Валёр

– Ух! Неужели это происходит с нами? А, Макарий? – вытирая грязь с лица ладонью, спросила подбежавшая Агриппина.

Макарий ответить ей не успел.

В том месте, где утонул в болото Веня-Феня, вдруг вскипела вода и на поверхность выскочил живой, он самый, что-ни-есть, утонувший.

Схватившись за растущий впереди густой камыш, он рванулся изо всех сил вперёд и выскочил на маленький островок. Рюкзак, всё также, висел на его сгорбленной спине. По его милицейской одежде стекала жидкая болотная тина, добавляя ещё больше отторжения к нему.

Он, жёстко усмехнулся и, вытерев лицо рукавом, тяжело крикнул:

– Уходите поскорее отсюда, пока вам нет беды! Вы молоды! И вам ещё молодость нужна! Давайте отсюда, и мигом, а то я не сдержусь, и рассержусь! И вам от этого не станет лучше!

– С одним условием: вы – с нами! Так пойдёт? Иного выхода вам нет! Милиция уже, наверное, прибыла на ваши «научные открытия», так что, милости просим с нами на возврат! – ответил Макарий.

Веня-Феня, скинув свой рюкзак, достал из него увесистый пакетик и бросил Макарию через болотную топь.

– Вот вам на вашу свадьбу! Хватит с избытком, если распорядится с умом, то и забудете всё неприятное, что сейчас жизнь приносит.

Пакетик упал прямо у ног Макария: веско, верно и точно.

– Это мы обязательно заберём с собою, как доказательство ваших незаконных действий в этих местах. А о свадьбе? То, у нас есть чистая жизнь, и она нам предложить всё, чтобы мы не сожалели о ней. И нам спорить об этом времени нет! Так что, прошу с нами на бережок Беглой, так измученный вашими действиями до бесправия.

– Ты парень отстал от жизни этой, что вокруг сейчас зияет раззявленным ртом. Она очень голодна и многое что хочет! Ты у неё спроси сам! Сейчас без денег и в небо не взглянёшь! Так что, уйди с пути! Слышишь меня? Зла я не хочу, ни тебе, ни твоей юной подруге. Обо мне, забудьте навсегда, да и всё!

– А мы зла от вас и не требуем. А за преступления надо отвечать!

– Ну, ты ж и настырный! Ух, какой!

Задрожало небо в своей непостижимости! Камыши вздрогнули от дикого человеческого воя! Полегла в низменность чужеродная сила этого Вени-Фени. Он зарычал, заорал на всю камышовую округу, от безысходности уйти от преследований.

– Аааа…! Ну, что ж…! Уходите обратно и забудьте обо мне навсегда! Повторять об этом, у меня нет больше сил! Вы слышите меня, герои заблудшие во времени? Уходите, иначе начну по вас стрелять! – он дрожащими руками вытащил с нагрудного кармана пистолет и угрожающе наставил на Макария!

– Этим меня не взять! Ну, убьёте меня и что дальше? Девушку, ни в чём неповинную, тоже пулей, в её молодую жизнь? И за что? За какие-то камушки застывшей смолы, что только годятся лишь на бирюльки? И вы – есть человек, который рождён матерью для верности и подобия ей? – Макарий, чувствовал, ещё, чуть-чуть, и этот беглец остынет и сдастся.

Но, Веня-Феня, задрожав всем своим телом, начал валится в болотную тину, в цветущую густую ряску, которая заполонила, окружающий, болотный мир.

Прогремел неожиданный выстрел и тихий ужаленный вскрик раздался рядом с Макарием.

Нежные девичьи руки взмахнулись в небо, чтобы схватится за что-то неведомое, но начали падать в жёсткий и безразличный ко всему, сизоватый хвощ.

Макарий, хлюпая болотной тиной, рванулся к девушке и успел поддержать её от падения.

… – Это Болотник видимо в разгуле здесь…. Такая дикая и суеверная сущность мира этого, Макарий! Это он меня, вот так, почему-то… ударил, да? – схватившись за грудь, стоном выдохнула Агриппина.

– Ух, неужели этот мерзавец выстрелом попал в тебя? Да, как, же так, этот негодяй посмел!

Веня-Феня, всё также лежал на островке осоки и рогоза, не двигаясь и не шевелясь. Рука, вымазанная болотной жижей и ряской, продолжала сжимать губительный пистолет.

Тишина вокруг замерла и лишь незаметный ветерок, колыхал высокий, понимающий камыш.

– Мы сейчас…, мы сейчас вернёмся к своим…, быстрым ходом, Агриппинка! – шептал Макарий девушке слова, повторяя их вновь и вновь.

Он поднял девушку на руки и, прижав к себе этот ценнейший груз, пошёл по болотной тропинке назад, к бережку Беглой.

Он нёс девушку и в его встревоженную душу, почему-то, входили давно забытые стихи. Он, в память о Галинке, создал их ещё в далёкой своей Затворке.

И ты во мне, и я в тебе!

И мир вокруг живой без мглы!

И мы в любви, что яркий свет,

Не зазыванием в углы.

И камышовые места –

Для веской ёмкой тишины!

Где наша жизнь в любви чиста –

Не тянет к холоду зимы…

«Не тянет к холоду зимы, не тянет…. И ноша не тянет своя…», – путано думалось Макарию, и ноги, шагая по жёсткой осоке, тяжело топтали болотный и безучастный мир.

Небо, неожиданно нахмурилось и затянуло себя волокном серости, подстёгивая к рвению, было затихший ветер. Задуло в камышах, чем-то, густо-тревожным до неизвестности и зашлёпало мглистым дождиком из безразличности туч.

Ноги вязли в густой болотной жиже, издававшей тяжёлый запах устоявшиёся тины. Ветер подул сильнее! Зарядил крупными каплями по Макарию, захлестал по тростнику камыша, раздавая дробный частый звук обычному тускнеющему дню.

Агриппина, вдруг очнувшись, сквозь силу спросила:

– Макарий, родной мой! Что так мокро стало мне…? И медальона на груди, почему-то нет…. Ты не видел, куда он делся? Я что-то не ощущаю его… на груди! Слышишь, родной? В нём единственная фотография мамы моей…. Найди его, прошу, мой хороший…, найди…,– шептала Агриппина Макарию.

– Ты помолчи пока, не тревожься о нём. Береги свои силы! Медальон я обязательно поищу, но прежде, необходимо добраться до Беглой.

Но Агриппина затихающим голосом продолжала:

– Хорошо, я помолчу, но, может быть, я сама пойду? Я ведь сильная и смогу идти!..

– Нет! Нельзя тебе двигаться, нельзя! Этот негодяй тебе выстрелил в грудь, так что, нужен срочно врач! Успокойся и терпи, сколько сможешь! Мы скоро дойдём к бережку Беглой, дойдём…. А там свои, они помогут, и всё будет хорошо!

– Ой! И ты меня несёшь? Как самую родную и самую-самую дорогую? Да, Макарий, мой хороший? Ой, Макарий, Макарий….

Дождь пошёл хлёсткий, беззастенчивый до густоты и шуршания камыша. Идти становилось всё трудней и трудней по вязкой болотистой тропинке.

Впереди, среди зарослей на изгибе, что-то захлюпало и затопало бегом. Мелькнул тёмный силуэт, какого-то животного, пробирающего по этому мирку, будто неся затерянную тревогу в этот, и так, неуравновешенный мир.