Варфоломеевские ночи

Эта великая идея перекочевала от Троцкого и внедрилась в ум великого человека, мучила его, не давала покоя, и он впервые набрался мужества и ни с кем ею не делился. Даже с Троцким.

Но бдительное око Бронштейна, его идея уничтожить всех русских и заселить пустыню евреями, сделала его сверх бдительным, чуть ли не магом, способным предсказывать будущее.

Ильич, дорогой, что с тобой происходит? ты нас выставляешь из своего кабинета в тот момент, когда мы все пришли на тебя молиться. Ты - гений...всех угнетенных; но что прячется за твоим самодовольством и прищуром, поделись, будь добрый, спрашивал Лейба со слезами на глазах.

Ленин уставился на второго человека в государстве и стал сверлить его взглядом. Но Бронштейн, в ответ на эту загадочную милость тоже стал сверлить друга, не моргая глазами. Так продолжалось минут десять.

Ладно, сказал Ленин, сдаюсь. Только учти...

Все понял, никому ни слова, ответил друг.- Эй вы, хорьки, освободите кабинет гения, мы с ним останемся вдвоем и погутарим тет-а-тет.

Два гения остались вдвоем.

Варфоломеевскую ночь, которую ты затеял в Петрограде, надо распространить на всю Россию, на весь мир, иначе революция захлебнется в крови...в нашей крови. Но как это сделать, пока до конца не ясно. Что ты на это скажешь?

Я тоже об этом думал, Володя...Бланк, дорогой. Оказывается, мы одинаково мыслим. А как это сделать, у меня уже составлен план...После успешного проведения Варфоломеевской ночи в нашем городе, которую мы продолжим, я лишился покоя. Что дальше делать в масштабе страны? Какие первые шаги? Возможно, это продразверстка раз, ликвидация попов, монастырей, церквей, изъятие ценностей, высылка интеллигенции, привлечении комсостава царской армии, при отказе расстреливать не только отказника, но и всю его семью, и так без конца. Революция не знает жалости. Когда останется один пролетариат, мы им не оставим ни кусочка земли, а дадим винтовку в руки с кажем:

– На запад! пролетариат западных стран ждет тебя.

Сопротивляющихся надо травить газом и расстреливать из пулеметов и пушек. А пролетариат превратить в рабов. Могущество Римской империи построено на рабском труде. Рабы могут многое, но им нужен вождь. Таким вождем буду я.

Пролетариату нужен хлеб. Я сегодня черную икру ел без хлеба. Давай срочно...Гражданскую войну и невероятный напор на кулаков, интеллигенцию и прочую буржуазию.

Это был очень важный диалог двух титанов мысли, породивший реки крови.

Настала мертвая тишина: Троцкий ждал, что скажет, теперь уже признанный гений.

Но вождь молчал. Это значило, что он сомневается.

– Ильич, подумай. Меня не будет три дня, я буду руководить Варфоломеевскими ночами.

***

Ленин пребывал в эйфории еще положенных три дня. Он даже решился на клубничку.

Апфельбаум притащил ему графскую молоденькую девочку, которой предстояло плавать в Неве.

– Ну, ради мировой революции последний раз. Это графская дочь, непочатая. Мне ее доставили только вчера. Я ее спросил: хочешь жить? Она дрожащим голосом отвечает: хочу, а кто не хочет.

– Тогда, - говорю ей, - ты должна переспать с вождем мировой революции Лениным.
–

Так что, Володя, решайся. Это сметана, это...это мед. Это тебе подарок от ЦК.

– Ну, если от ЦК, куда деваться. Я с этим ЦК измучился. Мне нужно вернуть долги...Германии, отказаться от сотрудничества с разведкой, попросить, чтобы сожгли все архивы и чтоб ни одна бумажка, свидетельствующая о нашем сотрудничестве, никому никогда не попала на глаза. Это архи важно, ты понимаешь, Гершон?

Но Гершона и след простыл. Он уже направился в подвал, где содержалась графская дочь, она была бледна как полотно, ручки и губки у нее дрожали и иногда зубки издавали тихий звук.

– Пойдем! если постараешься, значит, будешь жить. Я потом тебя возьму под свою защиту, будешь у меня секретарем, но под видом служанки, а дальше посмотрим. Ты в Бога веришь?

Она кивнула головой.

– Ну вот, твой Бог может тебя спасти.

Они зашли в шикарную приемную, не разрушенную большевиками. Сейчас она была набита народом: каждый рвался на прием к Ленину. Но Зиновьев, известная личность, растолкал всех, втолкнул графскую дочь в кабинет вождя, а сам стал в качестве стража у входной двери.

Баилих Мандельштам, будущий Луначарский рвался на прием, но Гершон сказал ему:

– Не велено пущать. У Ильича на приеме немецкая принцесса Кульмульшкиль. Речь идет о заключении Брестского мира. Поворачивай оглобли и приходи завтра.

***

Графская дочь Анастасия стояла у входной двери, не двигаясь с места. Она высоко держала голову и загадочно молчала. Перед ее глазами сверкала лысая голова, широкие азиатские скулы и неопределенного цвета глаза, в которых горел огонь ненависти ко всему живому на земле. Облик того, кто сейчас начнет поганить ее чистое тело вызвал у нее омерзение, но помня фразу "если хочешь жить", она гордо молчала. У Ильича бесконечно трещал телефон. Он снимал трубку, ругался матом, швырял ее, а потом снова поднимал такую же трубку из другого аппарата.

– Хорошо, хорошо, благодарю, но должен вам сказать: я уже устал от этих фальшивых поздравлений. Вы эсеры ненадежные люди. Скажите своим, чтоб меня больше не беспокоили. Да ты слышал, что я сказал, сволочь, буржуазные прихвостни.

Он бросил трубку на рычаг, вскочил и стал расхаживать по кабинету. И тут его дикий взгляд обнаружил невинные детские глаза.

– А ты что здесь делаешь? ты кто такая? Эй Феликс Дзержинский, где ты!? Не стрелять! Я тебя передам другому дяде, он тебя накормит печеньем, а потом отпустит.

– Меня сюда привели.

– Кто?

– Не могу знать.

– Стань в угол!

Он пошел открывать дверь и столкнулся с Зиновьевым.

– Это твоя работа?

– Мы же договорились.

– Ничего не знаю, забери ее и отведи в подвал, передай Дзержинскому, он ее ждет.

– Но...

– Никаких но, не то отправлю вас вместе к Феликсу.

Но Феликс, легок на помине, уже был в дверях.

– Забери эту террористку и в расход, - приказал вождь.

20

Ленин, захватив власть, не растерялся, он знал, с чего надо начинать. В первые же дни после переворота, все, кто раньше был никем, гопники, бандиты, выпущенные из тюрем и остальной, наиболее многочисленный пролетариат, получили полное право грабить и убивать вчерашних своих господ и занимать их благоустроенные квартиры и богатые дома. Гопники, всевозможные алкаши, выпущенные на свободу уголовники, приглашенные со всей Европы евреи, отдельные части царской армии, кого удалось околпачить ленинским шпикам в бешеном темпе бросились на имущих. Возможно, в душе каждого гопника дремала веками копившаяся зависть и ненависть за былые унижения, а ненависть опиралась на зависть, - вот почему они с такой яростью набросились на тех, кто еще вчера высоко нес голову и решал их судьбу, на своих вчерашних начальников, работодателей, на своих помещиков и капиталистов. На трудовое крестьянство, у кого был кусок земли и одна корова. Трудно представить вчерашнюю служанку, которая вдруг стала госпожой, а госпожа служанкой и просила у нее пощады, снимала дорогие кольца и отдавала бывшей служанке. Но у служанки вдруг всплывала гордость и презрение, ей проще было отправить госпожу на тот свет и занять ее хорошо убранные комнаты и завладеть остальным имуществом.