В стране ваи-ваи

В тот самый миг, когда я окончательно решил, что подъем меня доконает, тропа вышла на гребень. Спустившись к ручью, я уже сел было отдохнуть, но, услышав впереди голоса, заставил себя сделать еще несколько шагов и увидел Джорджа. Вместе с тремя ваписианами он готовил завтрак.

— Начальник, это слишком много для вас! — воскликнул Джордж, глядя на мою ношу.

— Вздор! Когда надо было, я и больше носил.

— Все равно, это слишком тяжело.

Когда настал момент продолжать путь, все четверо помогли мне пригнать ношу поудобнее; тем временем подоспели и остальные, не хватало только Фоньюве и «Хаимары», которые должны были идти вместе.

Выведенный из себя медлительностью Фоньюве, Безил тоже не стал его дожидаться. Скорее всего он отстал из-за «Хаимары», который, естественно, не мог идти наравне со взрослыми; но не исключено было, что непутевый Фоньюве решил остаться на ночь в деревне с тем, чтобы завтра ринуться нам вдогонку. А может быть Маната уговорил его отказаться от работы? Перебрав все возможные варианты, я в конечном счете решил, что Фоньюве не подведет.

Вместе с Марком я пошел вперед и через два часа достиг Шуруруканьи. До сих пор все предвещало сухую погоду в горах. Сильно понизившийся уровень воды в реке подтверждал это предположение. Мы вернулись в климатическую зону Гвианы, для которой характерны два периода дождей — до первого оставалось еще несколько недель — и два засушливых сезона в году. Чодикар, конечно, тоже обмелел…

— Змея, — сказал вдруг Марк.

Я отпрянул в сторону. Среди листьев мелькали красные пятна — это был или коралловый аспид, или его безвредный двойник, красивая рептилия длиной около полуметра, ярко-красного цвета, с черной головой и черно-белыми кольцами вдоль всего тела.

Марк толкнул змею палкой, она свернулась и сделала выпад.

— Она не кусает, только жалит хвостом, — просветил он меня.

С каменистого скользкого берега мы снова поднялись на плато. Откуда-то доносился гул водопада. Мы упорно шагали вперед… А вот и длинный отлогий спуск к Таруини. Среди листвы внизу виднелся зеленый квадрат — палатка Ионы.

Полный решимости предать забвению былые раздоры, я громко закричал через реку:

— Иона-а-а! Как дела?

Он выскочил из палатки и поспешил навстречу, чтобы приветствовать меня.

Ка’и и Кабапбейе

Еще два дня мы шли через лес; продовольствие убывало, и моя ноша становилась все легче. Иона был настроен мирно. Я похвалил его, сказав, что он хорошо справился с порученным ему делом. Иона видел, что я не таю на него зла. Впечатление от нашей последней стычки оказалось настолько сильным, что он всячески избегал новых осложнений и держался крайне предупредительно, даже заискивающе; слов нет — счастливая перемена, но я сомневался, что между нами когда-нибудь восстановится былая непринужденность. Для этого пришлось бы начинать все сначала.

Фоньюве и «Хаимара» пришли в лагерь на берегу Таруини в тот же день, что и мы, но поздно вечером. Они принесли рыбу, которую наловили в пути, и ворох новостей; оба были страшно довольны собой.

— Нам просто повезло, что с нами был Фоньюве, — сообщил мне Безил на следующий день, когда мы шли вместе. — Если бы не он, Маната ни за что не продал бы нам столько продуктов. Фоньюве рассказал, что Маната убедил Япумо и Йеимити обмануть вас и отказаться от работы. Они бы и дальше пошли с нами, но Маната настроил их против вас, сказал, что вы будто бы платите слишком мало. Но теперь все это обернется против него же: Япумо и Йеимити убедились, что он плохой человек.

— А сами они поправились?

— Да, оба здоровы.

Значит, болезнь удалось захватить вовремя!..

— А как женщина?

— Когда мы выходили, она была уже на ногах, но рука не действовала. Распухла и онемела, как от яда.

Видимо, сказалось «лечение», которое применил Маната. Но в глубине души я больше всех упрекал самого себя. Что бы ни натворил Маната или другие индейцы, главная вина лежала на нас, которые — пусть сами того не ведая — принесли болезнь в их страну. Я представил себе, в каком состоянии мы оставили мавайянов и жену Сэма. Сколько еще продлится эпидемия? Какую новую, страшную форму она примет? И что это в конце концов было — обычная простуда, грипп, малярия, пневмония?

Я утешал себя тем, что никто не умер, вирус оказался несмертельным. Вместе с тем было совершенно ясно, что в дальнейшем контакты с местными племенами необходимо как-то контролировать; сюда должны допускаться только люди, прошедшие карантин. (Во всяком случае до тех пор, пока здесь нет достаточного количества врачей и медицинских сестер.)

…И вот мы уже на Чодикаре. Большой лодки, которую мы оставили здесь, не оказалось на месте — то ли ее унесло водой, то ли ею воспользовались индейцы. Пришлось довольствоваться маленькой дырявой долбленкой. Но она не могла вместить всех, поэтому Иона, Гебриэл и Манаванаро остались с частью снаряжения собирать образцы и ждать, пока мы не пришлем за ними.

Кое-как приспособив мотор, мы втиснулись в лодку и двинулись в путь по душному зеленому туннелю. Назойливые насекомые, острые сучья, затонувшие стволы и кроны — рубить, ломать, тащить, волочить… Мы снова испытали на себе все тяготы плавания по этой отвратительной реке. Но какая разница между моей нынешней командой, рвущейся домой, полной энергии и усердия, и той, которая под окрики Эндрью с такой неохотой и ленью начинала путешествие!

Рядом со мной сидела жена Ка’и. У Кабапбейе было очень приятное лицо с почти славянскими чертами. С утра до вечера она возилась с любимым щенком. Его мать, рослая пегая сука, не переставая скулила, чем доводила нас до исступления — до того полно этот звук передавал нашу собственную усталость и стремление поскорее вырваться из жаркой зеленой трубы. Кабапбейе понимала наше состояние. Время от времени, строго взглянув на собаку, она шлепала ее по морде; скулеж прекращался, и сука сидела с виноватым видом, пока какое-нибудь новое впечатление не заставляло ее забыть о приказании хозяйки. Тогда из собачьей глотки снова вырывался тяжелый вздох, за которым неизменно следовал жалобный вой.

Меня очень трогала взаимная забота и привязанность Ка’и и Кабапбейе. Они держались с таким достоинством, что остальные, невольно подражая им, стали мягче и тактичнее друг с другом. Ка’и неизменно помогал своей жене войти в лодку и аккуратно укладывал ее имущество — опахало, гамак и плетеную корзиночку с украшениями из бисера и перьев. Вечером он приносил ей воду для умывания и питья, вешал гамак, пока она разводила костер и готовила ужин.

В середине второго дня нашего плавания мы обнаружили нашу большую лодку: трое ваи-ваи, сидя в ней, не спеша гребли вниз по течению. Тэннер и Джордж вернулись в меньшей лодке назад за оставшимися, а мы перебрались в большую и продолжали путь по быстро расширяющемуся Чодикару. Десять пар сильных рук стремительно гнали вперед наше суденышко. Как ни жестко мне было на деревянной скамье, я минутами чувствовал себя набобом, возлежащим под шелковым балдахином.

Достигнув Эссекибо, мы убедились, что и в ней уровень воды сильно понизился. Оливковый поток обтекал желтые отмели, под килем лодки совсем близко светлел песок. С утра небо покрывали барашки, но затем постепенно прояснилось. Косые лучи вечернего солнца четко обрисовали мягкие очертания холмов, купола деревьев и ровные стволы болотных акаций. Позади голубели склоны Серра Акараи. Но вот они скрылись за очередным поворотом реки — скрылись навсегда.

Безил и ваписианы предлагали разбить лагерь пораньше, чтобы наловить рыбы, но я настоял на том, чтобы продолжать путь до сумерек. Дело в том, что вскоре после того, как мы вышли на Эссекибо, заболели Кабапбейе и Ка’и. Я дал им сульфатизол и атебрин, однако к четырем часам не было заметно никаких признаков улучшения; напротив, температура поднялась выше 39°.

Что делать, если не поможет сульфатиазол? Я был в отчаянии, к тому же у меня оставалось всего лишь пятнадцать таблеток; по две на каждого в шесть часов, еще по четыре в восемь — и на завтра останутся три штуки. Нужно было скорее добираться до миссии и обратиться к медицинской сестре.

Как ни плохо чувствовал себя Ка’и, он не забывал о жене. Проснувшись среди ночи, я увидел, как он подкладывает дров в костер, который развел с вечера у ее гамака.

Утром они чувствовали себя не лучше. Состояние Кабапбейе внушало большую тревогу, и оставшиеся три таблетки я отдал ей. Ка’и, всегда восхищавший нас своей силой и выносливостью, заметно побледнел и ослабел, но, как всегда, подал жене руку, когда она садилась в лодку. Мы постарались устроить их поудобнее. По тому, как они тихо лежали, видно было, до чего им скверно.