В Россию с любовью

— Всё, народ! Концерт окончен! Я спать! — крикнул я вниз — там уже было около полусотни человек. Ну, может десятков семь. Мало? Наверное. Так ведь тут много ночью и не гуляет. А кто гуляет — надо ж быть аристо и понимать, что абы кто, простая охрана, брынчать со стен не будет. Послушает простолюдин, что играет кто-то, кивнёт и дальше пойдёт. А вот Мстиславские-Троекуровы глубже копнут и остановятся поглазеть — а что там в царской семье происходит? Чтоб поутру сплетни по всей Москве пустить. И кстати, почти поголовно внизу стояла молодёжь. Аристократическая молодёжь Москвы, с кем мне ещё предстоит знакомиться, и первые, самые важные контакты, уже налажены.

Мне в ответ дружно закричали. Я не всё разобрал, но точно было:

— Спокойной ночи, принц!

— Царевич, мы тебя любим!

— О-о-о-о-у-у-у-у-о-о-о-о!

— Саша, я хочу от тебя ребёнка!..

И другие поддерживающие ответы. Но, покричав, народ и правда начал расходиться.

— Налей ещё погреться? — попросил я Машу. И пока она наливала новую порцию чая из термоса, я глядел на светлеющее небо. Да, уже рассвело, часы показывали шесть утра. Хорошая ночь. И было бы здорово завершить её, решив все наши проблемы. А потому, отхлебнув горячего чая, прогоняя дрожь от всё более берущей нас в тиски прохлады, спросил:

— Маш, почему всё так сложно?

Она подумала, покачала головой, попыталась ответить, но получилось как-то неуверенно:

— Потому, что ты не понимаешь, что…

— Нет, это ты не понимаешь! — перебил я. — Я не зэк, и вокруг не тюрьма. Не «принцессёнок», сидящий в башне под охраной дракона, как в сказке. Вы держите меня в плену, пусть в золотой, но клетке, и даже не даёте показать, на что я способен! В этом дело, Маш. Только в этом. Дайте мне шанс! Дайте мне взлететь! Откройте клетку! Поверьте… Просто поверьте в меня! Пожалуйста!

Залпом допив чай, отдал ей крышку термоса и взял вновь гитару в руки.

— Саш… Просто…

Ей нечего было сказать, но я и не требовал ответа. Вместо этого пальцы сами побежали, наигрывая новую мелодию, совсем простую и не похожую на то, что было до этого, в нашем импровизированном ночном концерте. Примитивную… Но до одури щипающую за душу! И также сам собой наружу прорвался текст, не под мой тембр голоса, но как-нибудь осилю:

А я мысли свои, как окурки тушу.

Третьи сутки я в БУРе уже зависаю

И в барак возвращаться, никак не спешу.

Я по сучьему шёпоту здесь отдыхаю.

Пар клубит изо рта — не беда.

И ещё протянуть бы чуть-чуть.

Поломать может жизнь-это да,

Но не всех удаётся согнуть.

Да, Машуль. Да. Вы можете меня сломать. Неломаемых не бывает. Как сломали Сашу, что он не захотел возвращаться. Я сильнее него, в ВДВ служил, способен выдержать большее… Но и я не терминатор. А вот согнуть у вас меня не выйдет. И Женька это поняла, приперевшись с гитарой вместо извинений. Не может она прощения попросить, просто не может! Не по статусу это более старшей царевне, монстру магии. Но понимает, что не права, что не получится у вас… У неё… В общем, не выйдет по её. И гитара — способ переступить через конфликт, оных извинений не принося и не требуя. Вернуться в исходную точку, начать заново, как будто нашей драки и не было. И… Я её прощаю. Суку из сук. Чуть не убившую, но всё понявшую и в душе принявшую мою позицию. Да, она её не разделяет, и предупреждает, что не справлюсь, что жизнь сломает… Но она меня отпустила, и это главное. А ты, Машуль, пока нет.

И досадно, конечно встречать Новый год

Из закуски имея одну только пайку.

Холод крепко в объятия ночью берёт

И ныряет заточкой меж рёбер под майку.

Чифирнуть бы ништяк, да голяк.

Только иней на речке искрится.

И пока я ЗК — это так

До звонка будет длиться и длиться.

В эту ночь загадаю не фарт, не успех.

До весны дотянуть бы, а там уже лето.

И тогда уж тепла точно хватит на всех.

Не замёрзнуть душой бы, ведь главное это…

Я закончил. Маша не смогла усидеть — стояла, ёжилась от холода (плащик поверх ночной, даже без свитера), и… Молчала. Это её катарсис, тут я бессилен… Но я сделал, что мог.

— Дай мне взлететь, Маш, — прозой закончил я. — Я хочу в небо. А что могу упасть… Кто боится упасть — тот никогда не взлетит! Не учась, не делая ошибок, ты ничему не научишься. Я могу… Я готов попытаться полететь! Просто поверьте в меня. Не прошу большего — просто поверьте!

— Са-аш!.. — Она разрыдалась и кинулась ко мне в объятья.

Так мы и стояли. Она уткнулась мне в плечо и ревела, я прижимал её к себе и чувствовал кайф, всепрощение. Связь между нами полыхала огнём, и это было что-то запредельное! Мы стояли как один человек, только двутелый, чувствующий всё напополам.

Наконец, она подняла заплаканные глазёнки:

— Я… Я тебя отпускаю, Саш. Мне будет тяжело, если ты разобьёшься. Если не успею подхватить. Но я готова дать тебе шанс. Лети…

— Спасибо… Спасибо, Маш… — пробормотал я, а потом… Наши губы встретились.

Это была как молния, пронзившая тела. Думая об этом позже, я пришёл к выводу, что в этот момент мозг отключился — он был там просто не нужен. Мы делали, что нужно, как требовали держащие нас на привязи энергетические рефлексы, остальное не важно. Я целовал её, я купался в океане блаженства! По телу разливалась эйфория — океан эйфории! Вот, что она чувствует рядом со мной! Вот в каком кайфе купается! Вот почему даже просто спать приходит ко мне! Это… Мощно! И здорово. Я обнимал её, целовал, язык мой вытворял с её что-то невообразимое. Но вдруг волшебство кончилось и она отстранилась. Любому волшебству приходит конец, и мы не исключение.

— Саш… Что мы делаем? — ошарашено смотрела она на меня, из последних сил подавляя рвущуюся изнутри панику.

— Н-не знаю, — покачал я головой, и говорить было трудно. — Н-но мн-н-не… Я…

Я поднял руку, посмотрел на ладонь. И почувствовал, как по телу, снизу вверх, поднимается волна. Не чувств, нет, а как будто… Энергии! Это бессмысленное слово, ибо энергии в чистом виде не существует, это всегда переход одного состояния чего-то в другое, но именно так я это ощущал. И сверху вниз, ей навстречу, пошла другая волна. Затем они встретились, единая волна вошла в руку, прошла, обжигая кости, к самой ладони… Над которой на мгновение, всего на секунду, зажёгся маленький, словно на кончике зажигалки, огонёк.

— Маш, я… — Огонёк, загоревшись, тут же погас, а я подался вперёд и стал на неё заваливаться. Воздуха не хватало. — Дышать!.. Мне плохо!..

— Саш! Саш! Что с тобой?

— Н-не знаю! — хрипел я, с силой вдыхая и выдыхая воздух — мышцы груди как будто парализовало, делал это с большим трудом.

— Саш! Саша! Помогите! Скорее, сюда! — услышал я крик над собой. Затем топот ног, и её причитания:

— Саша! Миленький! Что с тобой, что случилось?

— Ы-ы-ы-ы… — Я даже захрипеть в ответ не мог — нечем было.