В Россию с любовью

Мы обнялись. И, пока маза, я прошептал:

— Жень, я тебя прощаю! Мир?

Она отстранилась.

— Оль, ты поняла, что шкет сделал? — Обалдение на лице, граничащее с гротеском. — Он подловил меня и сказал, что прощает! Он! Меня! Саш, а я просила у тебя прощения?

Но обмануть она никого не могла, ибо через силу сдерживала улыбку.

— Ладно, малой. Мир — Потрепала мне волосы на макушке. — Тем более, целители говорят — хромать не буду. Ксюше спасибо. Впрочем, и ты ей спасибо должен за шрамы сказать, их тоже будет не столько, сколько могло. Один-один.

Я согласился, один-один, хорошее завершение конфликта. Слава богу, эту проблему решили. Оля улыбалась — с нею мы непонятки перетёрли ранее.

После подошли и мама с Машкой, и, слава богу, бати в этот раз с нами не было. Вот не понимаю я его — совершенно чужой для семьи человек! Нельзя же так! Я таким в Испании точно не буду. Но, типа, раз завтрак перенесли, «его величество решил откушать у себя в мастерской» — флаг ему в руки, как говорится, ветер в спину и барабан на шею. А ещё вилку в задницу и паровоз навстречу. Без него как-то спокойнее получается посидеть, мирно. Я бы даже сказал по-семейному.

Сегодня центом внимания был я. В кои то веки! Рассказывал про разговор с Женькой, который эта пьянь проскочила мимо собственного сознания. Врать не стал, даже не приукрасил. И поблагодарил за гитару.

— У меня один вопрос, когда успела? — жуя вареник, усмехнулся я.

— Она у неё в комнате стояла, — сдала сестру Ольга, тоже не дав соврать. — Мы её на днях купили, вместе выбирали. Но покупала она, за свои. Ещё до того, как ты… Вы поссорились, — сформулировала старшая сестра. Женя вздохнула и опустила глаза в тарелку.

— Мы больше не будем, — пообещал за среднюю сестру я, глядя на неё чистым незамутнённым взглядом.

— Рада, что вы нашли общий язык. — А это мама. — И всё же, сын, почему на кремлёвской стене? — Она нахмурилась.

— Там прикольнее. А где ещё? Ночь, дворец спит. Чтоб не мешать никому.

— Ну, учитывая, как и где ты играл и как громко пел, и с какой от нас стороны… — картинно нахмурилась она, через силу сдерживая улыбку, — с бОльшим успехом ты мог забраться только на колокольню Ивана Великого. Оттуда бы тебя вся Москва услышала, а не только полсотни проходивших мимо по набережной гуляющих калек.

Я пожал плечами: а чёрт его знает, почему там! Пошёл куда глаза глядят, и всё.

— Ну ладно, с этим разобрались… Со всеми разобрались, — констатировала мама. — И, я надеюсь, в нашей семье больше не будет недопониманий, и мы будем жить дружно? Да, девочки и мальчики? — А теперь она внимательно оглядела нас всех, без исключений и выделений кого-то из общества. И мы под её ментальным давлением смиренно опустили глазки, чувствуя ответственность момента. — У меня тоже для тебя небольшое объявление, Саш. Я… Тут все свои, в курсе, потому буду говорить, как есть. Я тебя боялась. Твои знания, которых не было до покушения — они пугают.

А теперь напряглись и поёжились и сёстры.

— Но Ксения тебя приняла, а детей, тем более целителей, которые всех чувствуют на совершенно ином уровне, трудно обмануть. Оля тоже тебя опасалась, но и она пришла к выводу, что ты не страшный и не опасный. Позавчера ты укротил Машу, а у вас с нею такая связь, что уж кого, но её ты обмануть не сможешь, даже если захочешь.

— Ма-ам! — Маша протестовала, но была оценкой довольна.

— А сейчас ты помирился и с Женей. Так что… — Она сделала паузу. — Добро пожаловать домой, сынок!

Улыбка. Почти искренняя. Она всегда будет больше царицей, чем матерью, но меня, наконец, ПРИНЯЛИ!!! Я царевич, её сын, и так будет всегда. Она согласилась с этим, кем бы я ни был внутри.

— Врачи говорят, что память к тебе, скорее всего, уже не вернётся, — продолжила её величество. — А значит для меня ты не просто сын, а больной ребёнок.

— Инвалид, — подсказала Ольга, и ей было от этого слова не по себе. Но она не могла его держать, горькая правда лучше сладкой лжи.

— Да, инвалид, — согласилась мама. — Но ты выжил, и ты МОЙ! Наш! И каким бы ты ни стал, это навсегда останется с нами, мы будем с честью нести этот крест. Лена говорит, что всё в руках божьих, может быть мы были где-то неправы и нагрешили, и нам «прилетело» за это — не знаю. Но мы, взявшись за руки, исправим то, что ещё можно исправить. Ты всегда можешь положиться на свою семью, Александр. На меня и любую из сестёр. Мы сделаем для тебя всё, что возможно. А теперь… Я не вижу больше причин держать тебя взаперти — с сегодняшнего дня ты можешь выходить в город. Под охраной, но гулять. Поликарп Людмилыч говорит, так восстановление организма пройдёт быстрее.

— Спасибо, мам, — склонил я голову. Наконец! А-а-а-а-а-а! Внутри я просто прыгал от счастья! Я больше не зэк!!!

— У Настасьи для тебя тоже сюрприз. Надеюсь, приятный. — Она вытащила откуда-то и передала пакет. Я его раскрыл… Внутри были деньги. Купюры. Причём, примерно изучив здешние цены по каталогам, я имел представление о покупательской способности — сумма тут совсем немаленькая. Пара тысяч рублей при том, что на сто рублей семья дворянского сословия (с запросами) может жить несколько месяцев. — Каждую купюру проверили — ядов нет, всё чисто, никто не попытался тебя таким хитрым образом достать.

— А… Что это? — не понял я, поднимая в руке пакет.

— Твой гонорар. За концерт, — старательно пряча улыбку произнесла Ольга. — Твои поклонники, как ты и просил, скинулись, кто сколько хотел или смог, и оставили деньги прямо под стеной, придавив камнем. Так что хоть на мороженное мы тебе и дадим, но и своих собственных у тебя какое-то количество есть.

— Собственные тратить куда приятнее, чем семейные! — со знанием дела улыбнулась Женя, аж прикрыв от кайфа глаза. Интересно, а она на чём зарабатывает? Восемнадцать здесь это не восемнадцать мира «я». Это не возраст опё#долов, только начавших думать, как вырваться из под юбки мамки. Тут вырываются в четырнадцать-пятнадцать, в шестнадцать ты получаешь паспорт, как полностью взрослый дееспособный организм, способный нести ответственность. С шестнадцати девочек берут в армию, в полевые войска, где каждая желающая может выслужить личное дворянство. А армия тут не мирного, а военного времени — на границах империи постоянно полыхают мелкие стычки с соседями. С одной стороны, государство всегда в тонусе, с другой — оттуда можно не вернуться. Не все возвращаются. И это, повторюсь, шестнадцать! Мне уже четырнадцать, я уже считаюсь достаточно башковитым, чтобы думать, как жить самому, оттого и серьёзное ко мне отношение, хотя «я» считал бы меня именно что мамкиным опё#долом. В восемнадцать же девушке её уровня уже можно иметь свой состоявшийся бизнес. Или работать «на тётю» квалифицированным сотрудником. Вот и интересно, по какой она стезе?

— Так или иначе, Саш, но вы с Машей вначале идёте в одно место, а после можешь быть свободен до вечера, погулять, — продолжала маман. — Настя пойдёт с тобой, лично будет отвечать за безопасность, слушаться её беспрекословно, но это единственное, в чём я тебя ограничиваю. — Добрая улыбка. И правда добрая, не змеиная. Круть! — Маш, а ты после мероприятия назад — у тебя занятия, — а это моей сестрёнке.

— А Саша… — нахмурилась та.

— Он всё равно ничего не помнит, — встряла Женя. — Ему нужен какой-то индивидуальный план занятий, чтобы догнал забытое.

— Да, так и есть, — подтвердила маман. — Мы устроили педколлегию, и все преподаватели хоть и отметили способности Саши — пройденный ранее материал он усваивает быстро, сразу всё понимает, но всё же программу лучше вам давать разную. Сегодня он восстанавливается, это рекомендация врача, учёбу начнёт позже — сейчас учителя ему как раз составляют новый план. А ты, если захочешь, присоединишься к ним в городе позже.

— Хорошо, матушка, — склонила Маша голову.

— А что за мероприятие вначале? — обратил я внимание на деталь, о которой, похоже, все знали, и потому не считали нужным делиться.