В тюрьме и на «воле»

полицейском участке. Видели ли вы когда-нибудь, как на табачных

фабриках и складах, в текстильных и резиновых цехах в

Джибали и Дефтердаре харкают кровью чернобровые,

голубоглазые, но уже ставшие желтыми, как солома,

четырнадцатилетние девушки? Знаете ли вы, что семи-восьмилетние дети

работают здесь по 12 часов в день за 15 курушей, на которые

можно купить лишь полкило хлеба? Видели ли вы глаза

матерей-работниц, когда они суют в рот плачущим от голода детям

пустую, как тряпка, грудь, чтобы крик детей не беспокоил со-

седей? Слышали ли вы, о чем говорят в этом районе

безработные?

Ночной стражник с палкой в руках — здесь уже султан.

Полицейский в рабочем районе — это кровавый янычар.

Агенты охранки без стука заходят в дома наших рабочих

кварталов. Каждый сборщик налогов здесь — ангел смерти

Азраил.

В рабочих районах Стамбула ке ищи клубов и читален,

зато на каждом углу кабак или кофейня. Каждое такое

заведение — притон. Я знаю, вы скажете, что «новый» рабочий

квартал Казлычешме с его хибарками из жести, картона и

фанеры почище наших старых трущоб! И если уж начать пере-

числять рабочие центры и кварталы Турции, то в Измире есть

Халкапынар, в Адане — Чарчабук, в Анкаре - «жестяной

город» Алтындаг, под боком у столицы — Крыккале. Есть

Эргели, есть Зонгулдак, есть Козлу, есть Карабюк и есть

Измит. Есть все это, есть!

Но дома, выстроенные для рабочих текстильных

комбинатов в Кайсери и Назили, прекрасны. Они построены с

помощью Советского государства, руками советских

специалистов, руками друзей. Дома эти и фабрики — одно из многих

проявлений добрососедской политики и уважения советского

народа, великой страны Ленина и Сталина к народу Турции,

к национальной независимости Турции, символ заботы о

счастье ее Трудящихся.

Я бывал во многих рабочих районах страны. На многих

фабриках искал работы, на некоторых работал. Если вы

спросите, какое мое основное занятие, я отвечу: давно уже я

профессиональный революционер. Но когда речь заходит о

нашем Золотом Роге, я не могу быть спокойным. Здесь я

второй раз родился. Здесь я впервые переступил фабричный

порог. Ворота верфей открыли мне путь в Коммунистическую

партию Турции.

Впервые я познал здесь, что такое непримиримая

классовая борьба. Впервые я узнал здесь страдания и надежды,

любовь и ненависть тех, кто стоит у станков и машин, кто

варит сталь, ткёт шелк, тех, кто создает жизнь и кто в

капиталистическом мире лишен всех средств производства, тех,

без чьих ловких пальцев, сильных рук и светлого разума

безжизненны и мертвы эти средства производства.

«МОРСКОЙ КЛУБ»

На верфях у меня было несколько товарищей, таких же

безусых и зеленых, как я сам. Прямо перед верфями было

кладбище старых кораблей. Один из них, изъеденный

ржавчиной торпедный катер «Ташоз»; служит нам местом сборищ.

Мы называли его «Морским клубом» и 'часто обедали там.

Какие у нас могли быть обеды? Хлеб с, маслинами или же

купленные за пять курушей у лоточника-албанца кусочки

холодной печенки. В «Морском клубе» мы вели горячие

беседы. Перемывали косточки начальнику цеха, мастерам,

ругали директора.

У меня был товарищ, который работал в морской

типографии. Попадавшиеся ему в руки газеты он передавал мне. Мы

не пропускали ни одного сообщения о коммунистическом

движении в стране, о Советском Союзе. Однако очень часто мы

многого из прочитанного не понимали, и у нас подымались

бесконечные споры.

Однажды мой товарищ из морской типографии, подойдя ко

мне, незаметно вложил мне в руку какую-то книгу:

— Это тебе понравится,— сказал он.— «Мать» Горького.

Я тогда еще и не слыхал о Горьком. Но, не желая ударить

лицом в грязь перед товарищем, ответил:

— Спасибо! Я давно хотел прочитать эту книгу.

Я принес книгу в наш «клуб», и мы в обеденный перерыв

начали читать ее вслух. Книга захватила нас. Гудок отрывал

нас от нее на самом интересном месте, и мы, ругаясь,

бежали в цех.

Однажды, придя на работу, мы увидели расклеенные на

стене у главного входа листовки. На каждой красными

чернилами было написано: «Товарищ, стой!» Рабочие

останавливались и читали. Внизу каждой отпечатанной на гектографе

прокламации крупными буквами стояло: «Коммунистическая

партия Турции». И пониже: «Комитет Золотого Рога». На

фабриках в Джибали, говорилось в листовке, началась забастовка.

Организация компартии призывает рабочих Золотого Рога

поддержать бастующих.

Сбежались начальники цехов, охрана, директор. Сорвали

прокламации.

— За работу! — орал директор.

Потом в цехе заявились шпики и полицейские.

Расследования и допросы не дали никаких результатов. Несколько

дней на верфях только и говорили, что об этих листовках.

Много толковали о них и мы в своем «клубе». Слова

«коммунист», «комитет» заинтересовали нас страшно.

Мастер литейного цеха Хайри был моим соседом. Это был

честный, славный человек. Говорил он мало и был старше

меня лет на двадцать, а то и на все двадцать пять. Однажды,

когда мы возвращались с работы, он подошел ко мне:

— Если идешь прямо домой, пошли вместе.

По дороге мы болтали о том, о сем. Под конец он сказал:

— Молодые вы, горячие. Смотрите не оступитесь. Добрый

вы выбрали путь. Послушай, сынок, что я тебе скажу. Этот