В третью стражу. Трилогия

– А я, собственно, и не настаиваю, - пожал плечами Олег, который стал теперь настолько не похож на себя прежнего, что при взгляде на него у Матвеева дух захватывало. Впрочем, имея в виду, новую внешность Витьки и вспомнив, как выглядит сам, Степан эту тему решил "не расчесывать". И так на душе погано - хуже некуда, а тут, как назло, еще и ни одного знакомого лица. Но с другой стороны, лучше так, чем никак. Втроем все же легче как-то.

– Ладно, - сказал он, увидев, как утвердительно кивает Олегу Виктор.
– Плесни и мне немного.

– Заметьте, не я это предложил!
– довольно улыбнулся Ицкович, а вслед за ним "расцвели" и остальные.

– А не может так случиться, что это бред?
– осторожно спросил Федорчук, понюхав свою рюмку.

– Коллективный?
– уточнил Степан.

– У меня бреда нет, - отрезал Ицкович.
– Я себя проверил.

– А это возможно?
– сразу же заинтересовался Виктор.

– Нет, разумеется, - Ицкович тоже понюхал коньяк, но пить не торопился.
– Тут расклад настолько простой, что и говорить не о чем, но, пожалуйста, если уж так приспичило. Допустим, у меня бред, и все это, - он обвел рукой комнату и находящихся в ней людей.
– Есть лишь плод моего воображения. Отлично! Но! Если бред настолько подробен, что внутри него я не только вижу и слышу, но и чувствую, то какая, собственно, разница, снится мне это или происходит на самом деле. Ведь если я обожгу палец, мне будет больно...

– Это называется солипсизм...
– как бы ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно внятно произнес Матвеев.

– Можешь считать меня последователем Клода Брюне, - пожал широкими плечами "немца" Олег.
– По факту же, я знаю, что я здесь и что вы тоже здесь. Что это значит для меня? Для меня - здесь и сейчас - это единственная реальность, данная мне в ощущениях, и, как это ни дико, мне даже неинтересно знать, каким макаром меня сюда занесло! Что для нас изменится, если мы поверим, что нас, и в самом деле, запихнула сюда юная креолка, читающая на досуге Чехова?

– Какая креолка?
– опешил Федорчук.

– Красивая, - снова пожал плечами Ицкович.
– На Фани Ардан похожа. Ну, помните, она меня ночью на улице поцеловала?!

– Пить меньше надо!
– покачал головой Матвеев.
– Но, ты уж извини, Олежек, не было там никакой мулатки, креолки, или квартеронки. Но ты прав. Потому что старичок, которому мы сдуру, да с пьяных глаз чуть не полторы тонны евро отдали, в Хароны тоже не годится.

– Какой старик?
– почти в один голос воскликнули, донельзя удивленные, Федорчук и Ицкович.
– Какой такой Харон?

– Вы что, не помните старика?
– подозрительно сузил глаза Степан.
– И про деньги... и про желание?

– Нет, - покачал головой Ицкович.
– Постой! Витя, а у тебя кто был?

– У меня...
– Виктор провел пальцем по узким усикам, начиная уже догадываться, куда клонит Олег.
– Разумеется, мужика в военной форме никто из вас ночью не видел?

– Нет, а кто он?
– с новым интересом поинтересовался Матвеев.

– Прапорщик Прокопенко... он у меня в Афгане старшиной роты...

– То есть, каждый из нас видел, что-то такое, чего не видели другие, - кивнул явно довольный своей проницательностью Ицкович.
– Но даже если эти трое и заслали нас сюда, что с того?

– Н-да, - Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.

– И без возврата...
– кивнул Степан и тоже выпил.
– Во всяком случае, исходить следует из худшего, - добавил он, возвращая пустую рюмку на стол.
– Наши там, а мы здесь... навсегда.

– А я о чем?
– Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, "обстучал" ее об стол.
– Жены, дети... Если на этом зациклиться, мы действительно быстро спятим. Я "пятить" не желаю. Они живы, здоровы, а мы... Мы здесь. Из этого и надо исходить.

– То есть, - по глазам было видно, что "белогвардейцу" Федорчуку, ох как, сейчас не сладко, но голос Вощинина звучал ровно.
– Ты предлагаешь оставить Герцена за кадром, и сразу перейти к Чернышевскому?

– В смысле от "кто виноват?" к "что делать?" - скептически хмыкнул Матвеев.

– Ну, не Некрасова же вспоминать, - притворно возмутился Ицкович с усмешкой. Правда от этой усмешки во рту появлялась оскомина.

– Всем плохо, - выдохнув дым, предотвратил возможную дискуссию Федорчук, только это уже в прошлом, а нас должно интересовать именно будущее.

– Ну не скажи, - огрызнулся вдруг начавший краснеть Олег.
– Ты помнишь, что здесь через три с половиной года начнется?

– Ты серьезно?
– прищурился Степан.

– Двадцать шесть миллионов и три из них мои соплеменники, - Ицкович отвернулся и посмотрел в окно.
– Или по другому счету пятьдесят и шесть.

– Угомонись!
– Матвеев, наконец, снова сел за стол и, протянув руку, завладел бутылкой.
– Ты не один такой совестливый, только на всякое "А" имеется свое веское "Б".

– Да, ну?
– Федорчук аккуратно подвинул к Матвееву свою рюмку и, оглянувшись на Ицковича, все еще созерцающего унылый городской пейзаж за окном, двинул по столу, как шахматную фигуру, и рюмку Олега.
– И какое же у нас "Бэ"?

– У тебя, - самое серьезное.

– Вообще-то, да, - подумав мгновение, согласился Виктор.
– И одни - звери, и другие, блин, - животные. Да еще немцы на пятки наступают...

– Вот именно, - многозначительно произнес Матвеев, глядя в спину Олегу.
– Еще и немцы...

– Допустим, - когда Ицкович повернулся к столу, цвет его лица был уже вполне нормальным.
– Я, между прочим, никаких особых надежд на будущее и не лелею...

– А вот истерику, сержант, устраивать не надо!
– остановил его командным окриком Виктор.

Олег вздрогнул, словно на бегу споткнулся, и удивленно посмотрел на Федорчука-Вощинина.

– Вообще-то старший лейтенант, по-вашему, - буркнул он через мгновение.

– Тем более!
– теперь встал Федорчук. Видно, его очередь настала.
– Думаешь, у меня сердце не болит?
– спросил он, подходя к Ицковичу почти вплотную.
– Между прочим, и за "ваших" тоже!

– Можешь не объяснять, - махнул рукой Олег.
– Не первый год знакомы.

– Ну, а раз понимаешь, посмотри на вещи здраво, - Федорчук оглянулся на Матвеева и попросил: - Булькни там что ли, а то у меня от напряжения весь алкоголь сгорел.