Ван Вэй Тикет

"У нас из палаты осталось двое. Я да Артур с Крохалевки. Помните, я писал о нём. Ну, это неважно. Говорят, ребята просто разбежались по домам. Здесь очень невесело. Я тоже хотел убежать. Но вы перед отъездом сказали, что если я вернусь раньше, то будут проблемы. Я не хочу, чтобы у вас там были проблемы. Мама, папа, я дотерплю. Тут осталось-то всего лишь дожить до середины июля. Хотя уже считаю даже не дни и часы, а почти что минуты. Ещё здесь..."

И оборвано вместо новой строки. Часть листа размокла и в кашу бумажную превратилась. Даже непонятно, как это обрывок уцелел. Ни имени не узнать. Ничего. Только одно тревожно. Значит, тут и до нас кто-то был. И всё шло по тем же правилам. День за день пацанов становилось всё меньше. А оставшимся тоже говорили, что потеряшки просто дали дёру, ибо слабаки. Холодок продирал от шальной мысли: а дожил ли автор письма до середины июля? Дожил ли тут хоть кто-то до закрытия лагеря? Уехал ли обратно? А если нет? А если тут бесследно исчезают дети, то зачем привезли сюда нас?

Во мне внезапно запульсировала тревога. И даже не от письма. Кто-то был здесь. Не в палате, но рядом. Я заозирался. И замер. Потому что увидел...

На подоконник падала тень. Кто-то громадный стоял снаружи, возле окна, там, где я не мог его углядеть.

Огромная тёмная фигура внезапно закрыла проём окна. На фоне света её невозможно было описать. Так, тёмная масса громадного роста. Не из нашего отряда. И не из старшего. Не вожатый и не начальник. Вот не было таких громадин среди лагерной компании. Если бы я не увидел зловещую тень заранее, сейчас бы остолбенел. Да только я уже был готов к чему-то нехорошему. Поэтому мигом выпрыгнул в коридор, прогрохотал по ступенькам и сиганул вдоль по главной аллее.

Как назло, никого повстречать мне не довелось. Сопелка с таким усердием всасывала воздух и вышвыривала его обратно, что я ничего слыхал кроме своего сбивчивого дыхания. Нёсся ли за мной тёмный незнакомец? Или я в одиночку шпарил по лагерю? Некому было подсказать.

Меня вынесло к главным воротам. На удивление, они были открыты. Словно старший отряд только-только ушёл в поход. Где-то далеко раздавался стук молотка. Команда нашей палаты ремонтировала забор. И я подумал, что навру про дежурство. Скажу, что вымыл всё-всё-всё, только бы сейчас стоять вместе с ними. По возвращении в корпус придумаю правдивую версию. Я был готов на всё, что угодно, только бы не оставаться в одиночестве, когда рядом вот-вот может объявиться Чёрная Гора.

Или плюнуть на всё и дерануть сквозь лес на шоссе? Поймать попутку... В конце концов, скажите вы мне, вот что я потерял в этом месте такое, что бы могло меня заставить тут держаться до конца смены?

И ещё письмо это...

Повторяя про себя чужие строчки, я чуял, как по мне скользит нехороший такой холодок. А ноги уже шагали по дороге прочь от лагеря.

Накрапывал мелкий дождик. Дорога пустовала. Я уже не сомневался, что без приключений доберусь до шоссе. И начинали подниматься тревоги иного плана. Там-то дома что меня ждало? Вряд ли четыре дня -- достаточный срок, чтобы забыть о молотке. Лёнька уверял, что есть выход. Что его обязательно найдут. Но не стоит ли мне всё же потерпеть до окончания смены?

Скорость замедлялась, а потом я вообще остановился, завидев серебристую коробочку, которой ну вот никак не могло просто так лежать на лесной дороге.

Прямо по центру, на самом видном месте, валялся Айфон.

Яркий, красочный, манящий. В серебристом корпусе.

Не будь сегодня утром той страшной тени, я не увидел бы причин, мешающих забрать мне чудо технической мысли в личное пользование. Пусть сейчас нет ни доступа в сеть, ни возможности звякнуть по любому из номеров, копошащихся в памяти.

Но именно сейчас дорогущий аппарат выглядел ловушкой. Тем самым червячком, под которым прячется жестокий негнущийся крючок.

Я не хотел заглатывать наживку, чтобы потом неведомое создание выволакивало меня в неизведанное пространство. Я не хотел даже приближаться к айфону.

Медленно развернувшись, я побрёл обратно в лагерь. Почему-то айфон меня пугал даже сильнее, чем встреча с Тёмным Страшилой.

Возле корпуса никого не наблюдалось. Остановившись загодя, я ждал, чувствуя, как тревога нарастает. Постепенно меня начала бить нервная дрожь. Стоило разыскать наших. Но для этого надо было пройти невдалеке от корпуса или снова описывать гигантскую петлю. И я почему-то отправился в Осенний Угол.

Пространство меж двух заборов постепенно сужалось. Накинь на него крышу, и оно превратится в тоннель, а я стану поездом. Локомотивом, бегущим по рельсам, где нет обратного пути. И нет пути вперёд, потому что прямо по курсу меня поджидает тупик: суровые ворота с крепким замком.

У ворот я и остановился, задумчиво разглядывая самый низ. Замок сбить невозможно. Вырвать доску затруднительно. Но кто мешает сотворить небольшой подкоп?

Идея казалось заманчивой. Тем более, занять себя нечем. Отыскав обломок толстой крепкой ветки, я превратился в землекопа, радуясь, что комки чернозёма, перемешанные с песком, поддаются легко, и работа много времени не займёт. Когда подкоп был готов, я красивой дугой запустил обломок через острый верх забора, что торчал слева. Полёт выдался недолгим. Обломок отскочил обратно и безвольно плюхнулся шагах в пяти от меня. Невидимая преграда никуда не делась. Она не пропускала ни камни, ни дерево.

Сюда бы нашу физичку! Пусть бы растолковала мне, что и как. И доску сюда школьную, чтобы было где рисовать векторы сил, действующих на невидимой границе, и подписывать их буквами F, s, g и прочей латиницей. Посмотрим, удалось бы ей получить пятёрку в этом Богом забытом месте.

За забором простирались тайные земли, куда не было хода. Terra Incognita, где привычные законы не действовали. Жёлтые деревья словно источали холод, и я поёжился. Но под боком теперь имелся короткий путь в запретную зону.

Чуть слышно пыхтя от волнения, я сполз в песчаную ложбинку. Поработал я неплохо. Щель расширилась до пределов, в которые вполне можно протиснуться. Прохладный низ ворот почесал мне спину. Главное, не застрять! Крутанувшись змеёй, тело вывалилось с той стороны.

Я перешёл границу!

Я оказался в тайной стране раньше, чем Лёнька!

В этот самый миг что-то неведомое из пустоты мягко, но очень сильно толкнуло меня обратно. Абсолютно того не желая, я свалился в ложбинку и выкатился из-под ворот снова на территории ненавистного лагеря. Я лежал в великой печали, чувствуя, как пара острых камней неласково колет бок.

С тихим шорохом выкопанный песок медленно осыпался в ложбинку, закрывая проход в неведомое.

И хотелось плакать от какого-то невыносимого бессилия.

Мне было тогда лет пять или шесть. Я точно помнил, что это было до школы. Мы шли между серым кирпичным домом и решётчатым забором детского сада. На мне была любимая футболка с автомобилем и новёхонькие шорты. Одной рукой я помахивал красным пластмассовым ведёрком, в котором громыхал исцарапанный совок. Вторая рука покоилась в тёплых пальцах мамы. Но внезапно выскользнула. В тот миг я запнулся и упал на колено, больно его ободрав. И как же хотелось плакать. Слёзы уже стояли в глазах. Стон уже рвался наружу.

Но я смотрел на маму. А мама смотрела на меня.

И на её лице я читал величайшее беспокойство. Словно весь мир стоял на грани катастрофы. Словно вселенная должна развалиться на части и бесследно исчезнуть. Никогда я не видел, чтобы маму что-то так тревожило.

Мне было лет пять. Или шесть. Но уже тогда я понял, что если сейчас разревусь, то мир рухнет, а вселенная исчезнет. Замечательный день оборвётся, и летящее чувство совместной прогулки растает, как тают в апреле грязные одряхлевшие сугробы.