Ваш муж мертв

После исчезновения Дэвида я просто передала эту фотографию полиции, сообщив, что сделала ее во время делового ужина, для своего «портфолио». Явно агрессивный язык тела на снимке служил прекрасным «доказательством» того, что бывшая жена настроена весьма враждебно. Как сказала мама, это было частью плана, благодаря которому «начальница должна заплатить за все, что она нам сделала».

– Я иногда ходила в те места, где бывал Дэвид, – говорит Вики. – Я не могла выбросить его из головы. Но я боялась рассказывать полиции о той нашей встрече из опасений, что они могут расценить это как доказательство моей виновности.

Слишком поздно оправдываться. На лицах у присяжных такое выражение, будто они уже приняли решение по этому вопросу.

«Но зачем вообще все это?» – шепчет вдруг голос внутри меня. Вики уже и так достаточно страдала. Она потеряла ребенка. Я осторожно кладу руку на свой живот.

Однако затем я отгоняю от себя эти сомнения. Ведь я на маминой стороне. К тому же я знаю, что произошло в тот день с Таней. Вики Гаудман заслуживает наказания.

Глава 53 Вики

16 июля 2018

Суд тянется бесконечно, напоминая мне собаку, грызущую кость. Меня. Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Конечно, я сама совершила ошибку – мне не следовало так открыто выражать свои эмоции, говоря о Тане. Однако я не смогла сдержаться. Мне хотелось, чтобы все узнали, что это была за женщина. Теперь же я жалею о том, что оказалась недостаточно сдержанна.

– Вы можете назвать себя агрессивным человеком?

– Нет.

– Это правда, что вы напали на заключенного в первую неделю своей работы надзирателем?

Барристер имеет в виду человека, заманившего меня в свою камеру с засорившимся унитазом?

– Я защищалась. Он схватил меня за волосы и пытался окунуть головой в унитаз.

– Вы хотите добавить что-нибудь еще?

– Нет.

Барристер взмахивает в воздухе каким-то листком.

– А в этом медицинском отчете сказано, что вы сломали ему ключицу.

Меня еще сильнее бросает в пот.

– Как я уже сказала, я защищалась.

– Понятно.

Некоторые присяжные начинают смотреть на меня с еще большим сомнением.

– Насколько я понимаю, вам пришлось оставить работу в тюрьме по причине вашей болезни?

– Да.

– Потом распался ваш брак. Была какая-то окончательная причина вашего разрыва?

Мои ногти впиваются в ладони.

– Да.

– Вы можете сообщить, что это было?

– Вернее сказать – «кто». – Я поднимаю лицо, чувствуя, что оно горит от гнева. – Таня. Я вам уже говорила. Она украла у меня мужа.

– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Несмотря на мои недавние мысли о том, что следует быть осторожнее, моя давняя злость оказывается сильнее.

– Я всегда подозревала, что между ними может возникнуть что-то такое, и вот однажды, поздно вечером, Дэвид пришел домой пьяный. Я спросила его, где он был, и он ответил мне прямо в лоб, что влюбился в Таню.

– Это та женщина, которую вы упоминаете в своем дневнике, я полагаю?

Я киваю.

– И которую, как вы пишете, вы «с радостью бы убили»?

Во рту у меня совсем пересыхает.

– Да, но я ничего подобного не собиралась делать.

– Почему вы тогда так написали?

– Потому что мне было больно. Я была зла. Раздавлена.

– Настолько, чтобы убить ее?

– Нет! Я ведь уже говорила, что я этого не делала. – Я пытаюсь произнести это сдержанно, но язвительная манера барристера слишком меня взвинтила, и мои слова звучат так громко, что судью передергивает.

– Не могли бы вы рассказать, как восприняли слова вашего бывшего мужа о том, что он влюбился в Таню, свою помощницу?

Она произносит это как будто даже с сочувствием, хотя барристер обвинения, разумеется, не может быть на моей стороне. В результате я рассказываю суду то, в чем не смогла признаться даже в беседе со своими адвокатами.

– Он сказал, что влюбился в нее. Если бы это была просто интрижка, но нет. Я умоляла его остаться, но Дэвид не желал ничего слышать. Он собрал чемодан и ушел, сказав… сказав, что я ему больше не нужна.

Присяжные смотрят на меня с пристальным интересом.

– Что он имел в виду?

– Я задала ему тот же вопрос. – Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. – Он сказал, что мой статус тюремного губернатора был нужен ему для репутации. Теперь же я никто. Еще он сказал, что… что ребенок «запечатал» бы наши отношения. Но я потеряла нашего малыша, и поэтому между нами все кончено.

Некоторые из присяжных качают головами.

– Вы чувствовали себя преданной?

– Да. Но я продолжала надеяться, – добавляю я, – что горе от потери нашего ребенка – то, что заставляло его так себя вести. Я по-прежнему любила его. Я не могла поверить, что Дэвид уходит от меня. И я оставила свою дверь открытой. – Слезы застилают мне глаза. – Поэтому продолжала звонить ему. Я всегда сообщала ему свой новый адрес при переезде.

В голосе барристера вдруг начинают звучать стальные нотки.

– Вы когда-нибудь угрожали убить его?

– Нет! Конечно, нет.

– Как мы уже слышали, во время вашего брака мистер Гаудман просил вас подписать документ, согласно которому вы приобретали дом в Штатах стоимостью три целых четыре десятых миллиона долларов. Вы отказались, потому что «даже не видели этот дом и совершение покупки предполагалось за наличные».

Я киваю.

– Кроме того, по вашим словам, вам казалось, что он хотел использовать ваш статус «в качестве прикрытия для каких-то сомнительных дел». Но, как вы говорили, у вас были «заключенные, занимавшиеся отмыванием денег», и вы знали, что «один из способов избавления от грязных денег – покупка на них недвижимости».

– Совершенно верно.

– Таким образом, поведение вашего мужа могло поставить под удар вашу карьеру. А ваша злость на него вполне могла перейти на его жену.

– Нет. Это не так.

Но я вижу, что зерно сомнения все же посеяно в головах присяжных.

Я отпиваю глоток воды. В коленях у меня такая слабость, что я не знаю, сколько еще смогу выдержать. И вдруг я вижу его.

Нет, это невозможно. Наверное, мне опять кажется – как тогда, когда я приняла мужчину, поднимавшегося по эскалатору, за Дэвида. Это всего лишь игра моего воображения. Человек, как две капли воды похожий на моего бывшего мужа, подходит к скамье стороны обвинения и о чем-то с ними шепчется. Один из них передает записку барристеру, которая задает мне вопросы. Ее лицо напрягается.