В погоне за «Босфором»

– Ей муженек так признает, что мало не покажется! – отозвалась Глаша. – Видел бы ты, как он ее отделал? Живого места не было. Как только она еще дитя не скинула…

Все наперебой кинулись делится воспоминаниями до чего же страшно выглядела «мадама» после возвращения мужа, и как граф к ней мерзко относился: издевался да высмеивал. Они так увлеклись, что не заметили в дверях новую фигуру. Высоченная и широкоплечая, с огромными, как астраханские дыни, грудями эта рыжая женщина казалась просто великаншей. Она строго зыркнула на девиц и поинтересовалась:

– Что это вы тут за базар устроили? Забыли, что хозяйка говорит? Собирай парень свое барахло и уматывай.

Повторять ей не пришлось. Коробейник покидал в свою корзину товар и распрощался. Через мгновение за ним захлопнулась дверь заведения. Задание частного пристава Данила выполнил – теперь вся подноготная хозяйки борделя Азы Гедоевой перестала быть тайной.

Аза натянула рубашку и накинула поверх нее шелковый капот. Алана дома не было, этот дурак все не мог поверить, что она не предупреждала Печерского, тот уехал сам. Придурок-муженек сначала сам проспал соперника, а теперь носился по столице в его поисках. Пусть бегает, она хоть отдохнет от них обоих. Аза села у туалетного столика и принялась старательно запудривать глубокие морщинки вокруг глаз и только наметившуюся сеточку у губ. Да, время неумолимо отнимало ее красоту. Впрочем, была ли та красота? По крайней мере, десять лет назад мать Вано – графиня Саломея Печерская – считала свою приживалку уродиной.

Мысли Азы метнулись, вновь всплыли в памяти паскудные картины недавнего прошлого, когда она пыталась во что бы то ни стало забеременеть от Вано. Этот поганец вконец скурвился. Он оказался так слаб по мужской части, что не мог излиться по нескольку часов. Аза подсовывала ему девиц для оргий, но Вано так и остался безнадежным слабаком. Все заканчивалось одинаково. Несколько девиц по очереди возбуждали его ртом, а когда появлялся намек, что Печерский может кончить, Аза залезала к нему на колени, сама вводила внутрь себя вялый член и дотягивала совокупление до нужного ей завершения. Сколько раз так ничего и не получалось, и тогда Вано вымещал злобу и на ней, и на девицах, пиная их ногами. Но теперь все, слава богу, в прошлом.

«Больше он мне не нужен, – поняла Аза, – более того, он вообще-то зажился на этом свете: не ровен час, еще других наследников оставит. Впрочем, это вряд ли…»

Аза вспомнила сморщенный отросток под обрюзгшим животом графа и расхохоталась. Уж она-то знала толк в мужских достоинствах, ее девки, бывало, визжали, обслуживая настоящих мужиков. Хуже Вано был только ее собственный муженек. Мысль об Алане опять испортила ей настроение. Как она ошиблась, считая того тюфяком, а муж оказался зверем, да к тому же невероятно жестоким.

«Ну, ничего, – подбодрила она себя, – вот рожу с сына, тогда и начну новую жизнь: подарю девок и бордель Алану, а сама уеду».

Аза представила графиню Саломею Печерскую. Как у той затрясутся руки, когда она впервые увидит внука! Восторг ненависти согрел душу Азы: она, наконец-то победит проклятую ведьму.

«Только так, – решила она, – Все мне! Меньшего я не приму».

Она поднялась и посмотрела на часы. Пора! Через час заведение открывать, в начале вечера – самый поток клиентов Аза надела шляпку, накинула шаль и поспешила в свой бордель. В дороге она вдруг почему-то вспомнила, что сегодня смогла избежать встречи с Аланом.

Алан все никак не мог поверить, что проиграл. После возвращения в Санкт-Петербург он несколько раз переспрашивал у жены, действительно ли та сказала Вано, что ее муж вернулся, и женщина клятвенно подтвердила, что граф все понял правильно. Получалось, что Печерский сбежал в Москву, но это выглядело так странно и глупо, что в голове простого погонщика, каким был Алан, не укладывалось. Как можно уехать, не получив кучу денег, ведь именно их и должен был передать Гедоев своему заказчику.

Вано был именно заказчиком, ведь он заплатил половину от условленной суммы за поездку в Одессу. Алана это устраивало, он знал, что в южном порту купит контрабандный гашиш гораздо дешевле, чем в горных селениях Кавказа, а заработать еще и на поручении казалось очень заманчивым. Но все изменилось, когда Гедоев увидел кошели с золотом, переданные одесским купцом для доставки его заказчику в столицу. Там оказалась такая сумма, что Алану пришлось бы три года возить гашиш и окончательно рассориться с подельником Конкиным, все время сбивавшим цену на товар. Такие деньжищи доставалась Вано за просто так, а в случае ареста курьера тот заявил бы, что не знает жалкого торговца опасной травой, и сиятельному графу все бы поверили.

«Сукин сын, – бесновался Алан, – все ему в руки с неба падает. Приеду – поговорю, что за такую работу нужно платить больше».

Он вернулся с твердой уверенностью, что заставит Вано делиться, но дома выяснил, что, оказывается, делиться заставили его самого. Пока хозяин отсутствовал, мерзавец не только развлекался с его женой, что было бы еще полбеды, а сделал ей ребенка. Теперь, по всем законам, этот еще не родившийся ублюдок считался Гедоевым, а такого Алан простить своему обидчику уже не мог. Он решил наказать сукиного сына, но до сих пор так и не смог его найти.

Аза утверждала, что в первый же вечер после его приезда она пыталась растолкать мужа, чтобы сообщить о приходе Печерского, но Алан был не в состоянии вырваться из приятного, полного радости сна.

– Ничего, повидаемся сегодня, – решил он утром, и наказал жене немедленно сообщить, как только ее любовник объявится.

Но Аза, вернувшись домой, как обычно, за полночь, доложила раздосадованному мужу, что Печерского сегодня не видели.

– Ты его предупредила?! – взревел Алан, отвешивая женщине увесистую оплеуху. – Признавайся, шлюха!

Но Аза поклялась жизнью обеих их дочерей, что ничего Печерскому о подозрениях Алана не рассказывала, более того, жена заявила, что любовник и не подозревает, что ее будущий ребенок – от него. Она говорила так убедительно, что Алан ей поверил – не могла же мать врать, поклявшись жизнями своих дочерей.

Гедоев понадеялся, что его заказчик появится в борделе на следующий день, но этого не случилось, и только к концу недели торговец понял, что Вано избегает встреч с ним. Если тот не ожидал мести Алана из-за жены, то почему не спешил получить привезенные им деньги? Нет, видно, все-таки подозревал, раз даже соглашался расстаться с такой огромной суммой, лишь бы не подвергать себя опасности.

Алан решил реквизировать золото Печерского, и сразу же оказался перед вопросом, куда его вложить, ведь явно негоже, чтобы такие деньжищи лежали мертвым грузом – они должны работать и приносить доход.

«Можно отнести их Барусю, сказать, что в работу отдаю, – размечтался Алан, – у него, говорят, много заемщиков, человек он надежный. Буду сидеть, ничего не делая, только денежки получать».

Радужная перспектива разбилась о суровость действительности: Барусь обязательно поинтересовался бы, откуда у мелкого торговца появилась такая сумма в золоте, а там, глядишь, и в полицию сбегал бы. Нет, вариант с ростовщиками не годился, но тогда оставался лишь Конкин. Алан чертыхнулся, ведь отношения с подельником у него постоянно балансировали на грани драки. Конкин безбожно занижал цену на привезенный гашиш и при этом забирал большую часть себе на том основании, что давал Алану аванс.