В зеркалах

Джеральдина покачала головой.

Он постоял, разглядывая ее при свете фонарика. Подошел другой, тоже с фонариком. Оба навели свои фонарики на нее.

— Вы не ранены? — спросил второй. — Что вы тут делаете?

Джеральдина покачала головой.

— Была там? — спросили они, показывая на стадион.

Джеральдина помотала головой.

— Как тебя звать, детка?

— Смит, — сказала Джеральдина.

— А полностью?

— Форт Смит [122] .

122

Форт-Смит — город в штате Арканзас. См.

Полицейские успокоились. Они буркнули что-то, скосили глаза, почесали носы.

— Это не смешно, — сказал один.

— Да, — сказала Джеральдина.

— Что у тебя в сумке?

— Песок, — сказала Джеральдина.

Полицейские переглянулись; один осторожно взял у нее сумку, взвесил на ладони. Он втянул щеки, держа сумку на прямой руке.

— Оружие в сумке есть?

— В первый раз эту сумку вижу, — сказала Джеральдина.

Полицейский положил фонарик на землю, поставил рядом с ним сумку и осторожно открыл замок. Потом залез в сумку, вытащил пистолет и проверил предохранитель. Он прижал пистолет коленом и вытащил косяк, держа его двумя пальцами.

— Смотри-ка, — сказал он, вертя сигарету перед фонариком. — Старушка Марианна.

— Для себя или для кого-нибудь? — спросил полисмен, стоявший рядом с Джеральдиной.

Джеральдина смотрела на световые пятна, метавшиеся по стене стадиона, и молчала.

— Это не наша забота, — сказал другой. — Заберем ее.

Полицейские сложили вещи в сумку, отвели Джеральдину к машине и посадили между собой. Они заметно повеселели: им пришлось самим везти ее в участок — можно было на время уехать со стадиона. Они ехали в хорошем настроении, напевали что-то себе под нос, толкали ее коленями.

— Может, тебе это подложили? — сказал тот, что справа. — Если подложили, ты скажи районному прокурору, а мы подтвердим, что ты была пьяная. Если будешь хорошо себя вести.

Полисмен за рулем метнул на него взгляд: поаккуратней.

— Ты знаешь, что тебе за это придется предстать перед присяжными? Слышишь, красавица, в нашем городе наркоманов не жалуют.

— Да ну? — спросила Джеральдина.

Они ехали дальше, навстречу санитарным и полицейским машинам, двигавшимся к стадиону. Полисмен на пассажирском месте нагнулся и включил сирену.

— Кто-то должен заняться неграми, — сказал он. — Рано или поздно в этой стране невозможно будет жить.

Другой, стиснув зубы, невнятно выругался.

Около приземистого кирпичного здания полиции они остановили машину и втолкнули Джеральдину в вестибюль. Снаружи стояла охрана из полицейских в шлемах; они были вооружены помповыми ружьями и обшаривали прожекторами улицу перед зданием. Внутри теснились полицейские и агенты в штатском, которые проводили мимо ряда освещенных столов длинные очереди людей с разнообразными повреждениями.

— Придется подождать.

— Я не против, а ты?

Позвали человека из районной прокуратуры; человек из районной прокуратуры велел им обыскать Джеральдину и запереть на ночь — утром ею займутся первой.

Полицейские отвели Джеральдину к лифту и спустили в подвальный этаж, где за металлическим столом возле синей железной двери сидел старик-полицейский.

Они предъявили ей обвинение в бродяжничестве и вызвали надзирательницу. Надзирательница была маленькая, хрупкого вида женщина с перманентом.

Джеральдина перешла с надзирательницей в соседнюю комнату и разделась. Надзирательница спросила, почему на ней нет белья. Джеральдина сказала, что так полезней для здоровья. Надзирательница влепила ей пощечину.

— Хочешь драться? — сказала она. — Будем драться.

Старик полицейский принес сумку Джеральдины, и надзирательница вытащила пистолет и сигарету. Старик положил их в коричневый конверт.

Потом они втроем вернулись к металлическому столу, и старик-полицейский заявил Джеральдине, что на основании обыска, проведенного надзирательницей, она обвиняется в хранении наркотиков, незаконном ношении оружия, а также в нанесении ущерба городскому имуществу и нарушении порядка в общественном месте.

Сейчас им некогда, а завтра ею займутся с утра пораньше, сказал он. За ночь она может продумать объяснение своих действий. Надзирательница отвела ее в бетонированный подвал и там взяла у нее отпечатки пальцев, а мужчина ее сфотографировал.

Другая надзирательница провела ее через другую железную дверь в коридор. В камерах были оранжевые стены и синие откидные койки на цепях — очень яркие, очень новые. Джеральдина шла по освещенному коридору впереди надзирательницы; она не оглядывалась на женщин, которые наблюдали за ней. Кто-то свистнул ей вслед.

Ее поместили в крайнюю камеру — узкое треугольное помещение с умывальником посредине; решетки и койка поставлены были, по-видимому, недавно, когда уборную переделали в камеру. Койка была только одна, но на стенах висели цепи еще для нескольких коек. Рядом с раковиной стоял унитаз без крышки, с лужицей густо-коричневой жидкости.

— Побудешь здесь, чтобы суду не пришлось тебя искать завтра утром, — сказала надзирательница. — Одеяло я тебе дам, а свободных матрацев не осталось. Если будешь блевать, то в унитаз, а не в раковину. Ты здесь ненадолго, поэтому веди себя тихо и скажи спасибо, что сидишь одна. А будешь шуметь, отправим как скандалистку в городскую тюрьму — там с тобой разберутся. Не будешь шуметь?

— Нет, — сказала Джеральдина.

Надзирательница ушла. Джеральдина села на койку и посмотрела сквозь решетку. В камере напротив, скорчившись под одеялом, лежали две женщины со спутанными седыми волосами — одна над другой. Третья, средних лет, стародевичьего вида, в коричневом ситцевом платье, сидя на унитазе, читала Библию. Она подняла глаза на Джеральдину и слегка улыбнулась; на ней были очки в золотой оправе. Джеральдина закрыла глаза и откинулась к стене; ей очень хотелось спать. Когда надзирательница принесла одеяло, она закутала ноги и почти задремала. В здании стоял сильный шум, где-то в негритянском секторе кричали, пели, гремели цепями коек, в ответ из мужской камеры белых за стеной неслись ругательства и улюлюканье. Все время где-то открывались и захлопывались стальные двери.

— Чертова кузница! — закричала какая-то женщина в коридоре.

Женщина в камере напротив читала Библию и улыбалась. Джеральдина протянула руку, дотронулась до решетки и вздрогнула. Прутья были тонкие и частые, два пальца не просунуть. Когда она отпустила решетку, ее пальцы пахли пастой для чистки металла.

«В тюрьме, черт, — подумала она и выпрямилась в панике. — Не в баре». Она снова тронула решетку, провела ладонью по ее холодной шкуре. Грязный металл. Вуди с ножом для устриц. Мужчина с медным кастетом во Французском квартале. Рейнхарт, бегущий вдоль ограды стадиона. Вкус металла.