Ван Ван из Чайны

— Хорошо, что с твоим ростом тебя не потерять! — нервно подбодрила меня явно растерянная Кинглинг, стараясь выглядеть так, будто все здесь ей знакомо.

Я и вправду выделялся — почти на голову выше среднестатистического путешественника на этом вокзале. Из-за этого на меня глазели — до моего «взлета» в деревне такого не было, потому что все привыкли, что «Кузнечик» вот такой. Поглядывали на меня и в Гуанъане, но мне тогда было не до того — волнение перед экзаменами и посещением Комсомола, помноженное на искаженный (хотя здесь уместнее «улучшенный») памятью Ивана взгляд заставляли думать о другом.

— Все перестроили, — поджала губы бабушка. — Но народу столько же, как всегда, — ностальгически улыбнулась.

В Пекине она не бывала больше двадцати лет, а до этого с момента принудительного переселения в Сычуань бывала очень короткими «наездами». С тех пор всё сильно изменилось, но признать это бабушка не хотела — ностальгия в ее голове словно корректировала то, что видят глаза, унося бабушку в далекое прошлое.

С трудом разобравшись с навигацией, влившись в нужный людской поток, мы вывалились из здания вокзала. Чертыхнувшись на указывающую внутрь вокзала стрелочку обещающей вход в метро табличку, вернулись обратно и добрались до эскалатора, спустившись под землю.

— Девятая или четвертая линия, девятая и четвертая линия… — словно мантру повторяла бабушка, к этому времени уставшая играть в старожилку и начавшая крутить головой с утроенной силой.

Я тем временем потихоньку брал ситуацию под свой контроль при помощи скрепного китайского приложения с картами и визуально — ориентируясь по табличкам со стрелками. Навигация толковая, и, если бы не чудовищное количество людей, было бы совсем хорошо.

В поезд мы едва влезли. Бабушка Кинглинг проявила свой доминантный характер, прогнав с сиденья мужика средних лет, и уселась с предельно довольным видом. Одобряю — пожилым надо уступать, а тем, кто не уступает, можно вежливо об этом напомнить. На следующей станции я воспользовался возможностью встать в закуточек рядом с неактуальными на этом направлении дверьми. Не прислоняюсь!

Сорок пять минут пути в переполненном поезде с непривычки дались тяжело, и из метро я выбрался, стараясь не хватать ртом воздух — я же китаец, нужно держать лицо и изображать невозмутимость и стойкость в любой ситуации. Ничего, привыкну — мне в столице жить, и желательно — долго и счастливо.

Попытка поступить в альфу и омегу отечественного образования — Пекинский университет — в моих глазах чистая авантюра, но бабушка Кинглинг настояла попробовать, а все мои аргументы за то, чтобы не тратить время, отмела фразой «почему бы не попытаться?».

Хайдань — район, куда мы прибыли, неформально называется «университетским». Здесь сосредоточено немало ВУЗов и прилегающих к ним студгородков — «кампусов», если пользоваться западной терминологией. Мои «целевые» университеты — Цинхуа (там есть крохотный спортивный факультет, но в основном — физика и математика, и только из-за желания Кинглинг мы туда идем, потому что вряд ли меня возьмут в такой престижный универ), Столичный Университет спорта и физкультуры и Пекинский Спортивный Университет находятся здесь же. Идти далеко, придется путешествовать автобусом или метро. Первое мне нравится больше, но поперек бабушки в мелочах лезть не буду — это позволит мне подергаться там, где нужно будет принять реально важное решение.

— Сколько воспоминаний! — чуть не пела Кинглинг, когда мы шли по красивой аллее мимо аккуратно подстриженных кустов ко входу в главное здание, радующее глаз каноничной азиатской формой крыши. — Университет совсем не изменился! Смотри, негры! — ткнула пальцем в сторону сидящей на скамейке группки чернокожих студентов. — Когда я впервые увидела негров, очень испугалась — времена тогда были совсем не те, и, если бы не отец, я бы даже не знала о существовании черных людей. А это — индусы, лучше не имей с ними дел, они жуткие обманщики, — дала расистский совет. — Однажды моя подруга рассказала мне об индусе, который неведомым образом имел успех на почве нашей традиционной медицины, толком даже не умея говорить на китайском, представляешь?

— Ничего себе, — хохотнул я.

— Разумеется, это было не во времена моей молодости — тогда традиционная медицина подвергалась гонениям, — добавила историческую справку бабушка. — Теперь-то все по-другому — Китай вспомнил о своих традициях и тысячах лет культурного наследия. Китай вспомнил о самом себе, — обернувшись на негров, она перевела тему. — А вот с неграми, как ни странно, иметь дело можно. Чернота их кожи не всегда отображает цвет их души. Те негры, которые остаются в Африке — что-то вроде животных, а здесь, у нас, учатся дети наиболее уважаемых негров: вождей — это у негров что-то вроде чиновников — офицеров негритянских армий и бизнесменов, которых сочли достойными вести с Китаем дела.

Даже мило как-то такой ликбез слушать.

— О, ляоваи! — указала бабушка на группку европеоидов. — От этих тоже держись подальше — если один из них окажется шпионом или американцем, это может бросить тень на нашу семью.

Ладно, не буду.

— Катя, стой! — услышал я русскую речь.

С крыльца университета сбежала черноволосая фигуристая девушка лет двадцати, за которой спешил рослый паренек-блондин.

— Пошел ты, козел! — не оборачиваясь ответила она ему и ускорила шаг.

— А, русские, — опознала язык и бабушка. — Можешь с кем-то из них попробовать подружиться — это будет полезно для твоей тренировки языка. Те, которые приезжают учиться у нас, как правило из состоятельных семей и глубоко уважают китайскую культуру. Если наладишь с ними связи, возможно у тебя получится использовать их ко взаимной выгоде: последние годы торговые и дипломатические связи с Россией расширяются.

Почему бы и нет? Поссорившаяся парочка пробежала мимо нас, и бабушка, проводив их неодобрительным взглядом, добавила:

— Но эти двое не подходят — они совершенно не умеют владеть собой и позорят свою страну таким поведением!

— Не буду, — легко пообещал я.

На входе нам пришлось пройти через металлодетектор и прокатить сумки через рентген. Охранник подумал и не стал просить выложить потенциально опасные предметы — таковыми при желании можно посчитать все, что угодно — зато вдумчиво проверил наши документы. В фойе было людно, часть ребят плакала. Это, понятное дело, те, кого приемная комиссия «зарубила».

— Я же Первый Ученик своей провинции! — жаловался на судьбу-злодейку рыдающий пацан под уничижительным взглядом поджавшей губы, дорого одетой симпатичной матери лет сорока. — У меня максимальный балл за социальную активность и успехи в спорте, мой отец — член Партии и бизнесмен! Какого черта меня сочли недостойным учиться здесь?!

У этого «ачивок» больше, чем у меня, и его слили. Зачем мы вообще здесь?

— Утрата иллюзий всегда приносит боль, — проследила за моим взглядом бабушка Кинглинг. — Но у нас их и нет, верно, малыш? — подарила мне вымученную улыбку. — Мы просто проверим нашу удачу на прочность.