В сети

— Извинения принимаются, но мне действительно пора, — качаю головой, пытаясь обойти высокую фигуру, которая выше меня примерно на голову.

За последние пять лет отношений я не помню ничьих прикосновений, кроме Костиных, поэтому сейчас, когда крупная ладонь уверенно ложится на мою талию, сдерживая порыв сбежать, внутри что-то шипит и плавится.

Я вскидываю взгляд, наконец поднимаясь выше, чем в первый раз. Чтобы заглянуть в насыщенные густой зеленью глаза, приходится слегка запрокинуть голову.

Пока мы смотрим друг на друга, шумно дыша и пытаясь усмирить эмоции, я нервно тереблю ремешок кожаной сумки.

Лекс чертит взглядом вертикальные линии по моему лицу, шее и ключицам, затем опускается ниже, сканируя меня полностью. Пялится открыто и бесцеремонно, очевидно, тоже сверяя с фото.

Уголок его рта дергается, и кажется, будто он потешается над ситуацией, в которой выставил меня полной дурой. Хотя я клялась себе, что больше ни одному человеку не позволю подобного. Кем бы он ни был.

— Извини, Оливия. Правда. Наш самолёт долго не мог зайти на посадку из-за непогоды, а зарядку я оставил в отеле, поэтому не смог тебя предупредить, — сумбурно поясняет Лекс. — Ты спросишь, почему я не зарядил телефон в самолёте или не попросил у кого-то устройство...

— Не спрошу.

— Я проспал, — всё же заканчивает рассказ, которому я пока не могу определиться — верить или нет. — Командировка была изматывающей. Мы подписывали контракт и сидели в заведении почти до утра, пока не пришли к… общему компромиссу.

— Контракт с кем? С профсоюзом водителей маршруток?

Я впервые слышу его глубокий, хрипловатый смех, и по коже пробегает целый табун мурашек. Как бы там ни было, я осознаю, что и голос, и смех у него цепляют на каком-то инстинктивном уровне.

Мой аноним — довольно привлекательный мужчина, но это не значит, что я позволю ему вести себя, как угодно.

— Пусти, — настаиваю.

— Тих-тихо. Давай с самого начала, Оливия.

Мои руки безвольно повисают вдоль тела, когда Лекс делает шаг и заставляет меня прижаться к стене. Хочется сказать, что он слишком торопится, но слово «деликатность» ему, похоже, знакомо только из словаря.

В реальной жизни он излучает непривычный жар и напор, атакуя без спросу. Потому что слишком долго ждал этой встречи или потому что я ему нравлюсь — не разберу.

— Привет, я Лекс. Рад знакомству.

В горле образуется ком, когда его ладонь обхватывает мою шею, а пальцы давят на позвонки, заставляя поднять голову выше.

— Не могу сказать того же.

В зелёных глазах мелькает вспышка, и всполох искр пронизывает мой живот, распространяясь по бёдрам и груди.

Я сгребаю белую рубашку. Лёгкое трение ткани между нами быстро перерастает в плотное соприкосновение. В схватку.

Лекс выдыхает, наклоняясь ниже, чтобы поравняться со мной ростом. Для этого ему приходится немного сгорбиться, несмотря на мои высокие каблуки.

— Красивая... Очень... Останься, пожалуйста, — говорит он с той же ироничной улыбкой, стремительно касаясь губами моей скулы, щеки и заканчивая этот маршрут там, где находятся мои губы.

15.

***

Первое прикосновение достаточно невесомое и осторожное — словно пробное, но даже от него моё тело превращается в воск. Мягкий, податливый воск, принимающий любую форму, к которой прикасаются пальцы и губы чужого мужчины.

— Ты даже лучше, чем я себе представлял, — произносит Лекс, отстранившись буквально на миллиметр.

Этой передышки должно хватить, чтобы подготовиться к большему и осознать, с кем я вообще имею дело, но мысли превращаются в желе, потому что настойчивое давление в живот оставляет мало… слишком мало пространства для размышлений.

— Напомню: сначала ты считал, что переписываешься с мужчиной.

— Я имел в виду от первой фотографии — до вчерашней. Ты лучше, чем я ожидал, хотя мои ожидания и так были высокими.

Минимальное расстояние между нами само по себе становится приглашением к новому поцелую.

Я без всякого сопротивления раскрываю губы, роняю сумку на пол и застываю у стены, позволяя Лексу проскользнуть языком внутрь. В замешательстве, в ожидании. В смешанных чувствах, которые заставляют меня разбирать баррикады кирпич за кирпичиком. Добровольно. Без боя.

Ладонь на моей шее перемещается к затылку, путаясь в волосах и закрепляя за собой право на этот момент.

В этом есть что-то бескомпромиссное. Требовательное. Новое.

Запахи, движения. Мятный привкус во рту, соприкосновение тел, габариты, напор губ и языка. Я привыкла к другим мужчинам, другому поведению, другим ласкам — более медленным и взвешенным.

Это не плохо. Нет. Лекс… Он импульсивный и грубоватый, и его осторожность — всего лишь иллюзия, замаскированная под контроль.

Наверное, при адекватной встрече стоило бы сесть за стол, поговорить, присмотреться и принять какое-то решение, но я даже рада, что всё происходит иначе — без долгих вступлений и пауз, которые в нашем случае были почти неизбежны. Это в переписке можно взять время на раздумье, но не в реальности…

— Позволишь?

Лекс упирается лбом в мой лоб, учащённо дышит и пронизывает взглядом. Его грудная клетка высоко вздымается. Она твёрдая, как и его живот, и бёдра. Свободная ладонь скользит по моей ноге, задирая вверх подол платья.

В ушах взрывается пульс, когда я киваю, из-за чего в барабанных перепонках образуется вакуум.

Усмирить эмоции не только не удается — они раскачиваются, как маятник, и есть догадка, что эта качка не закончится до последнего. Пока мы не окажемся в одной постели или за пределами этой гостиницы. Пока не закроем гештальт.

— Что именно позволишь?

Лекс проводит ладонями по моим ягодицам, затем чуть сильнее притягивает к себе, словно проверяя, насколько я уступчива. Его намерения более чем понятны, и даже без слов они пробегают по мне разрядом, заставляя дыхание сбиться, а мышцы напрячься в ожидании.

Абстрагироваться и не сравнивать не выходит. Подстроиться под незнакомую динамику — тоже. Этот вечер определённо станет вечером открытий, потому что, как выясняется, цепляться за привычное — было непозволительной ошибкой.