В прятки с «Прятками»

Почувствовали разительные перемены и нападающие. Один отлетает мощным рывком, врезаясь с ласкающим слух краком в дерево. Сломался, бедняга, ну ничего, авось не помер, но выпадает из битвы однозначно. Сколько их остается, мне уже пох*й. Вот сейчас, точно пох*й. Отшвырнув от себя второго нападающего ногой, я хватаю за горло третьего и по лицу сама собой расползается гаденькая улыбочка. Пальцы все сжимаются на горле, заставляя вылезать из орбит глаза уродца и, почему-то, несмотря на то, что уже довольно темно, я вижу его так четко, будто на мне прибор ночного видения. Второй, видимо, придя в себя, опять нападает, пытается огреть дубинкой, но я перехватываю ее и, выкрутив у него из рук, обрушиваю на него с такой силой, что, скорее всего, проломил череп. Но с ним потом. У меня в руках жертва, и я убью его сейчас, вырвав ему горло, которое я все продолжаю сдавливать, но так, чтобы он не подох слишком легко.

— Аааа, — врезалось в слух, и я понял, что это девица орет. Надо заканчивать тут быстрее.

— Кто вы такие? — мой голос странный, будто бы и не мой вовсе, а раздается откуда-то извне, — что вам нужно? — Но мужик хрипит только, ответить не может. Резко шваркнул его на землю, заставляя встать на колени, и хватая за волосы на затылке, заглядываю ему в лицо. — Кто вы и что нужно?

— Мы стервятники, стервятники, просто воры…

— Яс­но, — прос­то со­об­щаю ему, дос­та­вая нож и прис­тавляя к его глотке, — те­перь бу­дете дохлые стер­вятни­ки, — по­лос­нув по гор­лу, я ста­ра­юсь заг­ля­нуть ему в гла­за, что­бы уви­деть, как из них ухо­дит жизнь. Он зах­ле­быва­ет­ся, хри­пит, бьется в конвульсиях, кровь бу­рыми, в су­мер­ках фон­танчи­ками, вы­тал­ки­ва­ет­ся из яремных вен. Он об­мяк, и я бро­сил эту па­даль от се­бя по­даль­ше. Боль­ше он не ну­жен.

Девку убили, скорее всего. Придушили уже, наверное. Понимание этого растравливает ненависть, заставляет в груди полыхать пожарищем, выжигая разум, оставляя одни инстинкты. Она нужна мне! Никто не смеет ее трогать, кроме меня! Ублюдки! Уроды у*бищные! Слабый писк из зарослей дал понять, что еще не все потеряно. Даже не пытаясь оценить обстановку, я ворвался в гущу людей, и только потом уже стало понятно, что их там трое. Двое держали девицу, а третий срезал с нее форму, не обращая внимания на попытки брыкаться.

— Захлопнись, дура! — успел только выцедить у*бок, когда я темной тенью налетел на него, просто сметая со своего пути. Он затих на время, и тут очнулись двое других. Один, сразу же, без паузы всадил в грудь девицы нож, а второй пошел с клинком на меня. Осознание того, что сейчас произошло, было последней всполохом, что оставили мне человеческие воспоминания. Дальше пошла неудобоваримая каша из раздираемых человеческих тел, раздавленных голов. Прижав одного из них к земле, я приставил нож к его лицу, а он успел что-то провякать:

— Нет! За что? Мы ничего…

— Ник­то не сме­ет ее тро­гать, выб­ля­док, ник­то, — про­шипел я ему, вы­резая у не­го гла­за. Кровь, вперемешку со слизью из глазного яблока, струится по искаженной предсмертной мукой роже. Его воп­ли нем­но­го от­резви­ли ме­ня. Нет, за­тяги­вать с этим нет смыс­ла, и свер­нув ему шею так, что по­каза­лись поз­вонки, я встал, втягивая полной грудью пропитанный кровью воздух, и ог­ля­дел­ся.

Зрение притупилось. Сумерки полностью захватили владение лесом, и видно было не очень хорошо, но я понял, что я весь в кровавых ошметках, возможно, даже чьих-то мозгах, рядом валялась оторванная рука… Ну них*я себе, бл*дь… А ну теперь ясно, мозги откуда, череп одного из уродов раздроблен так, будто по нему проехался бульдозер. Монстром быть проще. А вот защищать девицу… это что-то новенькое.

Она лежала вывернувшись в неестественной позе и выглядела совершенно мертвой. Мне показалось, что они ударили ее в грудь, но на самом деле нож торчал чуть ниже ключицы. Это тоже плохо, но точно не смертельно. Брюки разрезаны, но белье целое, я успел. А они нет. Но им теперь это все равно.

Нож вынимать нельзя, если лезвие повредило артерию, она может погибнуть от потери крови. Надо бы оказаться в бункере, да можем не успеть. Остановить кровь, наложить мазь, зафиксировать стягивающей повязкой…

— Нет, не надо, не трогайте… — обморочным голосом забормотала она, пока я стягивал с нее то, что осталось от ее куртки. Твою мать, как они ее не переломали, от нее же почти ничего не осталось! И почему она мне казалась такой тяжелой? Освободив тело от одежды, разрезав ее футболку, я аккуратно вытаскиваю лезвие из плоти, сразу же зажимая рану тканью. Кровь течет быстро, но не выталкивается, а, значит, остановим… — Эрик… нет… не трогай меня… — она сделала попытку уползти, но я не пускаю ее.

— Подожди, тебя ранили, надо кровь остановить!

— А что это было? На меня налетели… я пыталась… а они…

— Тише… теряешь силы на разговоры. Какие-то залетчики. Сказали, что стервятники.

— Они ушли? — она немного приподняла голову, но я настойчиво укладываю ее обратно.

— Ушли, ушли. В мир иной они отошли, успокойся, — Эшли скосила глаза в сторону, и они расширились у нее от ужаса. Увидела руку и расквашенную голову. Да вот же, твою мать! Девица повернулась и ее опять стало выворачивать, а я думал только о том, что не успел стянуть ее рану. Мазь-то, по всей вероятности, и поможет, конечно, вот только как кровь-то восстанавливать! — Слушай! Слышишь! Эшли, посмотри на меня!

— Т-т-т-ты руку оторвал… ему? Но как… Боже, как?

— У тебя есть все основания меня бояться… но… Я не смог видеть, как они издевались над тобой. И потерял контроль… Опять.

— Господи… Боже… — зашептала она и я понимаю, что это больше, чем она может выдержать. Поднялся и аккуратно, чтобы не разошлась повязка, взял ее на руки. — Куда… куда ты меня…

— Нужно вылечиться. Окрепнуть. И тогда уйдешь.

— Но ведь ты…

— Мы будем жить в разных частях бункера, не будем встречаться. И тогда ты будешь в безопасности. А как только сможешь, уйдешь. Ок?

Она тяжело дышит, не сводя с меня чумных от пережитого глаз. Всматривалась пристально, будто если сейчас на меня опять найдет, она с дырой в теле сможет что-то сделать, но… Все равно смотрит, сверлит так, что у меня начинает болеть голова.

— Я тебе ничего не сделаю. Во всяком случае не сейчас.

— От тебя ужасно пахнет. Как на скотобойне…

— Просто не думай ни о чем. У тебя ведь это лучше всего получается, — не получилось у меня не съязвить. Бл*, вот истинно, лучше вообще заткнуться! — Помолчи, ладно? — Эшли едва заметно кивнула, но все тело ее было до предела напряжено. Она боится меня. Боится зверя. Которым я, скорее всего, и являюсь. Не знаю, как много она видела, сколько она была в сознании… Всю дорогу в бункер мы не сказали друг другу ни слова. Одно понятно. Никаких доверительных отношений у нас быть не может. Может, оно и к лучшему.

Эшли

Раскидистые кроны деревьев мало укрывали от дождя, выбранную мной для тренировки небольшую поляну. Серое небо нависало бездонной пропастью, проливающейся тяжелыми каплями, колотившимися по листве, и этот мерный, успокаивающий стук был единственным звуком, достигающим моего слуха, заглушающим собственное дыхание и отчаянные попытки правильно воткнуть нож в импровизированную мишень.

«Бамс!» Недокрученная рукоятка врезается в облупившуюся кору с глухим треском, и уже третий нож улетает в траву, красивенько покрутившись в воздухе. Морщусь, плечо ноет, хоть рана и быстро затянулась, а вот распоротая стеклом ладонь воспалилась, прибавив трудностей. Иду, подбираю ножи, возвращаюсь на точку, примериваюсь. Снова бросаю. Остервенело, со злостью, что казалось, лезвие вот-вот треснет, разлетится, но оно каким-то чудом все еще оставалось целым. Бросаю, выплескивая свое отчаяние, унимая дрожь в руках, словно надеясь так настырно достучатся до того, кого тут не было, с тихой мольбой просочится сквозь незримую стену жестокости. Изливая все то, что накопилось на душе.