В сердце тьмы

Я вздохнула с облегчением.

– Смиритесь, у вас нет таланта, - сказал он, когда рассматривал мои полотна.

Я всегда обладала вспыльчивым нравом, но сдерживала его при матушке. Собой можно быть только когда ты одна, а при родителях только послушной девочкой.

– Так же, как и у вас совести! – ответила я.

Серые глаза зажглись интересом, и он улыбнулся.

– Разве леди не должна быть учтивой?

– Разве вы не должны делать мне комплименты, за те деньги, что вам платят? – дала отпор я.

Мне хватает тех, кто знает, что я должна, а чего – нет.

– Хотите, я дам вам ценный урок, леди, бесплатно?

Я сидела на стуле, и он подошел близко, нежно приподнимая мой подбородок и заставляя смотреть в глаза.

– Оставьте свои советы влюбленным в вас дурочкам, – строго сказала я, встав и освободившись от его руки.

Его прикосновения разозлили меня, ведь между нами словно прошлась маленькая молния, от которой побежали мурашки по моей коже.

– Влюбленным дурочкам? – усмехнулся он. – Вы считаете хороший вкус признаком дурноты?

– Хороший вкус, – выплюнула ему в лицо я, рассмеявшись.

– Вы считаете, я некрасив?

В интригах я была хороша, а проучить зазнавшегося ловеласа, было для меня интересным развлечением среди скучного дня.

Я внимательно посмотрела на него.

– У вас глаза немного косят и нос…кривой. Во-от здесь.

Я дотронулась до своего носа, проведя от переносицы к кончику.

Нортон замешкался, словно от удара, а потом рассмеялся.

– Я рад, что ваша матушка оставила нас вдвоем. Должен признаться, с вами оказалось намного веселее, чем я ожидал.

Он улыбнулся, и я не знаю почему, но улыбнулась ему в ответ, это было началом конца.

Каждой нашей встречи я ждала, как глотка свежего воздуха. В основном мы ругались, говоря друг другу гадости, но еще смеялись.

Каждую ночь, засыпая, я вспоминала его смех, его голос и его руки, которые он держал мой подборок.

– Штрихи слишком резкие, – вздохнул он, когда я сидела за мольбертом.

Я старалась не обращать внимания на его слова. Продолжила рисовать, когда почувствовала теплую руку прямо на своей, и горячее дыхание в области шеи.

– Нужно нежнее, Аннет, – сказала он мне в самое ухо.

Его рука вела мою, и я почувствовала, как все мое тело сводит желание. Наши лица были слишком близко, я должна была смотреть на холст, а смотрела ему в глаза.

Слишком опасно, но притягательно, в одно мгновение, стоило нашим взглядам столкнуться, его губы накрыли мои.

Неправильно! Это так неправильно! Но вместе с этим слишком желанно, чтобы остановиться.

Звук из коридора заставил нас остановиться и через пару секунд Нортон уже стоял сзади меня, совершенно спокойный, а я потеряла покой.

– Занятия окончены, – сказал он и отвернулся к окну.

Я встала, быстро подошла к двери и громко ею хлопнула за собой, почти так же громко, как стучало мое разбитое сердце.

Больше мы не смеялись, только рисовали. Иногда мне казалось, что Нортон смотрит на меня, но я боялась повернуться, потому что знала, он смотрит лишь на холст.

На званых вечерах я слушала о его похождениях. Знатные леди перешептывались и хихикали, а мне хотелось воткнуть нож в грудь, чтобы перестать чувствовать боль.

Он не подходил ко мне близко, и я делала вид, словно ничего не помню, словно не лежу бессонными ночами и не думаю о нем.

Когда до свадьбы осталось две недели, мой жених лично приехал в наши края. По иронии судьбы я занималась искусством, в гробовом молчании.

– Милая невеста, – поприветствовал меня низенький, хорошо одетый мужчина с седыми усами и длинными седыми волосами. – Оставьте нас!

Приказал он Нортону, и мой учитель вышел, как-то слишком быстро, даже не сказав «до свидания».

Разговор на самом деле с женихом был коротким. Он рассыпался в комплиментах, а я улыбалась. Он расцеловал мои руки и ушел к отцу, а я осталась сидеть с холстом, на которых рисовала диких лошадей. Свободных лошадей.

На следующем уроке Нортон был недоволен всем, от линий, до используемого цвета.

– Ужасно, – сказал он, разглядывая мой рисунок, не дождавшись моего ответа, он продолжил, – но это неудивительно, ведь у вас совершенно нет вкуса.

Злость, обида и неразделенные чувства смешались воедино.

– Как вы смеете говорить о вкусе, когда сами коротаете вечера в компании дам легкого поведения.

– Красивых дам, – отметил он. – А вы отдаетесь старику за деньги.

– Замолчите, – прервала его я.

– Неприятно слушать правду?

– Мне неприятно вас видеть! Как я счастлива, что скоро избавлюсь от вашего общества.

В комнате повисла тишина.

– Я могу уйти прямо сейчас, – я оторвалась от холста и повернулась лицом к нему, посмотрев в глаза. В них было столько боли, что она захлестнула и меня. – Я давно хочу уйти.

– Так почему не уйдете? – тихо спросила я.

– Потому что не могу представить жизни, в которой я не слышу ваш голос каждый день.

По моим щекам текли слезы, а он стирал их, не боясь, что нас заметят.

Отрицать не было смысла, я любила его, а он любил меня. Брак с нищим художником? Это смешно, даже и говорить нет смысла.

 Мы оба терзались и страдали от нашего положения в обществе, нужно было разорвать этот круг, и я отказалась от всего, что было у меня, сбежав с ним.

Мы жили небогато, в другом городе в жалком домике, который остался Нортону по наследству.

Мне пришлось самой стирать, убирать и готовить. Сначала не получалось, но вскоре я научилась. Я научилась не только хозяйству, но и ценить еду, людей и все, что нам дано.

Наше счастье было недолгим. Отец нашел меня. Нортона схватили, и я видела, как его избивают ногами и дубинами, и я рыдала. А после меня увели. Мне осталось лишь смотреть на истекающее кровью тело Нортона, который пытался встать.