В стране ваи-ваи

Перед закатом я вместе с Безилом, Фоньюве, Марком и Сирилом снова отправился в деревню, решив применить новую тактику. Но оказалось, что это уже ни к чему: Япумо и Йеимити заболели.

Маната сидел на своей колоде. Свирепо глядя на меня, он сообщил, что его дочь все еще хворает, но осмотреть ее не позволил. К счастью, он не возражал против того, что бы я прошел к Япумо и Йеимити. Я искал глазами Сэма, собираясь незаметно сунуть ему несколько таблеток, но он не показывался.

Нерешительно войдя в темное помещение, я стал пробираться между гамаками, горшками, скамейками и корзинами. Все дышало враждебностью… Хозяева только по обязанности сдерживали остервенелых собак, а лица больных, когда я измерял им температуру, выражали такую неприязнь, что мне стало не по себе. Даже двое ваписианов, сопровождавшие меня, были подавлены.

Япумо и Йеимити жаловались на боль в груди и желудке — следствие все той же эпидемии, если не лечения Манаты. Температура у обоих поднялась до 38,9. Я заметил у них на коже крестообразные надрезы — их сделали, чтобы «выпустить» боль и злых духов. Я дал больным сульфатиазол и атебрин и поспешил уйти.

Похоже было, что нам не обойтись без потерь в снаряжении. Во всяком случае все коллекции должны быть спасены. Хорошо еще, что меня не обвиняли в распространении болезней; пока что я был в их глазах лишь конкурирующим знахарем…

На следующее утро в лагере царил хаос и недовольство. Продовольствие кончалось, оставался лишь небольшой запас фариньи; патронов для охоты я насчитал всего около десятка. Когда начались сборы, каждый старался выбрать ношу полегче, и приходилось внимательно следить за всеми. Кончилось тем, что мои носильщики вообще куда-то исчезли, бросив меня одного с грудой имущества; Ка’и и Юхме, единственные из мавайянов, которые не отказались помочь мне, вовсе не показывались.

В этот момент появился Маната — проверить, что я оставляю. С ним пришла его вторая дочь, жена Манаванаро; она, как всегда, кокетливо улыбалась. Я подарил им по булавке и по гребенке, но Маната отнесся к подаркам равнодушно. Показывая на различные предметы из нашего снаряжения, он дал мне понять, что желал бы их получить. Больше всего его привлекали два керосиновых бидона. Я вполне мог обойтись без них; энергично кивнув, я покачал бидоны, чтобы показать, что они еще не свободны, и помахал рукой, давая понять, что мы оставим их, уходя.

Неожиданно Маната нахмурился, круто повернул и пошел прочь, сердито отшвыривая ногой сучья с тропы. В чем дело? Может быть, он неправильно истолковал мой жест, подумал, что я гоню его? Я так до сих пор и не знаю, что с ним случилось.

Через пять минут прибежал Безил с известием, что Маната ушел ловить рыбу и увел Юхме. Итак, у нас стало еще одним носильщиком меньше… Но одновременно — вот и пойми его после этого! — Маната сделал и доброе дело: возле дома стояла предназначенная для нас большая корзина с лепешками и ямсом — с таким запасом мы могли идти до самого Чодикара, не завися от охоты и рыбной ловли. Маната, как видно, хотел поскорее спровадить нас; кроме того, он, должно быть, рассчитывал, что, напуганные им, мы уж больше не вернемся сюда, и он присвоит все то, что нам поневоле придется бросить.

Было похоже, что его расчет оправдается. Мы еще ничего не упаковали, кругом валялись фонари, ящики с образцами и товарами, гамаки, брезенты, мешок с остатками фариньи, подвесной мотор — да разве все это унесешь?!

Безил окончательно пал духом.

— Начальник, лучше оставить то, чего мы не можем захватить, и поскорее уйти отсюда. Это и в два захода еле-еле перебросишь! А если жена Сэма умрет, нам опасно будет возвращаться. Лучше уж не рисковать.

Вдруг я увидел Ка’и — он приветливо улыбался нам; рядом с ним стояла его жена. Хоть эти нас не бросили! На спине у Кабапбейе висело приспособление для переноски груза. Ну, конечно, ведь она тоже может нести! Мне стало немного легче.

А затем один за другим подошли рабочие, и вскоре каким-то чудом все ноши оказались распределенными, кроме подвесного мотора, мешка с инструментами, пустого бачка (он служил для заправки мотора горючим и мог пригодиться нам на Чодикаре), моей сумки и корзины с лепешками и ямсом.

Куда пропал Фоньюве? Мотор — его ноша!

Корзину с продуктами взял я сам. Безил помог пристроить ее на спине, укрепив на груди две лубяные лямки и надев третью мне на лоб. Поверх всего я взгромоздил свой вещевой мешок и инструменты; теперь вес моего груза составлял около двадцати пяти килограммов.

Фоньюве все еще не показывался. Неподалеку стоял, глядя на нас сияющими глазами, Бавайя, маленький мавайян лет семи, по-видимому сирота.

— «Хаимара», — обратился к нему Безил, — хочешь заработать бисера? Понесешь вот это?

Он указал на бачок и сумку; они весили вместе от силы шесть килограммов.

Мальчик (он и в самом деле был не больше крупной хаимары) сразу согласился, срезал несколько пальмовых листьев и принялся мастерить вариши.

Наконец-то появился Фоньюве, хмурый и чем-то сильно озабоченный. Что с ним случилось? Может быть, он волнуется за Япумо? Или тут опять замешан Маната? Фоньюве громко возмущался тем, что ему оставили мотор, — не из-за веса, а потому что мотор было очень неудобно нести. Он не спеша уложил ношу, затем связал свой лук и стрелы, прислонил их к дереву и… напевая, исчез в лесу. Я оставил Безила объясняться с ним и зашагал вдогонку за остальными.

Тропа извивалась по илистому, заплетенному ползучими растениями болоту. Моя ноша была плохо пригнана, но без посторонней помощи я ничего не мог сделать. Вариши качались из стороны в сторону, две палки, торчащие сверху, цеплялись за лианы, и я поминутно терял равновесие. Пот катил с меня градом.

Широкий, глубиной по колено ручей преградил мне путь. Кое-как одолев его, я стал карабкаться на противоположный берег; вдруг неуклюжее сооружение на моей спине запуталось в торчащем сверху упругом воздушном корне, меня бросило ничком и прижало лицом к земле. Я попытался встать — ничего не вышло; подался в сторону — что-то лопнуло, я поднялся и зашагал дальше.

Моя собственная, причудливо искаженная тень ползла впереди, свидетельствуя, что я иду на восток. Направление верное, а вообще-то я не был уверен, что выбрал среди переплетения троп именно ту, по которой прошли носильщики.

Спустя час тропа стала суше. Я попытался ослабить давление на лоб, сунув ладони под лямку, потом совсем снял ее. Плохо уложенная ноша ерзала по спине, больно натирая кожу. Тогда я крепко обхватил вариши сзади обеими руками. Корзина угомонилась — но как теперь удерживать равновесие? И как раздвигать лианы и ветви?

Несмотря ни на что, я шел быстро и возле Урана-вау обогнал Ка’и, его жену и Кирифакку. Берега реки заросли лианами и пальмами Badris, и, пересекая ее, я старался не задеть опавшие пальмовые листья, усеянные длинными шипами. Только я вышел из воды, как сопревшая парусина одной из моих тапочек лопнула вдоль всего каблука. Впереди были двадцать километров труднопроходимой местности… Что будет, если тапочки развалятся окончательно, прежде чем я найду луб для починки?..

Начинался длинный крутой подъем к перевалу, разность высот составляла около пятисот метров. Мне казалось, что никогда в жизни я не одолею этот подъем. Спина горела… Хорошо еще, что не скользко. Мои спутники были далеко, стояла мертвая тишина, только листья шуршали под ногами. Вспомнилась встреча с черным ягуаром — где-то в этих местах! — и правило индейцев никогда не ходить одному по лесу.

Жуткий стон пронесся по лесу, заставив меня побледнеть. С трудом поворачивая голову, я осмотрел заросли, но никого не обнаружил и поспешил дальше. Снова стон; на этот раз я заметил, что он доносится откуда-то сверху, с деревьев. Может быть, это всего-навсего два сука трутся один о другой? В тоскливом звуке словно воплощалась безысходность и отчаяние, которые лесной сумрак навевает даже на самого искушенного путешественника…

Издали донесся лай собак Ка’и, потом чей-то голос — должно быть, Безил достиг Урана-вау и дает знать о себе. У меня стало легче на душе; я откликнулся.