В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

В русском вкусе повесть древнюю, --

Будь наш Виланд, Ариост, Баян!

Мы имели славных витязей,

Святослава со Добрынею;

А Владимир -- русско солнышко,

Наш Готфред или Великий Карл;

А Димитрий -- басурманов бич;

Петр -- Сампсон, раздравший челюсть льва,

Великан между великими;

А Суворов -- меч отечества,

Затемнивший славой подвигов

Александра, Карла, Цесаря;

А Кутузов -- щит отечества,

Мышцей крепкою, высокою

Сокрушивший тьмы и тысячи

Колесниц, коней и всадников

Так, как ветр великий севера

Истребляет пруги алчные,

Губит жабы ядовитые,

Из гнилых болот излезшие

И на нивах воссмердевшие;

А Платов, который так, как волхв,

Серым волком рыщет по лесу,

Сизым орлом по поднебесью,

Щукой зоркой по реке плывет

И в единый миг и там и здесь

Колет, гонит и в полон берет!

Выбирай, соображай, твори!

Много славы, много трудностей.

Слава ценится опасностью,

Одоленными препятствами.

В колыбели сын Юпитеров

Задушил змей черных зависти,

Но зато Иракл на небо взят;

И тебе, орел поэзии,

Подле Грея, подле Томсона

Место на небе готовится!

7 января 1813

14. ИЗ "ДОМА СУМАСШЕДШИХ"

Вот Ж<уковск>ий!
– - В саван длинный

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянувши чинно,

Черта дразнит языком.

Видеть ведьму вображает:

То глазком ей подмигнет,

То кадит и отпевает,

И трезвонит и ревет1.

1814-1830

А. С. ПУШКИН

15. К ЖУКОВСКОМУ

Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени

Я с трепетом склонил пред музами колени.

Опасною тропой с надеждой полетел,

Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.

Страшусь, неопытный, бесславного паденья,

Но пылкого смирить не в силах я влеченья,

Не грозный приговор на гибель внемлю я:

Сокрытого в веках священный судия (*)

Страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый

И бледной зависти предмет неколебимый

Приветливым меня вниманьем ободрил;

И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил;

И славный старец наш, царей певец избранный (**)

Крылатым гением и грацией венчанный,

В слезах обнял меня дрожащею рукой

И счастье мне предрек, незнаемое мной.

И ты, природою на песни обреченный!

Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?

Могу ль забыть я час, когда перед тобой

Безмолвный я стоял, и молнийной струей

Душа к возвышенной душе твоей летела

И, тайно съединясь, в восторгах пламенела1, --

Нет, нет! решился я -- без страха в трудный путь,

Отважной верою исполнилася грудь.

Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!..

Вы цель мне кажете в туманах отдаленья,

Лечу к безвестному2 отважною мечтой,

И, мнится, гений ваш промчался надо мной!

Но что? Под грозною парнасскою скалою

Какое зрелище открылось предо мною?

В ужасной темноте пещерной глубины

Вражды и зависти угрюмые сыны,

Возвышенных творцов зоилы записные

Сидят -- бессмыслицы дружины боевые.

Далеко диких лир несется резкий вой,

Варяжские стихи визжит варягов строй.

Смех общий им ответ; над мрачными толпами

Во мгле два призрака склонилися главами3.

Один на груды сел и прозы и стихов --

Тяжелые плоды полунощных трудов,

Усопших од, поэм забвенные могилы!

С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый:

Пред ним растерзанный стенает Тилемах;

Железное перо скрыпит в его перстах

И тянет за собой гекзаметры сухие,

Спондеи жесткие и дактилы тугие.

Ретивой музою прославленный певец,

Гордись -- ты Мевия4 надутый образец!

Но кто другой, в дыму безумного куренья,

Стоит среди толпы друзей непросвещенья?

Торжественной хвалы к нему несется шум:

Он -- он под рифмою попрал и вкус и ум;

Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,

Завистливый гордец, холодный Сумароков,

Без силы, без огня, с посредственным умом,

Предрассуждениям обязанный венцом

И с Пинда сброшенный, и проклятый Расином?

Ему ли, карлику, тягаться с исполином?

Ему ль оспоривать тот лавровый венец,

В котором возблистал бессмертный наш певец,

Веселье россиян, полунощное диво (***)?..

Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо,

Уж на челе его забвения печать,

Предбудущим векам что мог он передать?

Страшилась грация цинической свирели,

И персты грубые на лире костенели.

Пусть будет Мевием в речах превознесен --

Явится Депрео, исчезнет Шапелен5.

И что ж? всегда смешным останется смешное;

Невежду пестует невежество слепое.

Оно сокрыло их во мрачный свой приют;

Там прозу и стихи отважно все куют,

Там все враги наук, все глухи -- лишь не немы,

Те слогом Никона печатают поэмы,

Одни славянских од громады громоздят,

Другие в бешеных трагедиях хрипят,

Тот, верный своему мятежному союзу6,

На сцену возведя зевающую музу,

Бессмертных гениев сорвать с Парнаса мнит.

Рука содрогнулась, удар его скользит,

Вотще бросается с завистливым кинжалом,

Куплетом ранен он, низвержен в прах журналом,--

При свистах критики к собратьям он бежит...

И маковый венец Феспису ими свит.

Все, руку положив на том "Тилемахиды",

Клянутся отомстить сотрудников обиды,