Ван Вэй Тикет
Шрифт:
"Как Лёнька, -- подумал я, и в груди тоскливо заныло.
– - Лёнька тоже по следам поиски бы начал".
– - В чащобе заночевали, а к утру на убежище Яг-Морта наткнулись. Кости там звериные. Пепелище костра. Лось недоеденный. А у порога Райда лежит с шеей свёрнутой. Не понравилось ему, видать, что перепутал: вместо парня девчонку в войско своё прихватил.
– - И чо потом?
– - Кабанца история явно увлекла.
– - Хотели по домам рвануть. Да жених не отпустил. Сказал, не отомстим если Яг-Морту, старейшина не простит. Каждого из вас поборами сгноит или в нищете заморит. Такой расклад, понятное дело,
– - Ха!
– - Жорыч не по делу развеселился.
– - А чё, его убить можно? И как?
– - Живое мёртвым сделать всегда способы имеются, -- теперь Килька уже не хлюпал носом, а решительно утёр его ребром ладони.
– - Ну, там... отрубить ноги, руки, голову. Сжечь ещё лучше. После в землю зарыть. Ну и в грудь осиновый кол вбить на всякий случай.
– - Осиновый кол -- это для вампиров...
– - начал я умничать, но тут наткнулся на негодующий взгляд Большого Башки и сразу решил вести себя скромнее.
– - Убили, не?
– - уточнил Кабанец.
– - В легендах по-разному говорится, -- не дал точного ответа Килька.
– - Как вывалилась из чащи гора тёмная, набросились на неё все. Начали колоть, рубить, сечь. Много народу полегло. Но в итоге удалось свалить его в овраг. После закидали мохнатое тело сухостоем и подожгли. Как прогорело всё, засыпали овраг землёю.
– - И кол осиновый?
– - напомнил я.
– - О коле в легенде не говорилось ничё, -- Килька снова пожал плечами.
– - Да только некоторые истории заканчиваются тем, что отлежался он, выбрался из-под земли и снова в лес ушёл. А после опять начал армию лесных людей собирать. Тех, чья аура для этого дела подходящая.
Мы немного помолчали.
– - Из окрестных сёл, из близких деревень выбирает он тех, кто составит его войско, -- продолжил Килька.
– - Сначала сгоняет мальчишек в большой отряд, а потом выбраковывает неподходящих.
– - Как выбраковывает?
– - Жорыч на время перестал грызть морковку.
– - Нууу...
– - Килька выглядел сбитым с толку, очевидно, легенда такими подробностями не располагала.
– - Понятно как.
Килька был отличным передатчиком информации: логичным, безупречным, обстоятельным. Но там, где сказка имела провал, который надо обязательно заполнить, его фантазия буксовала. Справочником он был великолепным. Но вот сказочником никаким.
– - Ты чо влез-то?
– - Кабанец легонько врезал Жорычу по макушке.
– - Сам будешь дальше балакать, трепло?
– - и, дождавшись, когда Жорыч отчаянно замотал головой, возвестил для всех нас.
– - Чо зырим? Картохан чистить! Живо!!!
– - и напоследок повернулся к Кильке.
– - Ты дальше давай. Не томи.
Килька мигом приободрился.
– - Когда кандидатов остаётся тринадцать, задумывается он, -- голос Кильки убавил громкость до степени заговорщицкого шёпота.
– - Вот из них он выбирает настоящего воина. Его-то и уводит в самую глубину леса. Тот пацан не исчезает бесследно, нет. Он в лесного духа превращается. Словно ветер, он летит по округе. Словно тень, он скользит на листве.
– - А оставшаяся дюжина?
– - спросил Жорыч, срезая кожуру так толсто, что бедная картошка худела чуть ли не в половину.
Килька лишь мазнул пальцами по горлу и вверх их увёл, будто петлю обрисовывая.
– - В расход, -- расшифровал
Кабанец.– - Лишние рты никому не нужны.
– - Не всех, -- тихо сказал Килька.
– - Там сказано, что любой из них может стать жителем леса. Маленькой копией Яг-Морта. Тем, кто навсегда покинет ряды людей и станет их беспощадным врагом.
– - В общем, не ходите, дети, в Африку гулять, -- подвёл Кабанец предварительные итоги.
За рассказом куча картошки не просто заметно похудела, а начала истощаться. Кое-где между рассыпанных клубней уже проглядывал дощатый пол.
– - Во вторую половину осени можно, -- продолжил неугомонный Килька.
– - Его права заканчиваются семнадцатого октября. После он под землю уходит. Лес снегом заметёт, а он спит себе. Но если встретишься с ним в самый последний день его силы, тебе крышка.
– - А если после?
– - не утерпел Жорыч.
– - Сказано же, -- и вопрошающий словил второй подзатыльник от Большого Башки.
– - Спит он.
– - Не всегда, -- осторожно возразил Килька.
– - Если не уснёт, то слабеет. Летом он за людьми охотился, а краем осени всё наоборот: сам он от человека бегает. Но такому даже в самой дремучей чаще не затеряться.
– - Он, наверное, метра с два будет, Яг-Морт-то?
– - внезапно спросил Кабанец.
– - Намного выше, -- взмахнул руками Килька.
– - Точно говорю, он с сосну здоровенную. Зайди такая громада в наш лагерь...
– - А я говорю, метра с два, -- перебил его Большой Башка.
Я вдруг понял, что Голова-дыня пробует встроить увиденное нами ночное страшилище в только что услышанную историю.
– - Но в легенде сказано...
– - Я чо, вру, да?
– - Кабанец вскочил, шагнул к Кильке, но запнулся об угол разлохмаченного линолеума и растянулся на его грязной поверхности.
– - Да чтоб твою дивизию, -- взревел Большой Башка.
Килька испугано втянул голову в плечи. Досталось, впрочем, не ему. От всей души Кабанец саданул носком облупившегося кроссача по коварному углу. Линолеум не улетел в противоположную часть кухни лишь потому, что его придерживали ножки стола. А держали они крепко, ведь на столе стоял чан с уже начищенным картофелем. Зато задрался угол знатно. Чуть ли не на половину.
– - Зырь, ребя!
– - палец Жорыча ткнул в открывшееся пространство. Доски пола пересекала щель. Щель образовывала квадрат, один из углов которого продолжал прятаться под загнувшимся линолеумом.
Кабанец лёгким толчком сдвинул стол вместе с чаном, освободив квадрат целиком. После он осторожно просунул кончик своего ножа в загадочную щёлку и зашурудил там, используя лезвие, как рычаг. Квадрат сбитых досок бесшумно вылез из паза и сдвинулся в сторону. В темноту уводила вертикальная лестница из крепких деревянных брусьев.
– - Заценим, чо там есть, -- кивнул Кабанец, обшарил нас пылающими от интересных предчувствий глазами, выбрал Кильку и подтолкнул его к лазу.
– - А чё я?
– - заныл тот.
– - Я боюсь.
– - Щас не полезешь, а полетишь, -- грозно пообещал Кабанец.
Килька понял, что всё равно окажется в подземелье. Поэтому, старчески покряхтывая от огорчения, медленно-медленно полез в темноту. Мы чутко прислушивались к шагам и шорохам снизу. Воплей нечеловеческого отчаяния, когда тебя пожирает нечто ужасное, оттуда не доносилось.