В стране ваи-ваи

Над зеркальной гладью молочно-белой воды стелился легкий туман. Вокруг нас и над нами парила мгла, смягчая синеву неба и превращая деревья по берегам в огромных призрачных чудовищ, выбравшихся из преисподней посмотреть на людей. Кричали туканы; красные, коричневые и черные зимородки, завидев нас, разлетались со щебетом во все стороны. Жалобно прозвучал голос обезьянки. Медленно, тихо струился поток — не то что Мапуэра, где голова гудела от неумолчного гула.

Солнце взошло и рассыпало блестки по воде, легкий ветерок освежил наши лица. Ка’и и его жена бредили… Старая собака, положив голову на плечо хозяйки, тяжело-тяжело вздыхала. Только щеночек немного развлекал Кабапбейе; нахмурив лоб и дрожа в лихорадке, она гладила и целовала его.

Чей-то голос окликнул нас с берега, и навстречу нам отчалила лодка. Это был Чекема; усиленно работая веслами, он все время что-то кричал громким фальцетом. Подойдя вплотную, Чекема уставился на нас так, словно увидел привидения.

— Он видел во сне, — объяснил Безил, — как нас убили фишкалиены, и рассказал всем, что мы погибли. Теперь оказалось, что сон не сбылся, а это — очень плохая примета.

Внезапно собака насторожила уши. Мы прислушались. Издали доносился лай — мы приближались к деревне Мавики, вождя ваи-ваи.

Через час, достигнув деревни, мы остановились, чтобы высадить Фоньюве и Кирифакку. Со всех сторон с приветственными возгласами к нам устремились ваи-ваи. Фоньюве бросился стремглав к своей жене (которая, кстати сказать, приходилась ему также и теткой) и обнял ее. Молодые индейцы с завистью смотрели на Кирифакку — он был теперь в их глазах великим путешественником; крепыш «Хаимара», степенный и важный, с большим достоинством вел беседу со своими сверстниками.

Ка’и и Кабапбейе заметно ободрились при виде деревни и попросили оставить их здесь; однако болезнь была слишком опасной, и я настоял на том, чтобы они продолжали путь.

Прошла целая вечность (в действительности два часа), прежде чем мы добрались до миссии. Наконец мы обогнули последнюю излучину; в тот же миг кто-то побежал от берега к домам сообщить о нашем прибытии.

— Слава богу, вы вернулись в целости и сохранности, — произнес, пожимая мне руку, мистер Ливитт, когда я вышел из лодки.

Я поздоровался с ним, с его женой, с сестрой милосердия.

Как бы мы ни расходились во взглядах — все-таки они добрые люди, и нашим больным теперь обеспечен хороший уход.

— Мы так тревожились за вас, — продолжал мистер Ливитт. — Не знали, что и думать, — очень уж вы долго задержались на той стороне. Мы молились за вас. А тут еще Чекема рассказал, что вас, мол, убили. Я уже собирался искать вас. Правда, никто из нас не бывал на той стороне, но мы верили, что бог укажет нам путь.

— У нас было столько хлопот после вашего отъезда, — вмешалась мисс Ридл. — Тут все переболели, мы круглые сутки ухаживали за больными. Некоторые чуть не умерли. Во всем виноват Юкума с его насморком. Я бы никогда не поверила, что возможно такое!

Миссис Ливитт, как всегда, приготовила чудесный обед, и когда мы, передав Ка’и и Кабапбейе на попечение сестры, сели за стол, я впервые за все время экспедиции облегченно вздохнул. Кончилось непрерывное напряжение, у меня было такое чувство, словно я очнулся после долгого сна, полного смутных, неясных видений. Мне самому показалось странным, как успокоило меня простое сознание того, что я сижу за столом, окруженный фарфором, кастрюлями, сковородками, вижу занавески на окнах, слушаю ничем не примечательный разговор… Я с удивлением обнаружил, как сильна во мне необъяснимая привязанность к привычным мелочам.

Теперь оставался последний этап — через дебри в саванны, почти двести километров по необитаемому краю! Сначала на лодке вниз по Эссекибо и вверх по Кассикаитю, затем пешком по широкой вьючной тропе, проложенной и постоянно поддерживаемой сборщиками балаты, и дальше по саваннам до Люмид-Пау. Продовольствие меня больше не тревожило; за людей я тоже был спокоен: стремясь поскорее вернуться домой, они станут работать усердно. Времени было в обрез — до девятого декабря, дня, на который была назначена встреча с самолетом, оставалось всего две недели.

Я осмотрел упакованные образцы и снаряжение. Два-три центнера одних только образцов древесины! Самые тяжелые и менее необходимые вещи можно оставить здесь до очередного авиарейса, но многое надо захватить с собой — гораздо больше, чем могли унести мои носильщики.

Оставался только один выход: раздобыть волов. Но как? Чтобы привести волов из саванн до Кассикаитю, нужно не менее пяти дней, и столько же займет обратный путь с грузом. Следовательно, остается три дня на то, чтобы каким-то путем дать знать в Карарданаву — поселок по соседству с Люмид-Пау у южной окраины саванн, — что нам нужны волы. Между тем даже самые срочные сообщения идут с побережья до Карарданавы не меньше недели, а то и две…

И все-таки мы решили попытать счастья. Вечером мы связались с Джорджтауном и попросили передать — либо с самолетом, либо по радио — на одно из ранчо или в Летхем, пост неподалеку от бразильской границы, чтобы оттуда послали гонца, пешего или конного, в Карарданаву (расстояние от восьмидесяти до ста шестидесяти километров, в зависимости от того, где примут сообщение) с поручением найти индейцев, которые согласились бы выйти нам навстречу с волами.

Вероятность того, что наше послание дойдет вовремя, была ничтожно мала, но других возможностей у нас не было.

Оставалось еще перебросить на Ганнс-Стрип то имущество, которое мы решили оставить, и соорудить навесы, чтобы предохранить вещи от солнца и дождя.

На это ушли следующие три дня. Одновременно мы занимались упаковкой, а я раздавал рационы и рассчитывался с ваи-ваи и мавайянами.

Ка’и и Кабапбейе уже выздоравливали — мисс Ридл продолжила курс лечения сульфатиазолом, выдав им для начала по двенадцати таблеток на каждого. Они были очень довольны полученным вознаграждением, которое делало их первыми богачами среди мавайянов. Правда, я не сомневался, что они не замедлят перепродать большую часть товаров дальше.

«Чудеса» миссии произвели огромное впечатление на Ка’и. Остальные жители Шиуру-тирир смотрели на пришельцев только с любопытством, он же сразу сообразил, что у нас можно многому научиться, и бросил все свои дела, чтобы помогать нам и показать то, что, по его мнению, могло представить для меня интерес. В нашем мире Ка'и с его практическим умом и сметкой стал бы инженером или ученым. Он признался мне, что никогда и не подозревал о существовании таких построек, таких больших поселений, но отнюдь не чувствовал себя подавленным, а только стремился узнать побольше нового, что могло бы пригодиться дома.