В тени горностаевой мантии

Анна потянула носом. Конечно, вино и немного конюшни. Первое — для храбрости, второе — от казармы до дворцового флигеля — версты полторы.

— Где вы оставили лошадь, поручик?

— Я?.. Да… Здесь неподалеку у дворцовой коновязи. А что, не следовало? Я переведу, ежели…

Анна успокоила его, пригласила сесть, спросила, нет ли дождя, и придвинула откупоренную бутылку темного стекла.

— Я полагаю, бокал вина вам не помешает?

Он отрицательно потряс головою. Анна усмехнулась, отметив усилия, которые подпоручик предпринимал для преодоления застенчивости. Это, скорее всего, свидетельствовало о небогатом опыте. На мгновение ей стало противно, но она усилием воли погасила недовольство. «Придется учить щенка», — холодно подумала она и почувствовала себя абсолютно спокойной, как на конной ярмарке в Осташкове, куда батюшка не раз брал ее с собой. Она получила задание государыни, и она его исполнит. Пикантный характер поручения ее не должен волновать. Это была служба.

Тем временем, молодой человек, не думая об этикете, взял бутылку и налил себе полный бокал. Он его залпом выпил, хотел утереться рукавом, но спохватился и вытащил из-за обшлага платок.

— Надеюсь, это не единственное, что вы умеете делать столь же лихо? — Аннa встала, зажгла еще свечи в канделябрах. — Будьте веселы, горестная физиономия не может никому быть приятна. Вас оценили и сейчас ваша судьба в ваших руках.

Она опустилась в кресла напротив офицера. Тонкий шелк ее платья обрисовал такие формы, что у бедного малого перехватило дыхание. Да и могло ли быть иначе: у него, совсем юного офицера, — ночное свидание с фрейлиной, приближенной к императрице. И сама она в таком виде…

— Так точно-с… Я надеюсь, коли вы дозволите мне доказать вам мою преданность… — начал он сбивчиво изъясняться, но Анна его остановила:

— Полно, поручик, ваши слова и притом гораздо более изящные, еще пригодятся вам в другом месте и для иного случая.

— Но я не смею, вы такая принцесса…

— Так что из того? И принцессам объявляют любовь, которые смеют. А объявит кто любовь недозволенную, — и того выслушают благосклонно. К женскому сердцу путь чрез уши, али не ведаете?.. — Она встала, закрыла дверь на задвижку и села на кровать. — Раздевайтесь и идите сюда… Эй, эй! Не гасите свечи, Je dois voir… [57]

57

Я должна видеть (франц.).

12

После карантина Орлов весьма торжественно появился в Петербурге. Екатерина приняла его с лицемерной радостью, она словно пыталась спрятаться за почестями. Повелела в честь героя выбить памятную медаль с изображением Курция, [58] бросающегося в бездну, и воздвигнуть в Царском Селе мраморную триумфальную арку.

Она выправила ему диплом светлейшего князя Римской империи, но… оставила до времени у себя. Григорий и так был ослеплен триумфом и собственной гордостью. Утвердившись в своих покоях, он ничего не замечал вокруг. Государыня велела Анне передать приказание подпоручику Хвостову: во дворце пока не показываться.

58

Марк Курций — римский юноша, бросившийся, согласно легенде, в трещину, которая возникла на форуме, чтобы, жертвуя жизнью, умилостивить богов. В результате его поступка трещина исчезла. На медали в честь Г. Орлова была выбита надпись: «Россия таковых сынов в себе имеет».

— Скажите ему, мой королефф, что он не забыт… Ну, и еще что-нибудь, etwas… das ist Gleichg"ultig. [59]

В беседе с графом Паниным, Екатерина намекнула на необходимость нового назначения герою, так сказать, для закрепления авторитета… Скоро оно и придумалось. После трех лет кровопролитных сражений наступило время замирения с турками. Решено было в небольшом румынском городке Фокшанах созвать конгресс и, после обсуждения условий, подписать мирный трактат. Для сего важного дела нужен был подходящий человек. Никита Иванович предложил отправить на переговоры графа Григория Григорьевича Орлова. Императрица, сказавшись недужной, согласилась, Григорий — тоже. Миссия была почетной, и скорее всего продолжительной.

59

Что-нибудь… это безразлично.

В апреле богатый поезд с многочисленной свитой, предводительствуемый золоченой каретой Орлова, не торопясь, тронулся в путь. Вместе с графом ехал освобожденный из турецкого заточения русский резидент в Константинополе Алексей Михайлович Обреcков. Их сопровождали маршалы, камердинеры, камер-юнкеры, пажи, целый отряд слуг. Впереди и сзади гарцевали солдаты вооруженной охраны. Ехали не спеша. Какое-то время прожили в Москве, принимая как должное общее восхищение. В старую столицу вернулись отъехавшие было аристократы и, соревнуясь друг с другом, закатывали балы в честь героя. Внешнему блеску поезда не уступали и костюмы графа. Сверкание бриллиантов слепило глаза, ум отказывался принять их чудовищную стоимость. Московские дамы и девицы были от Орлова без ума. Жаль было уезжать. Но похожие задержки случались и в других городах…

Но всякий земной путь имеет свой конец. И поредевший несколько в дороге поезд полномочного представителя русской императрицы добрался до места назначения. Правда, тут к общей досаде выяснилось, что как не медлили, как не тянули екатерининские «ангелы мира», турецкие уполномоченные были еще неторопливее.

Фокшаны — местечко захудалое. Хотя и славилось едва ли не лучшим в Молдавии виноградом и торговлей пшеницей. Жителей же наберется тысяч пятнадцать, из них — половина евреев. В военную историю России Фокшаны еще войдут в будущем славной победой русских солдат под командой двух генерал-майоров: Подгоричани и Потемкина [60] над турецким войском во главе с Абды-пашой.

60

Забегая вперед, скажем, что именно Фокшаны окажутся свидетелями и еще одной славной русской виктории. 21 июля 1789 г. семнадцатитысячный отряд русско-австрийских войск под командованием Суворова разобьет вдвое превосходящий по численности турецкий корпус Османа-паши, сидевший в двух хорошо укрепленных лагерях. А у Потемкина будут победы при Ларге и Кагуле, у Ольты и Цыбры. Но всему этому еще быть. Пока же, в промежутке между двумя войнами и двумя победами, в городке, избранном по причине отсутствия в нем случаев моровой язвы, гулявшей по краю, должен был состояться мирный конгресс.

Генерал-майор Георгий Петрович Подгоричани-Петрович происходил из графского рода, выехавшего в давние времена из Далмации. Он успешно воевал в Польше против отрядов барских конфедератов и был известен императрице.

Григория же Александровича Потемкина императрица знала лучше. Во время переворота был он вахмистром конной гвардии — красивый, рослый молодой человек богатырского сложения, не уступающий в силе, пожалуй, и тезке Орлову. Он принимал живое участие в перевороте и после коронации был пожалован камер-юнкером с дачей четырехсот душ. Для малоимущего офицера — неплохо. При Дворе говаривали, что де был он в то время рыцарски влюблен в матушку-императрицу и писал стишки. Все шло ладом, кабы в одной из трактирных пирушек не был бы он зверски избит братьями Орловыми. Ссора началась, как всегда, с пустяков, а разгорелась, поди ж ты… Алексей Орлов кулаком, как кувалдой, так врезал Потемкину, что тот окривел и никакие лекари не помогли.

Потерей своей печалился Потемкин крепко. Однако военную службу не покинул, как и должность помощника обер-прокурора синода, пожалованную в награждение. В 1768 году получил камергерский ключ. Однако придворная жизнь у него не задавалась. И потому, с началом турецкой войны отпросился он «волонтиром» на театр военных действий, где и отличился не раз. В том числе и под Фокшанами. Командующий Румянцев не жаловал кривого богатыря-генерала, добровольно прибывшего из столицы, и наградами обходил. Впрочем, своим представителем на переговоры все же вынужден был назначить. Граф Петр Александрович Румянцев был человеком предусмотрительным…

Орлов, пренебрегая наставлениями об осторожности, данными ему в Петербурге, с первого же дня потребовал от турок независимости Крымского ханства. Долгая отлучка от Двора ему надоела, и он рассчитывал с налету покончить со всеми делами, чтобы вернуться в столицу. Но турки уперлись. Их уполномоченные никак не соглашались с тем, чтобы крымские ханы избирались «своим народом», и требовали, чтобы каждый владыка получал утверждение от султана. Переговоры застряли. Обресков тайно просил Румянцева урезонить графа Орлова, но тот, понимая свою зависимость при Дворе от фаворита, отмалчивался. Слава Богу, его светлости скоро вся эта говорильня прискучила, и далее Григорий участвовал в конгрессе лишь именем, проводя большую часть времени в пирушках да забавах амурного свойства. Когда же появлялся на заседаниях, то вел себя с таким высокомерием, что диалог оказывался невозможным. Обресков в отчаянии писал в Петербург, что конгресс рушится…

13

В Царском Селе императорский Двор жил обычной летней жизнью. Погода стояла теплая и солнечная. Императрица приглядывалась к новопожалованному секунд-майору [61] Хвостову, сопровождавшему ее всюду безотлучно на правах генерал-адъютанта. Она делала ему небольшие подарки, которым он радовался, как дитя, и стала снова по утрам ходить в манеж. Екатерина и раньше любила верховую езду, но обленившийся Орлов постепенно отучил ее от этого занятия. У бывшего же подпоручика, перескочившего в секунд-майоры, лошади были настоящей страстью. Он мог часами рассуждать об их статях, выказывая при этом недюжинные познания. Это было удивительно, поскольку по бедности никакого конезавода у него не было и в помине.

61

Младший штаб-офицерский чин взамен премьер-майора, бывший в русской армии до установления звания подполковника.