В постели с Президентом

— В какие магазины ходят женщины вроде Гейл.

— Узнали?

— Да. Бергдорф и Блумингдейлз.

— Бергдорф?

— Да. В Бергдорф она ничего не купила. Сказала, что все очень дорого.

— Это так и есть.

— Я не заметила большой разницы между этими двумя магазинами. Хотя в Бергдорфе было приятнее внутри. Вы уверены, что мы правильно идем? Что-то улица все темнее и темнее.

— Мы идем на север.

— И что же?

Лерой пожал плечами.

— Если идешь на север, рано или поздно упрешься в бульвар. Предполагаю, что мы окажемся где-то между Пигаль и Клиши минут через двадцать. А оттуда — все время в горку, пока не доходишь до вершины.

— Вы уверены?

— Я посмотрел карту. Север — все еще по направлению к северному полюсу. Как и три тысячи лет назад.

Некоторое время они продолжали болтать — до того момента, как вдруг оказались в районе под названием Сталинград. Четырехугольные столбы, поддерживающие эстакаду метро, выглядели призрачно-зловеще. Появились совершенно черные зоны и закоулки столь жуткие, что казалось они просто умоляют тебя перерезать кому-нибудь горло, или подставить под чей-то нож собственное. Настроение Лероя нисколько не изменилось — все также спокоен и бесстрастен.

— Может, поймаем такси? — спросила Гвен.

— Вы чего-то боитесь?

— Преступников. Нападения.

— Если вы и увидите сегодня нападение, — сказал Лерой, — то нападать скорее всего буду я. Не волнуйтесь, здесь спокойнее, чем вы думаете.

Как он обещал ранее, они повернули на улицу, идущую в гору. Оставив неприятные кварталы позади, они углубились в сетку монмартрских неровных переулков. Повернули. Увидели ярко освещенное кафе. Дальше был уютный жилой сквер, над которым возвышался роскошный отель восемнадцатого века постройки. Гвен узнала его. Его постоянно показывают в претенциозных французских фильмах о меланхоличных неудачниках, психологически переживающих жизненную неустроенность в Париже, без начала, конца и сюжета. Лерой повел Гвен дальше. Наклон улицы стал заметно круче. К моменту, когда они добрались до вершины, Гвен тяжело дышала и помалкивала. Из десятка кафе по периметру главного монмартрского сквера последние два закрывались. Лерой и Гвен пересекли сквер, утыканный пляжными зонтиками, под которыми в дневное время популяция поглощала еду, приготовленную в этих кафе, и платила китайским умельцам за созидание неуклюжих портретов углем, пастелью, акрилом, и сухой кистью, и наконец вышли к порталу Сакре Кёра. В этот момент, точно по команде, прожекторы, иллюминирующие парижские достопримечательности, выключились (они выключались каждую ночь, через час после полуночи), и величественный собор времен Бель Эпокь возвышался над ними, Гвен и Лероем, сплошным черным силуэтом на фоне фиолетового неба.

Лерой круто обернулся и сошел вниз по ступеням, ведущим на террасу, с которой можно видеть крыши всего Парижа. Дальше вниз был парк, запертый на ночь. Группа черных подростков перелезала через чугунную ограду — в парк и из парка — под звуки африканской песенки, раздающейся в переносном стерео, стоящем на асфальте. Песенку пели на ломаном английском и стилизована она была в какой-то степени под американский хип-хоп. Гвен посмотрела боязливо на молодняк.

— Попросите у них сигарету, — посоветовал Лерой. — А то у меня кончаются.

Он скинул рюкзак с плеча и неожиданно вытащил из него бутылку бордо и два самых настоящих стеклянных бокала, завернутых плотно в бумагу. Затем у него в руках появился штопор.

— Ого, — сказала Гвен, хихикая неуверенно.

— Да, — сказал Лерой. — Преимущество вина в этой стране — оно в основном французское. Посему, купив бутылку и найдя, что вино плохое, винить следует не отсутствие везения, а собственную глупость. — Он налил темную влагу в бокал и протянул его Гвен. — Прозит!

Стерео запело хриплым баритоном — «Его поймали в рабство в Аааафрике. И белые поволокли его в Амеееерику». Некоторые части города все еще были неплохо освещены, в некоторых из ближних окон горел свет.

— Хорошо, что они не понимают слов, — заметил Лерой. — Я не в настроении сейчас драться.

— Может, пойдем еще куда-нибудь? — спросила Гвен, опасливо поглядывая на группу.

— Не подавайте виду, что боитесь, — сказал Лерой. — То есть, я, конечно, справлюсь с ними, но это пустая трата времени. Ножи у них есть, а вот огнестрельного оружия нет. Нож мне не нужен. Отнять у кого-нибудь пистолет я бы не отказался. Без пистолета я чувствую себя голым. Возможно, я вам об этом уже говорил пару раз. Кстати, диск отдадите мне.

— Какой диск?

— На котором записана сцена убийства вашей сестры. Куда вы его засунули? Какой-то ящик в банке, о котором я не знаю?

— А вы подлец, — сказала она, совершенно сбитая с толку.

— Я его обыскался давеча. И все-таки думаю, что он у вас дома. В конце концов, дома у вас на дисках — вся история человечества с момента вашего рождения, в деталях. А этого диска нет. На котором убивают вашу сестру.

— Вы обыскали мою квартиру?

— Без ордера. Подайте на меня в суд.

— Черт знает что!

— Эй, вы хотите найти убийцу или нет? Помимо убийцы, нам нужно еще найти храброго стрелка, который в вас давеча стрелял. Возможно, это не одно и то же лицо. Разные люди.

Она отвернулась и вдруг почувствовала себя глупо. Когда сердишься на мужчину, нужно ставить бокал и выходить из комнаты. Презрительное фырканье — бонус, можно исполнить, можно не исполнять. Не было комнаты, из которой можно выйти, и не было ничего, кроме асфальта, на что можно было поставить бокал. Допустим, она все-таки поставит его на землю. И куда же она после этого пойдет? В отель, который они только что видели! А потом? Обратно в Штаты. Сойдет с самолета — прямо в прицел стрелка. «Богатая Наследница Убита в Аэропорту. Семья Чемпиона Уменьшается Каждую Неделю».

Несправедливо все это!

— Слушайте, — сказала она. — Кто вы такой? Если не скажете, клянусь, [непеч. ], я прямо сейчас уйду, и плевать мне на последствия.

— Не могу вам сказать, — сообщил Лерой, сожалея. — Поверьте мне, не могу. Может быть позже. И перестаньте вы ругаться. Вам не идет. Просто представьте себе, что я единственный человек в мире, могущий и желающий вам помочь.

— Откуда мне знать, что это не вы убили мою сестру, а потом попытались убить меня?

Она сразу поняла, что говорить этого не следовало. Чтобы скрыть смущение, она добавила:

— Почему я должна вам верить?

— Потому, — сказал Лерой мрачно, — что вы мне нравитесь.

— Простите, как?

— Нравитесь. Мне. Очень. Вы привлекательная.

— Какая?

— Собственно, более или менее неотразимы.

Она посмотрела на него с презрением. Покачала головой, опустив вниз и в сторону нижнюю губу и закатив глаза.

— Чушь, — сказала она, фыркнув.

Ей было лучше.

— Нет, не чушь.

— Перестаньте. Терпеть не могу неискренние комплименты.

— Я искренен. И это был не комплимент.

— Слушайте, Детектив. Мы взрослые люди. Я знаю о своих, скажем так, недостатках, а также о том, что самая привлекательная моя черта — деньги моего отца.

Лерой помолчал.

— У вашего отца нет денег, — сказал он.

— Ага, — сказала она.

— Сегодня он еще держится, а завтра объявит банкротство и останется без друзей, без средств, возможно на улице. Я не хотел вам об этом говорить. Я хотел бы, чтобы это сделал кто-то другой. Простите. Очень сожалею.