В погоне за счастьем
Шрифт:
Я достала из шкафчика бутылку «Хайрам Уокер»:
Есть только бурбон. Джек не пьет шотландское виски.
Если крепость выше пятидесяти градусов, на остальное мне плевать.
Он налил бурбон прямо в кофейную чашку. Начал отхлебывать, слегка морщась при каждом глотке.
Так-то лучше, — сказал он и продолжил рассказ: — В общем, я поднялся в кабинет Росса на сорок третьем этаже. Среди нас, авторов Эн-би-си, за Россом закрепилась кличка Гиммлер — поскольку именно ему поручали убирать из компании неугодных. Его секретарша заметно побледнела, увидев меня, — и это было верным признаком того, что
«И все это для меня?» — сострил я. Но никто не засмеялся. Росс поднялся из-за стола. Он действительно палач, этот Росс. Ничем не примечательный человечек, с внешностью бухгалтера, в очках с толстыми линзами, с жидкими, вечно сальными волосенками. Представляю, как над ним издевались в школе — наверное, с тех пор он и жаждет мести, упиваясь той маленькой властью, которую дает его должность. Особенно в такой момент — когда ему предстоит провести собственное расследование антиамериканской деятельности на сорок третьем этаже Рокфеллеровского центра.
Итак, он встал и бесцветным голосом представил каждого из присутствующих. Это были Берт Шмидт, глава редакции эстрады и комедии. Двое ребят, Голден и Френкель, — из юридической службы. И был еще один джентльмен, агент Брэд Свит, — из ФБР. Ты бы видела этого Свита. Как будто только что из массовки гангстерского фильма. Верзила с квадратной челюстью, короткой стрижкой и бычьей шеей. Уверен, он держал оборону в школьной футбольной команде в своей родной Небраске, потом женился на девушке, которую привел на выпускной, и все четыре года в Уичито мечтал о том дне, когда будет служить мистеру Гуверу, защищая мамочку и американский флаг от опасных писателей-извращенцев вроде меня. Улавливаешь?
Да, — сказала я, подливая себе в кофе немного бурбона. — Картина ясна.
Чего это тебя потянуло на выпивку?
Думаю, мне тоже не помешает.
Так вот, Росс жестом пригласил меня к столу. Я сел. И сразу заметил толстую папку перед агентом Свитом, на которой значилось мое имя. Я перевел взгляд на юристов. Перед ними на столе лежали мои контракты с Эн-би-си. Я попытался встретиться глазами с Бертом Шмидтом — он всегда стоял на моей стороне, — но тот отвернулся. Было заметно, что он перепуган до смерти.
Росс открыл процесс инквизиции стандартной фразой:
«Уверен, тебе известно, почему ты здесь».
«Не совсем, — ответил я, — но раз уж тут присутствуют двое юристов, должно быть, я совершил нечто из ряда вон выходящее. Позвольте угадать? Я своровал пару анекдотов у Эрни Ковакса, и теперь меня хотят привлечь к ответственности за плагиат».
И опять моя шутка не возымела успеха Наоборот, Росс ощетинился и попросил проявлять уважение к присутствующим. На что я ответил: «Я вовсе не пытаюсь демонстрировать неуважение. Мне просто непонятно, что я здесь делаю… и что, черт возьми, я натворил».
И тогда агент Свит вперился в меня своими патриотическими глазками — вылитый Оди Мерфи — и процедил вопрос, на который, как я и
предполагал, мне рано или поздно придется отвечать.«Мистер Смайт, состоите ли вы сейчас или состояли ли вы когда-нибудь в коммунистической партии?»
Не задумываясь, я ответил: «Нет». Агент Свит попытался скрыть усмешку, открывая пухлую папку, и сказал:
«Вы лжете, мистер Смайт. Если бы вы были в суде, вас могли бы привлечь к ответственности».
«Но здесь же не суд, — ответил я. — Скорее пародия на суд…»
Это взбесило Росса. «Послушай, ты, умник, — угрожающе прошипел он, — советую тебе сотрудничать или…»
Один из юристов — кажется, это был Френкель — тронул его за руку, словно предупреждая: никаких угроз. Потом повернулся ко мне и заговорил доброжелательным тоном.
«Вы абсолютно правы, мистер Смайт. Здесь не судебное заседание. И это даже не расследование и тем более не комиссия Конгресса. Мы собрались исключительно для вашего блага…»
« Моего блага! — произнес я, пожалуй, слишком громко. — Что ж, это меня устраивает».
«Все, к чему мы стремимся, — продолжил Френкель, — это помочь вам избежать потенциально опасной ситуации».
«О, так, значит, все мы тут друзья? — сказал я, уставившись на Берта Шмидта. — Ну и ну, я даже не предполагал, что у меня столько друзей в высших эшелонах…»
«Это бесполезно», — обратился Росс к своим коллегам-инквизиторам.
Но Шмидт попытался сыграть роль доброго полицейского:
«Эрик, прошу тебя… постарайся сотрудничать».
«Хорошо, хорошо, — ответил я. — Валяйте спрашивайте».
Агент Смит снова потянулся к папке. «Как я уже сказал, мистер Смайт, у нас есть доказательства, опровергающие ваше последнее заявление. По нашим данным, вы вступили в коммунистическую партию в марте тридцать шестого года и были членом нью-йоркского отделения в течение пяти лет. Вышли из партии лишь в сорок первом году».
«Ладно, признаюсь. Действительно, в течение короткого периода времени, сразу по окончании колледжа, я состоял в партии. Но с тех пор прошло уже долгих десять лет…»
«Почему же вы только что солгали мне о своем прошлом членстве в партии?» — спросил агент Свит.
«А вам бы хотелось признаться в ошибках молодости?»
«Конечно нет, но, если бы меня спросил федеральный офицер правительства Соединенных Штатов, я бы сказал правду. Ошибка есть ошибка. Но ошибку можно исправить, лишь когда сознаешься в ней и попытаешься поступить правильно».
«Как я только что сказал вам, я вышел из партии более десяти лет тому назад».
Вступил второй юрист, Голден. Он избрал дружеский тон:
«Что заставило тебя выйти из партии, Эрик?»
«Я потерял веру в доктрины, которые они провозглашали. Я решил, что они дают идеологически неверное представление о многих вещах. К тому же я начал верить распространяющимся слухам о сталинских репрессиях в России».
«Итак, — подытожил вечно услужливый Голден, — ты осознал ошибочность коммунистического учения».
Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Берт Шмидт устремил на меня умоляющий взгляд, в котором читалось: «Не лезь в бутылку».И я ответил: