В погоне за «Босфором»

– Ну, слава Богу, – шепнула Мария Васильевна. – Я, признаюсь, подумала, что все пропало, и она откажет. Теперь посиди и успокойся, посмотри, как принимают других.

Но мыслями Софья Алексеевна уже летела к сыну. Она предвкушала отъезд, планировала, что привезет в Сибирь, чтобы сделать их жизнь хотя бы немного более комфортной, графиня даже не заметила, как все гостьи побывали за столом у государыни. Она опомнилась только, когда обергофмейстерина объявила, что прием окончен. Графиня вместе с остальными дамами склонилась перед покидавшей палату императрицей, а потом подняла взгляд на ангела, парящего на сводчатом потолке.

«Спасибо тебе от матери, – мысленно поблагодарила она небесного заступника. Софья Алексеевна была абсолютно уверена, что именно небеса помогли ей уговорить вдовствующую императрицу.

Вечером того же дня вдовствующая императрица давала бал в Грановитой палате. Мария Федоровна давно запамятовала, на скольких балах она выступала хозяйкой. Раньше предвкушение очередного триумфа заряжало государыню бодростью и хорошим настроением, а теперь ей приходилось постоянно лицедействовать, изображая бодрость и хорошее настроение, что не так уж и просто, когда на самом деле тебя давят усталость и опустошенность. До начала нынешнего бала оставалось меньше часа, а она все еще лежала в своей спальне. Роковой декабрь прошлого года надломил могучую волю «чугунной матушки», как ее, шутя, звали старшие сыновья. Сколько потерь может пережить душа? Мария Федоровна теперь часто задавала себе этот вопрос, и каждый раз признавалась, что на ее жизнь пришлось слишком много горя.

– Скольких детей может пережить мать? – прошептала она, глядя на роспись сводчатого потолка, где в голубом небе парила с младенцем на руках Дева Мария. – Я уже похоронила пятерых, неужели это еще не все?..

Воспоминания жгли, и несгибаемая императрица, ставшая теперь просто старухой, все искала в них ответ на вопрос, почему же жизнь оказалась так жестока. Она ведь была хорошей женой, и пусть ее муж оказался противоречивым и мятущимся, но вначале-то они любили друг друга. Это потом уже Павел стал заводить любовниц, да и она не отставала, но всегда главными для нее оставались дети. Десять детей – четыре сына и шесть дочерей, все как на подбор, один ребенок лучше другого. Только малышка Ольга прожила всего три года, а остальные выросли. Девочки стали красавицами, сделали прекрасные партии, а сыновьями мать могла только годиться. Главная любовь всей ее жизни – Александр – стал великим императором, освободителем Европы. Как ревновала Мария Федоровна своего первенца к бабке, ведь свекровь забрала долгожданного наследника сразу после рождения. Мария Федоровна всю жизнь воевала за внимание и любовь Александра, сначала со свекровью, потом с молодой невесткой, затем с официальной любовницей Нарышкиной, а в роковом ноябре прошлого года она потеряла все…

«Нельзя было отпускать его в Таганрог», – терзалась Мария Федоровна.

Она корила себя, хотя давным-давно знала, что советов ее великий сын не принимал. В последние годы он как никогда много времени стал проводить с матерью, и Мария Федоровна наконец-то уверилась в его сыновей любви, тем тяжелее оказалась ее потеря. Горькие мысли терзали сердце, колола ревность, ведь Александр не просто так рвался уехать из столицы.

«Понятно, что он хотел помириться с женой, но зачем было забираться так далеко? Это уединение и погубило его», – мучилась она.

Как же жалела императрица, что из-за сиюминутных выгод и собственной глупой ревности испортила когда-то отношения своего первенца и его молодой жены. Тогда ей казалось, что она целиком права и защищает честь своего ребенка, но жизнь сыграла с Марией Федоровной жестокую шутку – опустевшее сердце сына на долгие годы заняла бойкая польская княжна, ставшая потом княгиней Нарышкиной, а Россия осталась без прямого наследника. Почти пятнадцать лет эта шляхтянка задирала нос перед отвергнутой законной женой, а та – нет, чтобы дать отпор нахалке – замкнулась, ушла в себя.

Теперь из этого любовного треугольника двоих уже не было в живых, а третья стала высохшей моралисткой, озабоченной лишь тем, с кем ей придется доживать свою старость. Императрица вернулась мыслями к утреннему приему, где Мария Антоновна жаловалась ей, что устала жить за границей и хочет перебраться в Одессу.

– Мы провели там очень счастливый год вместе с моей покойной девочкой, – со слезами сказала она.

Марии Федоровне вспомнилось прелестное личико умершей внучки. Этого ребенка нельзя было не любить: Девочка была ангельски добра и так же прекрасна, ее смерть разбила сердце Александра и сломала жизнь Нарышкиной. По крайней мере, та не хотела больше возвращаться в столицу, а рвалась уехать в Одессу.

– Мы с мужем уже немолоды, нам нужен тихий дом, да и племяннику требуется наша помощь: ему очень не повезло с женой – Ольга Потоцкая, к сожалению, пошла в свою мать.

Мария Федоровна тогда подумала, что все повторяется, только тот, кто обижал сам, оказывается в роли жертвы. И теперь женщина, когда-то не постеснявшаяся сообщить законной российской государыне, что беременна от ее мужа, жаловалась на распущенное поведение своей молодой родственницы. Следовало поставить Нарышкину на место, и императрица примирительно заметила:

– Княгиня Потоцкая прожила бурную жизнь и, как мы с вами знаем, она плохо кончила. О ее дочери Ольге ходят самые неприятные слухи, но, надеюсь, что в них много преувеличения.

– К сожалению, ваше императорское величество, они все справедливы, – закатив глаза к небу, вздохнула Нарышкина. – Действительность даже еще непригляднее.

– Ее собственный зять генерал Киселев и друг юности князь Ордынцев?..

– Да, а теперь еще и генерал-губернатор Воронцов.

– Тогда вы действительно должны вмешаться в ситуацию, – согласилась императрица. – Поезжайте в Одессу, а когда там устроитесь, напишите мне, я буду рада помочь вам и вашему супругу, чем смогу.

Лежа в полутьме своей спальни, государыня все время думала о том, что нельзя переходить опасную грань и топтать жизни других людей – все вернется к тебе самой, и удар будет сокрушительным.

Мария Федоровна слишком давно стала вдовой и уже не помнила чувств женщин, добивавшихся любви мужчин, теперь ей казалось, что на свете есть только одно достойное женщины занятие, и это – забота о детях. Она опекала множество сирот и любила их всех. Первыми ее приемышами стали сестры Бенкендорф, и если старшая из них выросла просто достойной женщиной – женой и матерью, то младшая – Долли Ливен – стала настоящей звездой. Мария Федоровна вырастила себе преданную помощницу, а ее сын-император получил блестящего тайного дипломата и разведчика.

«Долли послужит и Нику. Пока она сидит в Англии, у моих сыновей есть возможность влияния на политику этой страны, – порадовалась старая императрица. – Она – лучшая моя воспитанница, я могу ею гордиться».

Мария Федоровна перебрала в памяти имена детей, взятых ею на особое попечение после смерти родителей, сравниться с Долли в успехах мог только Дмитрий Шереметев. Этот молодой человек уже сейчас проявлял страстное рвение в делах милосердия, да к тому же наметанный глаз императрицы разглядел в нем отменные способности: тот мог запросто просчитать стоимость любого проекта, и сам рисовал чертежи богоугодных заведений, больниц и школ. Мария Федоровна уже видела в нем своего ближайшего помощника, она даже собиралась, понятно, что со временем, передать ему свое любимое детище – управление благотворительными и воспитательными учреждениями, выпестованными ею за тридцать лет.

«Он – хороший мальчик, умный и благородный, – признала Мария Федоровна, – а главное, очень способный. Я устала тянуть этот воз, пора передавать дела. Скажу Нику, чтобы отпустил Шереметева в отставку, и для начала поставлю Дмитрия председателем попечительского совета Воспитательного дома».

Мысль о том, что у нее скоро появится такой толковый помощник, развеселила императрицу, она поднялась с постели и позвонила. Сразу же вбежали озабоченные фрейлины и камеристки.

– Придется нам поторопиться, – распорядилась Мария Федоровна, – давайте кофейное шелковое платье и берет из золотой тафты.