В тюрьме и на «воле»

серп и молот и пятиконечная звездочка. Мы находим фамилии

многих знакомых нам коммунистов, даты суда над ними;

Никелевым курушем мы тоже выцарапываем свои имена,

внизу ставим число.

Вечером нас сажают в поезд и под конвоем отправляют я

Анкару. Очевидно, в министерстве юстиции и управлении

безопасности решили измотать нас бесконечными пересылками

из тюрьмы в тюрьму, из города в город. Но эта тактика

приносит совсем нежелательные результаты для тех, кто ее

придумал. Наш процесс затянулся на долгие месяцы, и хотя он

ведется в тайне, в каждом городе, где мы побывали, народ

так или иначе узнавал о деятельности компартии, о целях ее

борьбы. Разговоры об этом велись повсюду.

Мы сумели отвести выдвинутые против нас прокуратурой

и охранкой обвинения. Наконец процесс закончился.

Судебный секретарь зачитал приговор: «Осуждаются за

распространение среди народа, устно и письменно, пропаганды

объявленной вне закона Коммунистической партии Турции...»

Мы отсидели свой срок, и вот новогодней ночью нас

выпускают из анкарской тюрьмы. Начальник тюрьмы, лысый, как

колено, с неизменной сигаретой в вывороченных губах, выдает

нам «удостоверение» с огромными, как подковы, печатями.

Читаем: «Осуждены за коммунистическую пропаганду.

Освобождены по отбытии срока наказания». Паспортов у нас нет.

С таким «документом» полиция не только из столицы, а даже

из горной деревушки выгонит. Так и происходит. Через два

дня полиция высылает нас из Анкары. Мы снова в Стамбуле...

РАССКАЗ ДЕРБЕДЕРА ХАСАНА

Как-то на пристани Фенер я нанимал лодку, чтобы

переехать в Азапкапы. Взгляд упал на одного из лодочников. Лицо

его кажется знакомым. Он тоже удивленно смотрит на меня.

Потом подчаливает лодку к деревянным мосткам и говорит:

— Перевезем на ту сторону, земляк?

Узнаю его. Это Дербедер Хасан из «камеры голых». И хотя

мне нужно к Азапкапы, мы едем в обратную сторону — к Ха-

личоглу.

Хасан рассказывает:

— Смертный приговор Шабану меджлис утвердил. В ночь,

когда его должны были повесить, он прикрутил кандальными

цепями изнутри дверь камеры, и надзиратели, несмотря ^ на

все старания, не смогли открыть ее. Шабан заявил, что не

выйдет до тех пор, пока к нему не придет с поклоном сам

Толстопузый Араб. В тюрьму прибыли прокурор и начальник

жандармерии. Они сказали Шабану, что вали уехал в Анкару.

Шабан не сдавался. Тогда стали выламывать железную дверь.

Стало светать. Увидев, что скоро все будет кончено, Шабан

крикнул: «Стойте, сейчас открою!»

Едва дверь приоткрылась, Шабан выстрелил из

парабеллума. Первым выстрелом он уложил начальника

жандармерии, вторым — прокурора и тяжело ранил начальника тюрьмы.

Потом выскочил во двор и прикончил сержанта жандармерии,

но часовые на стенах открыли залповый огонь, и Шабан

замертво упал на «вечный камень». Как Шабан пронес пистолет

в камеру, где прятал его, это так и осталось для всех тайной.

Отчаянный был храбрец. Огонь-человек!

Большевика и Типуки после смерти Шабана отправили

пешком по этапу в Эрзрумскую крепость. Но по дороге, не

доходя до Эрзрума, они бежали. Говорят, что Большевик жив,

работает, но где и как, — никто толком не знает.

Лодочник вздыхает и сильнее налегает на весла.

Воды Золотого Рога постепенно темнеют. Со стороны Ует-

капаны вздымается целый лес мачт. Дымят фабрики, дым

пароходных труб стелется по воде.

ЗОЛОТОЙ РОГ - КОЛЫБЕЛЬ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ

ТУРЦИИ

Район Золотого Рога — один из старейших рабочих центров

Стамбула. Когда-то здесь на холмистых, извилистых берегах

шумели кипарисовые рощи, красовались старинные виллы с

закрытыми балконами, с резными деревянными решетками на

окнах. От тех времен осталось здесь лишь кладбище Эюб.

Промышленные предприятия стали здесь строить еще с

начала прошлого века. Старые рабочие говорят, что первая в

Турции паровая машина была установлена не в Арсенале, а

именно здесь, на верфях Золотого Рога. И первый уголь,

найденный в Зонгулдаке турецким крестьянином Узун Мехмедом,

горел в топках паровых машин на этих верфях.

Золотой Рог с его доками, фабриками, мастерскими, про-

тянувшимися от Ункапаны до Хаскея,— это мрачное и

величественное зрелище. И на противоположной стороне залива,

всегда мутного, непрерывно гудят моторы, скрежещут станки

фабрик и мастерских от Емиша до Силяхтарага,

расположенных вперемежку с горбатыми деревянными домишками на

узких извилистых улочках с бесчисленными спусками и

подъемами.

Сколько рабочих в Турции, еще точно не подсчитано. Кема-

листы интересуются главным образом, как бы побольше из них

выжать. Однако если к фабричным рабочим, рабочим

горнодобывающей промышленности, морского и наземного

транспорта прибавить рабочих, занятых в сельском хозяйстве, то

можно с уверенностью сказать, что рабочий класс Турции

насчитывает около полутора миллионов человек. На крохотном

«пятачке», занимающем пространство от Галатского моста до

Сютлюдже, число рабочих превышает 50 тысяч.

Видели ли вы когда-нибудь, как по улицам кварталов Ай-

вансарая-Балата в предрассветных сумерках идут на заводы

рабочие? Словно не на работу, а на каторгу бредут они.

Обратили ли вы внимание, как вечером из Касымпаша, по дороге

Зинданаркасы, по крутому подъему возвращаются домой

рабочие? Они плетутся так, словно их избили палками в