В стране ваи-ваи

— Тэннер, — спросил я, — что бы ты стал делать, если бы ждал нападения индейцев?

— Я бы постарался поскорее унести ноги! Ну, а если бы пришлось остановиться, то выбрал бы для привала остров. Говорят, чтобы не дать врагу подобраться незаметно, надо нарубить побольше колючих веток и разложить кругом густо-густо, чтобы их нельзя было обойти. И тогда индейцы уйдут потихоньку.

— Здесь, когда ждут нападения, обычно покидают деревню, — вступил Безил. — Расходятся по лесу и ночуют там, а в деревне оставляют только собак, чтобы лаяли. А вообще-то индейцы теперь, по-моему, очень редко воюют между собой. Слишком мало их осталось.

На следующий день я встал пораньше. Первые лучи солнца едва коснулись реки, когда я вошел в прохладную светлую воду.

Фоньюве и Кирифакка прыгали по камням. Я попросил их влезть на эшвейлеры и сбросить цветущие ветки. Взобравшись наверх, они обнаружили запутавшиеся в кронах ветви третьего дерева [88] и собрали его цветки.

Мы отчалили, но уже через десять минут снова пристали к берегу за образцами. У самой воды, на краю круто обрывающегося берега высилось усыпанное цветками исполинское дерево семейства бобовых, которыми изобилуют здешние леса. Прямой, совершенно гладкий ствол вздымался на двадцать пять метров; выше начинались сучья. Внизу отходили во все стороны трехметровые контрфорсы. Древесина оказалась мягкой; за полчаса мы перерубили все контрфорсы, а еще через минуту послышался стон, дерево покачнулось и рухнуло со страшным треском. Но что это? Крона, достигавшая в поперечнике чуть ли не тридцати метров, целиком погрузилась в реку!

88

Trichilia compacta.

Как раз в том месте, где ствол уходил под воду, начинался первый сук. Мы отрубили его, надеясь вытащить, но древесина, как и у большинства деревьев Амазонии, оказалась тяжелее воды. Сук выскользнул из наших рук и исчез.

Я очень неохотно рубил деревья, даже самые тоненькие, а тут мы такого гиганта загубили зря! Внезапно, когда мы уже собрались продолжать путь, на поверхность стали всплывать крохотные цветки, не больше булавочной головки, микроскопические бутоны и кусочки листьев [89] . Последним появился целый лист длиной около пятнадцати сантиметров. Этого было достаточно, чтобы определить дерево [90] .

89

Дважды перистосложные, величиной с крылышко мухи.

90

Piptadenia psilostachya.

Взяв для полной характеристики образец древесины, мы поплыли дальше.

Вдоль берегов сорокаметровой стеной выстроился лес; там, где стена понижалась, на ней висели буйно разросшиеся плети с большими темно-пурпурными цветками, похожими на веселые глазки [91] . Легкая дымка смягчала солнечный свет, пороги были легкопреодолимыми, жизнь казалась прекрасной.

Однако дальше пошли водоскаты посложнее. Река стала шире и глубже, а течение таким стремительным, что малейшая неосторожность могла стоить жизни любому из нас, не говоря уже о потере снаряжения и продовольствия.

91

Machaerium sp.

Каждые десять минут — новый порог, и у каждого порога все расплывалось в наших глазах, точно в мареве: рябая поверхность реки, пропоротая затопленными корягами, убегающий вниз поток, бородатые от водорослей камни, стряхивающие с себя назойливую воду, бушующая пена — то наступающая, то отступающая, то взмывающая вверх, то спадающая, — огромное весло в руках рулевого, качающаяся лодка, ревущая река, стремительные водовороты, все быстрее, быстрее уходящие назад берега… Глаз уже не различает отдельных предметов, и кажется, что весь мир качается и дрожит…

Но вот деревья перестают вращаться, белая пена остается позади, а впереди уже виден следующий водоскат.

…Прямо перед нами выросла вдали голубая гора причудливой формы. Фоньюве показал на нее и поднял четыре пальца: после четырех крутых излучин будет водопад.

Путь до водопада оказался долгим. Солнце все ниже склонялось над лесом, и в начале пятого мои спутники стали беспокоиться: у нас обычно уходило не меньше часа на то, чтобы разбить лагерь, а в шесть уже темнело.

Пороги больше не попадались, но русло, окаймленное здесь невысокими холмами, понижалось, и течение усилилось. Повороты стали круче, лес темнее, гуще и ниже; я догадывался, что деревья растут на тонком слое каменистой почвы. И действительно начали появляться черные камни, торчащие из черной воды.

За очередным поворотом река раздвоилась; один рукав громовым гулом срывался с высокого уступа.

_{^{Водопад Омана-гашин}}

Мы поспешно повернули к берегу, помогая мотору веслами, но сильное течение тащило лодку. Неподалеку от водопада мы, наконец, причалили к ровной каменной полке, за которой круто поднимался невысокий бугор.

— На этот раз мы рано поспели, — сказал Фоньюве, к недовольству тех, кто уже начал жаловаться на позднее время. — Три года назад мы пришли сюда после захода солнца, в темноте, и нас чуть не унесло к водопаду. А однажды здесь утонуло сразу пятнадцать человек. Они шли вдоль левого берега и не смогли остановить лодку.

— А как называется водопад? — спросил я.

— Омана-гашин, а на языке ваписианов — Кабан-тероан. Это означает «водопад у дома» — когда-то тут была деревня.

Пока разгружали лодку, Фоньюве, Кирифакка и я из чисто мальчишеского любопытства побежали по камням смотреть водопад. Он состоял из нескольких потоков. Мы легкомысленно двинулись по мелководью на островок посреди реки, и нас чуть не сбило с ног течением.

Стоя на камнях, мы увидели ущелье глубиной около десяти метров и длиной сто метров. В самом его начале могучий поток срывался с шестиметрового уступа, после чего, в вихре белой пены, мчался дальше по круто понижающемуся руслу.

Берега покрывала густая красно-зеленая бахрома паку. Нежно-розовые цветки и буроватые плоды, наполнявшие воздух сладковатым запахом, создавали вместе с белыми и голубыми бликами на воде иллюзию радуги.

А кругом стоял лес. Богатство его структуры и красок, разнообразие листьев и крон превосходили все виденное мною до сих пор в тропиках, свежая листва плотной завесой склонилась над искривленными стволами белесого бурелома и плавника, над круглыми желтоватыми валунами на берегу.

Солнце садилось в жемчужную мглу; серые облака легли на макушки деревьев и скрыли закат. Над самым лесом ползли тучи и клубы дыма от костров. В любую минуту мог хлынуть проливной дождь; мы повернули и поспешили назад, в лагерь.

Сидя под брезентом (даже сюда доносило брызги с реки), я обратился к Безилу:

— Ну, что ты скажешь? Сколько времени надо нам, чтобы спуститься здесь?

— Начальник, мы не сможем спустить здесь лодку, даже вдоль берега. Придется прорубить тропу в лесу и тащить ее почти километр волоком, местность очень неровная. Дня три понадобится. Что хуже всего — Фоньюве говорит, что это только начало. Дальше идут еще водопады, один за другим. Будь у нас маленькие лодки, как у индейцев, мы бы справились.

— А далеко до первой деревни ваи-ваи?

— От трех до пяти дней, если они живут там же, где Фоньюве видел их в прошлый раз, когда спускался с Чекемой.

Я задумался. Мне очень хотелось продолжить путешествие, но мы уже видели других ваи-ваи, к тому же и до нас люди не раз спускались и поднимались по Мапуэре. Главным достижением нашей экспедиции было то, что мы дошли до мавайянов и обнаружили коричнево-песчаные леса Серра Ирикоуме. Следующая по важности задача — исследовать край по ту сторону миссии, по пути к саваннам. Там мы, выйдя из зоны ливней и пышных, вечнозеленых влажных лесов, пересечём леса, в которых многие деревья сбрасывают листву на время засушливого сезона, и окажемся в необозримой степи, где по полгода длится засуха. Переход из одного мира в совершенно другой уже сам по себе сулил много интересного, а тут я мог к тому же пополнить свои знания о местности, окружающей Акараи, и выяснить кое-что (во всяком случае для себя) относительно происхождения саванн — вопрос, по которому существует множество противоречивых суждений.