Возможно, ты замечал их: с каждым годом они появляются всё чаще, потому что старый магический щит уже прохудился. Если увидишь такую трещину, ни при каких условиях не касайся сочащейся из неё воды. Иначе Тот, кто спит на дне Большой Невы, запомнит вкус твоей кожи, и однажды, принимая душ, ты… – Феликс помедлил и тряхнул головой. – Впрочем, лучше не вдаваться в детали. Из душа ты, в общем-то, не выйдешь. Поэтому пару раз в месяц я спускаюсь ночью в метро и разговариваю с этими трещинами, пока они не зарастут.

Я моргнул. В моей голове было так много вопросов, что я не знал, какой следует задать первым.

– Феликс, – наконец спросил я то, что, пожалуй, важнее всего было узнать о своём соседе. – А ты вообще человек?

И вот тут он неожиданно смутился. Облизал губы, почесал затылок, отвёл взгляд. Как ни странно, на меня это оказало благотворный эффект: впервые за время нашего знакомства я почувствовал себя… старше, что ли. Даже сильнее. Мудрее. Нет: социально весомее – вот верное определение!

Это было в некотором роде парадоксально, потому что в первый момент я был почти уверен, что Феликс скажет что-то вроде: «Нет, малыш, я древняя сущность, мне сотни лет, я материл Петра Первого, когда понял, что он задумал, и честно пытался уговорить Лермонтова не быть таким самовлюблённым козлом».

Но чем дольше Феликс пялился куда-то в угол, тем яснее становилось: он отнюдь не кто-то старый и могущественный.

– Ну, – наконец сказал он. – Теперь я человек, да.

– А раньше? – Я сощурился.

– Как ты думаешь, почему меня зовут Феликс Рыбкин? – словно перевёл тему мой сосед.

– Я полагал, что в честь персонажа.

– И да и нет. В первую очередь из-за этого. – Он встал из-за стола и неожиданно задрал футболку.

Справа под рёбрами Феликса я увидел изображение той крохотной и миленькой золотой рыбки, которая прежде вызывала у меня столько вопросов. Сейчас её никак нельзя было принять за татуировку. Стопроцентно живая, рыбка по-настоящему плыла по светлой коже: чешуйки блестели, роскошный хвост вилял. Застигнутая врасплох, она попробовала прикинуться наколкой – но было поздно: и я, и сам Феликс уже внимательно следили за ней. Поэтому рыбка просто застенчиво булькнула, а потом развернулась и метнулась вниз, скрываясь под поясом джинсов.