В зеркалах
Шрифт:
Он пошел вдоль темной изгороди, пытаясь обойти ее, но она огибала стадион, и он так и не обнаружил, где она кончалась. Он повернул, чтобы возвратиться под защиту разграбленной кассы, и внезапно увидел Фарли на фоне вспыхнувших фар какого-то «форда». Машина только что тронулась и еще набирала скорость, а Фарли бросился от нее и увернулся в последний момент, как критский боец от быка. «Форд» отчаянно затормозил в шаге от изгороди; Фарли кинулся к нему, держа в руке пистолет Бингемона. «Форд» дал задний ход, но тут Фарли рукояткой пистолета разбил боковое стекло и распахнул дверцу — жена Джека Нунена принялась молотить его по голове сумочкой. Рядом с ней Джек Нунен за рулем лихорадочно
— Рейнхарт! — сказал он. — Я чуть было не застрелил тебя, старина.
— Знаю, — сказал Рейнхарт.
Они отъехали от изгороди, следуя изгибу стадиона, полавировали среди дымившихся обломков и устремились в первый же выезд на примыкавшую улицу. Позади них кричали: «Стой!» — гремели выстрелы. Фарли на двух колесах свернул в переулок; они мчались через пустые перекрестки мимо одинаковых темных дощатых домишек. На одном углу из темноты выпрыгнула группа негров, держа в руках деревянный шлагбаум с надписью: «Полицейское управление Нового Орлеана». Они направили его на ветровое стекло, точно таран. Фарли бросил машину на тротуар и свернул за угол.
За следующим светофором стало поспокойнее. На тротуарах, переговариваясь, стояли толпы негров и глядели в сторону стадиона. Они молча смотрели на проезжавший «форд». Впереди поперек улицы стояли две полицейские машины. Фарли притормозил — полицейский с фонариком подошел к ним и махнул, чтобы они проезжали.
Фарли улыбнулся, Рейнхарт откинулся на спинку сиденья. От усталости у него отвисла челюсть.
— Ну, — сказал Фарли, — вот так. Пусть теперь Джек Нунен рассказывает национальным гвардейцам, как я украл его автомобиль.
Рейнхарт смотрел в окно; мимо, ревя сиренами, проносились полицейские машины.
Фарли весело смеялся, покачивая львиной головой.
— Несчастный старый пердун, — сочувственно произнес он. — Наверное, стоял локтями к стене, когда рвануло. Могу понять его растерянность и отчаяние — я сам потерял так свои природные зубы. Как-то ясной ночью я определял место, прислонившись к броневой стенке мостика — и тут в среднюю часть попадает снаряд. Щека моя прямо у стенки, я смотрю в секстант — и нате. Все до одного природные зубы. — Правя одной рукой, он оттянул другой левый угол рта и показал фарфоровое сооружение. — Видишь, изумительная работа, даже коренные. Стоила мне шестьсот долларов — при военных ценах, делал лучший дантист в Нью-Йорке. Конечно, мне пришлось заменить то, что нагородили флотские уроды в Бристоле, потому что, понимаешь…
— М-да! Дела приняли странный оборот, верно, Фарли?
— Удивительный, — сказал Фарли. — Удивительный! Тем не менее для хладнокровных людей эти ситуации имеют свою прелесть.
— Что ты думаешь делать?
— Ну, — сказал Фарли, — ночь предлагает большой выбор заграничных самолетных рейсов. Воспользуюсь каким-нибудь из них. Я всегда слежу за авиационным расписанием. Когда дело касается самолетов, я превращаюсь в мальчишку. Меня не хватятся до утра, а может быть, и несколько недель. А завтра утром я уже буду в самом неожиданном месте.
Они остановились перед светофором. Фарли принялся весело напевать. Он сорвал хороший куш.
— Советую тебе убраться из этого города, старик. Сейчас же. Если бы я тебе
не доверял, я тебя прикончил бы, как Бингемона, это ты понимаешь. Но события нас отлично замаскировали, и мне было бы очень неприятно, если бы тебе пришлось разъяснять некоторые из них.— Сегодня я уехать не могу, — сказал Рейнхарт. — Мне надо кое-кого разыскать. Я уеду завтра.
— И поскорее, — сказал Фарли. — Как только они тут наведут порядок, положение станет очень трудным.
— Высади меня на Норт-Рэмпарт-стрит. Переночую у Богдановича, если удастся войти.
— Ах! — сказал Фарли. — Жизнь!
— Жизнь — это то, что ты из нее сделаешь.
— Жизнь не грезы! Жизнь есть подвиг! [120] Так сказал поэт. Жизнь, какой бы прихотливой она нам ни представлялась, ведет к определенной цели. Однако дела складываются весьма и весьма своеобразно.
— Да, — сказал Рейнхарт. — Я только что об этом кому-то говорил. Становится холодновато.
120
Г. Лонгфелло. «Псалом жизни». Пер. И. Бунина.
— Да, — сказал Фарли, — ты совершенно прав. Однако я старый канадец и холода не боюсь.
— Ты молодец.
— Станет еще холоднее, Рейнхарт. Это пустяки. Когда ударит настоящий мороз, я вернусь. Мне это нравится. «И если ты способен все, что стало / Тебе привычным, выложить на стол, / Все проиграть и вновь начать сначала…» Киплинг. Сегодня вечером он пришелся кстати.
Они остановились около безлюдной заправочной станции на углу Норт-Рэмпарт-стрит.
— Ну, ладно, — сказал Рейнхарт.
Фарли сердечно потряс его руку.
— Vive la bagatelle [121] и все прочее. Я еще вернусь. — Он возвел глаза к небу и поднял правую руку, уставив вверх указательный палец. — Я вернусь очень скоро.
— Пока, Фарли. Увидимся, когда ты вернешься.
— Давай живи, — сказал Фарли, отъезжая.
Рейнхарт шел в темноте по Рэмпарт-стрит, с трудом переставляя ноги. Он старался держать глаза открытыми пошире.
121
Да здравствуют пустяки (фр.).
Издалека доносились пение «Дикси» и звук, похожий на топот марширующих ног. Было холодно.
Джеральдина сидела на сломанных качелях посреди темной детской площадки и смотрела, как по стенам стадиона в квартале от нее бегают лучи прожекторов. В синей тьме у ворот площадки пытался встать на ноги молодой негр — пытался уже довольно давно и безуспешно. После каждой попытки он падал ничком и начинал сызнова. Джеральдина наблюдала за ним, слегка покачиваясь и постукивая носком по гравию. Изредка проезжали полицейские машины, сверкали фарами и уносились.
Через несколько минут негр стал кричать. Потом умолк и еще раз попробовал подняться. Фары проезжавшей полицейской машины осветили его; рысцой подбежали два полисмена и попытались поставить его на ноги. Ничего не получилось; снова положив его на землю, они ушли. Немного погодя подъехала «скорая помощь», и санитары унесли его на носилках.
Полицейские, появившиеся с санитарами, стали ходить по площадке, светя фонариками. Один из них заметил Джеральдину.
— Эй, — сказал полицейский. Он подошел, ощупал ее лучом фонарика. — Что с вами? Вы не ранены?