Валёр
Шрифт:
– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Или, только мы, люди настоящие? – выкрикнул, тот худой, как былина.
Макарий, внутренне напрягшись, вышел из-за домика, держа рядом Берли.
– О! Парень-то есть в этом краю безлюдном, да ещё и не один. Ты нас не бойся, мы совсем не враги. То, что видок у нас не в праздник, ты не переживай. Мы ведь, не гулять зашли, а спросить, да вот и всё что надо.
Но от них тянуло холодком и какой-то неприятной мглою, острою, как промозглый ветер.
На веках прищуренных глаз, того с мишенью, были наколоты надписи: «хотим спать».
– На вопрос ответ
– Знаешь, знаешь! По тебе видать, что знаешь! И пёсик твой поймёт, о чём мы спросим. Так ведь? – прищурив глаза, сказал тот, что пониже. Вслед ему, худощавый, легкостью добавил:
– Нам бы в Зелёное село, да чтоб короче путь. Ну, и если не жалко, то и перекусить, что-нибудь, на дорожку. Мы здесь на разработке леса, а сорялы-бензина нет: закончились проклятые. Без них – работы нет, и хода никакого. Вот у тебя стоит технический мерин, так ты может нас и подкинешь туда? А, парень что надо? За нами не заржавеет! Мы на отдачу – молодцы!
– Не могу! Это не мой мерин! – не сдержал улыбку Макарий и добавил:
– А перекусить-то, можно. Правда, не очень, но немного можно. Я же здесь не один. Остальные в лесу, по делам и скоро придут.
Грибно-рыбная уха стояла в казанке на полуразваленной печке, которая ещё умела держать в себе огонь, на заросшем дворе.
– Присаживайтесь, правда, за хлипкий стол, но другого предложить вам не могу.
– Сойдёт, сойдёт и за царский, сойдёт, – промычал широкоплечий и оба этих путника жадно принялись за уху.
– Красота-то, какая эта уха! Спасибо тебе парень, и очень! Поднял дух и силу для жизни нашей! Но, раз отвезти не можешь, то укажи дорогу на Зелёный, – сказал тот, что поменьше ростом и, взглянув на Берли, добавил:
– Ух, как с людьми-то обращается? Что – огонь и не подступится? Видать, что силён он, как гладиатор былых времён?
– Ну, всё, люди-путники! Спасибо вам за посещение! Дорога вот за теми домами, что впереди. Прямо идите по ней до конца и свернёте налево. Там и есть Зелёное, – и спросил:
– А это что за рисунок на голове? – и сразу же подумал: «Зачем же я их зацепил вопросом? Необдуманно очень: пусть уходили бы скорей!».
Но сказанное уже не вернуть, не позвать назад.
Этот, худощавый и стойкий, ответил с быстрой охотой:
– Это чтобы звёзды не теряли свою навигацию в небе! Я ведь для них – цель благосклонности! – и засмеялся, встав из-за стола.
– Спасибо парень и очень, за понимание и приём! – добавил второй и цепким взглядом окинул разваленную телегу, стоящую рядом с печкой.
– Жизнь нас научила крепко держать её за узды, но вот, что телега, не очень-то везёт! Вот, как эта, что смотрит на меня своей тощей оглоблей! Да и колёса в неё не в езде! – с весёлостью вставил с тонзурой.
– А это проглотное место, не иначе? Люди уйдут в лес за грибами, или за ягодами, и нет уже их? С огнём и метлой найти их больше нельзя? – продолжил он затягивать вопросами.
– А ты то, откуда это знаешь? Что, раньше жил здесь?
– Да нет, не приходилось осчастливится этим сюрпризом. Но, думаю, что это так. Ведь, здесь никто давно уж не живёт! Понятно с первых оглядин-смотрин! А? Точно, ведь, так? И есть вот эту
рыбу-заразину, может быть, грех? И грибы к ней, может, тоже отрава, да и только?– Но вы ведь с таким аппетитом взмахнули в себя! А как же этот грех?
– Мы-то, люди закалённые, не то, что иные. Мы привычные ко всем непривычностям и тяжестям недоумного быта.
Звенело ёмко небо своей бесконечной высотой! Дышало озеро чистой приятностью дня! И эти, двое пришлых, из какого-то неясного пути, не предвещали угроз.
Мирно в озере плескалось солнце, купаясь волнами в своей ясности. Лес продолжал шуметь, играясь с лёгким тихонравным ветром. Но что-то веялось напряжённое из этого величия дня, и тянулось чем-то неожиданным, чего никогда не ждёшь. Это Макарий ощущал всеми частицами своего напряжённого «я» и был готов ко всему.
– Да! Райское это место, как нигде больше! Волшебство, не иначе! Так и жил бы здесь до полёта в никуда! Эх! Красота-то, какая! – раскинул руки, тот, что пониже, и мирно, вовсю широту улыбнувшись, полез рукой в карман. Лениво вытащил из него моток верёвки, и, зевнув, сказал:
– Вот с этим мы и ходим, вдвоём по миру, как могём! И нет на нас обиды от мира нашего! – и резко взмахнув рукою, бросил верёвку с петлёй на шею Берли.
И сразу же второй торопливо и напряжённо воскликнул:
– А тебе я сейчас покажу наш любимый полёт стрекозы, с огромной радостью! – и, замахав своими длинными руками, бросился на Макария.
Но Берли – есть Берли! Его быстрым наскоком не взять: ни петлёю, ни испугами зла. Он мгновенно захватил лапой эту петлю и, перекусивши её, прыгнул на этого широкоплечего, вцепившись пастью в его руку.
Но второго, с тонзурой, этим не остановить, не усмирить. Он, как ветряная мельница под диким ветром, махал своими длинными руками и с криками «я!», бросался на Макария. И уклонится от них, почти что, небыло никакой возможности и такта. Словно, это жестокая беспощадность к чистому миру гостеприимства, нашла здесь свою применимость. И остановить её от этих действий, нет ни времени, ни возможности, ни силы.
И Макарий, оглянувшись, рванул оглоблю от старой телеги, взмахнул нею в сторону чужака, и громко воскликнув:
– Ух! Вот и тебе подарок от нас! – со всей силы стукнул по плечу, этого, странного, махающего руками «гостя». Но тот отскочил от оглобли, как резиновый мячик и опять бесшабашно кинулся на Макария.
«Выстоять против этих захватчиков, обязательно! Я ведь, пограничник!», – мелькнула жгучая мысль, и он краем глаз увидел, что его Берли неподвижно лежит на траве. Второй, что пониже, вдруг скомандовал:
– Не трожь! Оставь его, пускай остынет от нас. Мы уходим туда, куда нас зовёт жизнь! Ты слышишь, что я говорю? – крикнул тот, что низок ростом.
Но, этот, с тонзурой, ещё резвее накинулся на Макария.
Мощный удар ноги попал Макарию прямо в грудь и, споткнувшись, он упал на старую телегу, к печке. Боль в груди рванула силы изнутри и он, Макарий, вскричал во всю лесную мощь:
– Уху, ведь, разольёте! Она-то, здесь причём? Это же – ваша сила!
И мгновенно остановилось дикое нападение чужаков. Как будто волшебство невероятности прекратило безумное нападение этих «путников».