В Россию с любовью

— Ах да. Оль у тебя?

— Да, мам. — Ольга протянула мне через стол… Газету.

— «Московское Собрание», — прочёл я название. — Что это?

— Одна из главных газет, специализирующихся на сплетнях высшего общества, — недовольно хмыкнула Ольга — видно, тесно с оным «Собранием» работала, и мнения о нём была невысокого. — Периодически всех грязью поливают: боярские роды, известных артистов, театральные постановки, фильмы. Ну и по персоналиям прохаживаются — охаивают, режиссеров, писателей… Даже по нам как-то было проходились.

— Но, раз работают, не закрыты, всё было в рамках? — уточнил я, пакостно скривившись. Информационные войны всегда были, есть и будут, и правила у них везде одинаковы. Как и беспощадность к тем, кто «не вывезет».

— Да, они всегда держатся в рамках, — как от зубной боли скривилась Ольга. — Пока не дали повода закрыть. Хотя руки чешутся.

— Их Милославские спонсируют, — хмыкнула Женя. — Потому такое дерьмо никак и не утонет.

— Милославские у нас в оппозиции? — перевёл я глаза на царицу. Та всё это время внимательно смотрела на меня, следя за реакцией, и скупо кивнула.

— Можно сказать и так. Поскольку ты ничего не помнишь, с тобой Оля проведёт политинформацию, но если коротко: Бельские, Милославские и Трубецкие… Не связывайся с ними, Саш! Ни при каком виде! У нас договорённость взаимно друг друга не трогать, но сам понимаешь, ты слишком беззащитен.

— Понимаю, Матушка. — А это важная информация, и я уверенно склонил голову — в благодарность.

— И с ними Морозовы, прихвостни! — скривилась Женя. Видно отдельно не любила эту семейку.

— Морозовы пока не в альянсе, — пояснила царица, — но очень сильно им симпатизируют. С ними тоже не связывайся, держись подальше, если встретишься с любыми носителями этой фамилии.

— А тётка Настя от них не спасёт? — нахмурился я. Вот и минусы в работе неодарённым слабым царевичем.

— Только если впрямую нападут, — грустно усмехнулась царица. — А если они иначе пакость сделают? И отомстить мы не сможем — договор же!

Б#я-а-а-а-а! Ну что ж, когда-то это должно было начаться. Политика. «Саш, поздравляю тебя со взятием уровня. Ты убил босса предыдущего и перешёл на следующий» — сказал я сам себе.

«Спасибо, бро»! — А что тут скажешь?

— Саш, ты не вопросы об оппозиции задавай, ты картинку смотри! — ткнула в газетку Женя. — Первая же полоса!

Ого! Охренеть! Я пригляделся и выпал в осадок — на четверть разворота была размещена фотография… Очень, очень плохого качества фотография! Но силуэты разобрать можно. Мы с Машкой, в плащах, которые она принесла. Как раз между двух зубцов — ещё чуть, и не попали бы в кадр. Но мы попали. И на этом фото я очень красочно и романтично Машку целовал. А чтобы удостовериться, что не ошибка, ниже ещё три фото поменьше, где мы разговариваем — видно Машкино лицо, и где я сижу на парапете, между зубцов, и наяриваю на гитаре. Моё лицо видно похуже, почти без деталей, расплывчатая клякса, но… Узнать можно.

— Это вышло сегодня утром, — сжав кулаки, произнесла Ольга. — И я не смогла помешать.

— «Крыша», — понял я.

— Чего?

— «Подписка»! — пояснил я. — Влияние Альянса. Мы, Годуновы, не всемогущи, если статью спонсировали пешки Милославских.

— Рада, что ты это понимаешь, сын. — А это царица. Так сказать, с небес на землю меня опускает — на будущее. Статус царевича крут, но неприкосновенных не бывает.

— Ты читай-читай, братик! Молокососы вы с сестрой озабоченные… — И взявшая слово Женя ТАК глянула на младшую сестру… Маша покраснела и чуть не сползла под стол от стыда. Я через связь чувствовал её ярость и одновременно отчаяние. Раскаяние. Там громовой коктейль, и всё на негативе.

— «Разврат в царской семье, — начал читать я вслух. — Мы все ругаем представителей католической церкви, приверженцы которой, европейские монархи и высшее дворянство, обожает играть в игры с запретным плодом. Например, смеёмся с их браков между королевскими домами, когда в союз вступают близкие родственники, тёти и племянники, или кузены. Мы категорически осуждаем нравы разложившейся европейской аристократии, которая, в тиши европейских дворцов, где нет никого, кроме своих, устраивает оргии, о которых нет-нет, но информация да выходит наружу. Мы презираем их образ жизни, их вседозволенность, когда человек попробовала всё, и единственное оставшееся доступное развлечение — клубника с перчинкой. А именно гомосексуализм и кровосмешение. И если „розовую“ связь запретить сложно — у нас на планете просто мальчиков на всех не хватает, то вот оправдание кровосмешению мы, представители прогрессивного человечества, найти не в силах! Это осуждают законы морали любого общества, это против законов божьих, это осуждает даже сама католическая церковь, в периоды, когда трезвеет, выходя из развратных оргий, в которых погрязла. И, разумеется, это не принимаем мы. Но, оказалось, беда пришла и в наш дом, причём откуда не могли даже подумать — от столпа морали и духовности, от тех, кто обязан хранить традиции, как члены семьи помазанницы божьей. Перед вами фотография, сделанная позавчера ранним утром, на которой царевна Марья, третья дочь царицы Ирины Борисовны, целуется с братом-близнецом Александром…» Далее шло «Ля-ля-ля, бла-бла-бла» — перечисление эмоций, накачка без фактов, но пипл такое обожает. И подпись — Радомила Тулина.

— Охренеть! — только и выдавил я, дочитав статью. Кстати, завтрак закончился, мы давно сидели «порожняком», но слуги, которым ввиду серьёзности разговора запретили заходить, стол не убрали — просто сидели над пустыми тарелками.

— Сынок, — мамин голос, наконец, налился сталью и одновременно ядом. — Сынок, с Машей мы уже вчера поговорили. Теперь ты. Ничего не хочешь нам сказать?

Если сейчас дам слабину и начну оправдываться — мне хана! — понял я. Тем более реально не чувствовал себя виноватым. Да, какая-то муть на рассудок нашла, что-то сиюминутное и мимолётное, но я не видел в Машке женщину! Хоть тресни не видел! И в больничке думал о чём угодно, но только не о том поцелуе. Больше беспокоило что сотворил сразу после оного… Но об этом не сейчас. Так что нельзя допускать, чтобы меня своя же семья утопила! Надо бороться! И лучший способ контратаки… Ответная атака.

— Да, хочу. — Я почувствовал в себе уверенность и даже злость — потому, что совесть чиста. Был бы косяк — не смог бы так. — Признаться хочу. То, что долго от вас скрывал. — Поднял глаза на Олю. На Женю. Встретился взглядом с мамой. — Понимаете… Я люблю Машу. Но всегда боялся вам в этом признаться. Да что вам — себе боялся! Я спал с нею с самого детства, в одной кровати. Обнимал её, и, бывало, щупал по-всякому…

— Саша!!! — взъярено закричала сестра-близнец, но я доигрывал.

— Да что говорить о том, что было до покушения, если даже сейчас, очнувшись, я целых три месяца спал с ней, обнимал по ночам, но боялся признаться! Ну, несмелый я вот такой! И тем более мне захотелось её поцеловать после того, как дал в рот Алле, и чуть-чуть, за малым, не засадил Марине.

— А Алла кто такая? — повернула Женя голову к Оле.

— Потом! — отмахнулась та, пронзая меня внимательным взглядом.

— Так что нет, несмотря на то, что я мог лапать, целовать и вообще делать с Машкой всякое у себя в комнате, — продолжал изгаляться я, — на своей кровати, несмотря на то, что гормональный уровень мне уже сбила та целилка из тайного, а Марина пригрозила всемирным потопом, если буду ей изменять со всякими врачами… Мне делать было больше нечего, чем целовать Машку на кремлёвской, бл#дь, стене! — закричал я в голос. — Перед всем, бл#дь, городом! А потому, бл#дь, что я люблю её, так? Романтической мать его любовью? — Я не сдержался и стукнул по столу.

— Но ты же её поцеловал? — холодным душем окатила меня Оля.

— Там фигня была. — Я нахмурился, мысленно отмахиваясь. — Не столько событие, сколько картинка шикарная вышла. Это журнашлюхи, им не суть важна, а подача информации. А по подаче, признаю, косяк.

— Саш, вы спали с Машей? — прогремел голос маман, приправленный охрененным даже для иммунного сына давлением сверху.

— Мам, ты издеваешься? — Я смог-таки не уронить, поднять голову, сопротивляясь ментальным тискам, но был на грани.