В сети

55.

***

Я судорожно вцепляюсь в лейку, отвернувшись к стене и глядя на водные струйки, сбегающие вниз.

Мне неспокойно. Сердечный ритм ровный, пульс тоже в норме, но мысли гудят, как рой ос в голове.

Саша почему-то не уходит из ванной — всё так же стоит почти на том же месте, опираясь на кафель. Я не прогоняю его, но его присутствие напрягает. Возможно, было бы хуже, если бы он сбежал, увидев мой маленький, но уже округлившийся живот. Но это не успокаивает — как, впрочем, и вся ситуация, в которой мы оказались.

Осторожно откинув волосы за спину, чтобы не намочить, я поворачиваю голову, пытаясь боковым зрением уловить высокий силуэт за матовой стеклянной перегородкой.

Когда Саша отлипает от стены и приближается, я невольно напрягаюсь каждой клеткой тела. Облегчение приходит лишь тогда, когда слышится звук включенного крана над раковиной. Зачерпнув воду ладонями, Устинов несколько раз подряд умывает лицо.

Пытается прийти в себя? Отрезвиться? Развидеть то, что увидел?

Выходить перед ним голой не хочется, но я стою под душем уже минут десять — и этого вполне достаточно, чтобы смыть следы спермы с внутренней стороны бедра. Почему-то кажется, что даже если простою ещё полчаса, обстановка не изменится.

Я выключаю воду, возвращаю лейку на место и выхожу из-за перегородки, ступая на полотенце на полу. Потянувшись к мягкому белому халату, висящему на крючке, ловлю на себе очередной цепкий взгляд, от которого мелко потряхивает.

В моём теле изменилось многое. Особенно грудь. Она налилась, покрылась сеткой синих вен, а соски потемнели. Это ещё одно открытие, которое не остаётся незамеченным.

— Обалдеть, — отзывается Саша.

Стараясь не обращать на него внимания, делаю то, что и планировала: надеваю халат, достаю из-под него спутанные волосы и затягиваю пояс на талии. В ванной комнате тесно. Здесь висит облако пара, а ещё копится недосказанность — слишком явная, чтобы её игнорировать.

— Будешь чай или кофе?

Я заставляю себя вскинуть подбородок, чтобы посмотреть в насыщенные зеленью глаза, пройтись по хмурому лбу, чёткой линии скул и напряжённой жилке на шее. Кажется, я могу поминутно вспомнить, когда влюбилась в этого мужчину.

Это случилось почти сразу.

Где-то после первой совместной ночи, если быть откровенной. Меня увлёк его характер, внешность, поведение. Никогда и ни с кем я не позволяла себе столь необдуманных и безрассудных решений, как с Устиновым — но ни об одном из них я не жалею.

— Да, буду. Я бы что-нибудь перекусил. Если хочешь — закажу доставку.

— Идёт.

Чтобы попасть на кухню, мне приходится обойти Сашу, ступая босыми ногами по плитке, и только когда я толкаю дверь, он следует за мной — неторопливо, слегка заторможенно.

На кухне порядок. На полке, в холодильнике и в мойке. Я затеяла уборку ещё вчера после работы, чтобы в перерывах между переписками с отцом моего будущего ребёнка было чем себя занять.

Не скажу, что я не рассчитывала на этот приезд. Я хотела его, думала об этом. Прокручивала нашу встречу в голове каждую свободную минуту, но ни одна версия не совпала с тем, что происходит на самом деле.

Предсказуемость и Саша — две абсолютно противоположные вещи. Именно поэтому я слегка паникую, перемещаясь от гарнитура к плите и не понимая, чем закончится этот вечер.

Пока Устинов оформляет доставку еды, вслух перечисляя блюда, я включаю чайник, наливаю в чашки заварку и открываю сахарницу. Руки не слушаются — двигаются автоматически, будто я действую по чужим указаниям.

Я выбираю лапшу вок с курицей в остром соусе, потому что мои вкусы во время беременности круто изменились. Не знаю, откуда это взялось, но теперь я обожаю всё острое.

Вместе со щёлкнувшим чайником в помещении воцаряется тишина. Пока я заливаю чашки кипятком, Саша откладывает телефон в сторону, откидывается на спинку стула и широко расставляет ноги. Одну руку кладёт на бедро, а второй барабанит по столу.

— Какой… у тебя срок? — спрашивает нейтрально.

— Двадцать первая неделя, — отвечаю, бросая беглый взгляд через плечо.

— Половина.

— Да.

Я заставляю себя улыбнуться, но, скорее всего, эта улыбка выходит кривой. Пояс на халате ослабевает, и мне приходится прерваться, чтобы затянуть его узлом.

— И когда ты планировала сообщить?

— Я хотела передать через адвоката, но у него не нашлось для этого времени. Потом — всячески намекала тебе в сообщениях уже после вынесения приговора. Наталкивала на мысль на примерах книг.

— Через постапокалипсис.

— Почему бы и нет?

— Ну, потому что мы обсуждали разное. Например, религию, — но это не означает, что я после этого уверовал.

Щёки заливает краской, и я разворачиваюсь, воинственно скрещивая руки на груди. Воздух стремительно накаляется. Гормоны, которыми я напичкана, ещё не пришли в норму, поэтому я готова вспыхнуть от любого намёка, который сочту вызовом.

— Ты меня сейчас в чём-то упрекаешь? — интересуюсь, выгибая бровь.

— Ни в коем случае, — Саша примирительно вскидывает руки. — Просто интересно: если бы мне не дошло до девятого месяца, тогда были бы другие варианты, как об этом сообщить?

— У меня были другие идеи, да.

— Хорошо.

Мы открыто смотрим друг на друга, выдерживая затяжную паузу, которая расшатывает мои нервы в хлам.

По лицу Устинова сложно считать хотя бы намёк на то, что происходит у него внутри.

Я взрослая девочка и не ставила никаких завышенных ожиданий, но одно дело — не ждать, а другое — всё-таки не получить.

— Вне зависимости от твоего решения, с самого начала, как я узнала о беременности, у меня не было ни единого сомнения в том, чтобы оставить ребёнка, — строго проговариваю. — Его нет и сейчас — в том, что я справлюсь. С тобой или без тебя.

— Какие ещё выводы ты сделала за время беременности?

Саша пружиной поднимается со стула, шагая ко мне. В его движениях статика, как у хищника. Хочется убрать скрещённые на груди руки и выставить их перед собой, но внутри что-то обмякает, и я не двигаюсь, потому что не могу.

Поставив ладони по обе стороны от моих бёдер, Устинов нависает скалой, окидывая меня взглядом сверху. От него исходит тепло, которое плавно окутывает меня с головы до ног. Меня топит от запаха. Заполняет эмоциями. Разными. Несмотря на то, что в вопросах о родительстве я получала порой удивительные ответы, генофонд Устинова, буду честна, достаточно хорош, чтобы хотеть от него детей.

— Из двадцати недель — шесть я провела в больнице, и единственное, что может меня расстроить, — это только то, что касается здоровья ребёнка. Сына. У нас будет мальчик.