В ритме сердца

— Адам… — тяжело вздыхает Роберт. — Ты сейчас не в лучшей кондиции, чтобы продолжать вести разговор на эту тему. Отправляйся домой, реши все проблемы со своим состоянием, и завтра мы с тобой поговорим обо всём на свежую голову.

— Я не собираюсь больше с тобой говорить об этом! Ни завтра, ни когда-либо ещё! В твои игры я давно уже не играю и ввязываться в них вновь не собираюсь! — категорично отрезаю я, переводя острый взор на Лиама. — А ты, надеюсь, изменился не только внешне, но также наконец сдружился со своей полоумной головой и прекрасно понимаешь, что он вновь что-то задумал, что в итоге несомненно обойдётся боком всем, кроме него самого.

— Да, задумал! — громогласно подтверждает Роберт, со всей непоколебимостью глядя мне прямо в глаза. — Но на этот раз не ради себя, а для всеобщего блага. Я просто хочу всё исправить и наладить наши семейные отношения.

Лиам сохраняет невозмутимое выражение лица, лишь слегка задумчиво прищуривается, я же срываюсь на издевательский смех, что так же быстро стихает.

С меня достаточно! Этот цирк затянулся, а шутки клоуна-отца-благодетеля уже сидят в печёнках. Не собираюсь и минутой дольше быть частью этого абсурда.

— Ну удачи тебе… папа, — ядовито выплёвываю слово, каким в последний раз называл его в прошлой жизни, и то, как мне кажется, не в своей. — Возможно, второй сын и новоиспечённая дочка клюнут на твои запоздалые раскаяния, и ты наладишь с ними мифические «семейные» отношения, но от меня этого не жди. Я уже давно расплатился со всеми своими долгами перед тобой, сверху накинув нехилые проценты, поэтому… я тебе ничего больше не должен, — заканчиваю я и решительными шагами направляюсь к выходу из дома, который никогда домом даже назвать было нельзя. Скорее главной территорией диктатора, под чьей властью и по правилам которого каждый из нас должен был существовать.

Я повторюсь, сказав, что не люблю вспоминать прошлое, но, наверное, пришла пора хотя бы вкратце рассказать, что за отношения царили в нашей дружной «семейке». И кавычками я постоянно выделяю это слово не просто так, а потому что никакой семьи, которую какого-то чёрта жаждет воссоединить Роберт, нет и никогда даже в помине не было.

Был только он. Его желания. Его правила. Его приказы, которым должны были следовать все и каждый. И я им следовал. Неуклонно и беспрекословно.

Он говорил — я выполнял.

Ведь после того, как он открыл мне всю правду о моей матери, я изменился, поник, сломался… Я не стану рассказывать гадкие подробности об этой женщине. Ни сейчас, ни когда-либо вообще в своей жизни, ибо она не заслуживает даже краткого упоминания о ней. Я лишь скажу, что когда-то отцу пришлось отдать баснословную сумму денег в обмен на сохранение моей жизни, из-за чего он чуть было не потерял «Heart Corp» во время первого взлёта компании на мировом рынке.

И потому я слушался его во всём, с чрезмерным рвением стремясь угодить ему, порадовать, заставить собой гордиться, доказать, что он не зря спас меня, рискнув лишиться всего, над чем трудился, не покладая сил, всю свою молодость.

Долгие годы я прыгал выше своей головы, лишь бы добиться отцовской похвалы и благосклонности. О его любви я даже не грезил, ибо знал своего отца лучше всех остальных.

Он всегда был бесстрастен, суров и скуп на эмоции. У нас никогда не было совместного времяпровождения отца и сына: ни обычных семейных бесед, ни посещений спортивных игр, ни походов на природу или что там ещё делают все нормальные родители со своими детьми? Единственное, чем он мог заниматься со мной днями напролёт — это подготовкой к моему будущему правлению компанией, которая занимала все его время и мысли.

Для Роберта я был скорее не сыном, а неодушевлённым предметом без своих собственных целей, мечтаний, хобби и личного мнения, которого он год за годом использовал по своему усмотрению.

То же самое ожидало и Лиама, когда тот появился в нашей жизни. Разница лишь в том, что он не считал себя ни в чём обязанным отцу, а наоборот — парень с самого начала максимально сторонился общения с ним, а временами так жутко смотрел на него, будто продумывал в уме план его убийства, поэтому, само собой, у него даже в мыслях не было идти по моим стопам и погружаться с головой в «Heart Corp», что в итоге и стало причиной изгнания Лиама из дома и аннулирования его имени в завещании Роберта.

Ведь опять-таки — либо ты живёшь по правилам Роберта Харта, либо валишь на *уй! Что и сделал Лиам.

Лукавить и говорить, что не обрадовался этой новости, не стану, ведь у нас с Лиамом никакой братской дружбы не завязалось. С его стороны — потому что он был неуправляемым подростком-одиночкой, живущим в каком-то своём выдуманном мире, с моей — пресловутая детская ревность к отцу, и так скудное внимание которого приходилось делить ещё и со вторым взбалмошным братом.

Чёрт!

Говорю же — терпеть не могу вспоминать свою юность. Я словно рассказываю о совсем другом человеке — жалком, слабом, преданном слуге, которым двигало унизительное стремление угодить отцу из-за постоянного внутреннего ощущения, будто своей покорностью и трудолюбием я смогу окупить потраченные им на меня деньги.

И по иронии судьбы — именно это едкое чувство, ни на секунду не прекращающее морально давить на меня, впоследствии послужило тем самым катализатором, что не только позволял мне прогрессивно увеличивать годовой доход компании, но и постепенно превращал меня в точную копию Роберта.

Не знаю, хорошо это или плохо, но то, что жить стало в разы легче — это неоспоримый факт.

Мне больше не нужна ничья благосклонность, забота, любовь… Не нужны родители, семья, дети или жена, что будет встречать меня по вечерам с готовым ужином и подавать войлочные тапочки.

Мне всё это безразлично.

Моя жизнь — это полная свобода от каких-либо привязанностей и забот, легкодоступный секс по контракту с продажными бабами, готовыми ради моего удовольствия на всё, и всецелая самоотдача работе, которая уже давным-давно стала единственным, что имеет для меня хоть какую-то ценность. И меня всё в моей жизни устраивает и нисколько не напрягает.

Теперь я — тот, кто приказывает, требует, ставит условия, руководит и подчиняет. И я не собираюсь это никоим образом менять и никогда больше не позволю хоть кому-либо иметь надо мной даже каплю власти.

Ни отцу, ни тем более женщине. И потому мне как можно скорее нужно избавить себя от пагубного воздействия дикарки, пока она вконец не свела меня с ума.

— Вези нас домой, Томас, — отдаю приказ водителю и, садясь в машину, автоматически напрягаюсь, ощущая острое возбуждение, кружащее огненными вихрями в каждой вене.

Не смотрю на неё. Молчу. И делаю это намеренно, желая дать себе несколько минут на то, чтобы до конца успокоиться и справиться с протяжным рёвом восставшего из недр тела монстра, что всё это время был усыплён огромным количеством людей на приёме.