Ваше Сиятельство 11
Шрифт:
— Ты прекрасна. Дай поцелую, — я обвил рукой ее талию.
— Руки! И губы тоже! — она уперла ладонь в мой подбородок. — И на выход. Можешь спокойно идти на вокзал со своей Элизабет. За меня не надо беспокоиться.
— Хорошо. Постараюсь там не задерживаться. Сегодня вечером будет небольшое шоу с участием Сэма, правда он об этом пока не знает, — я отступил. Разумеется, это было лишь маленькое тактическое отступление, чтобы еще раз полюбоваться Наташей со стороны.
— Ты будешь спать с Элизабет? У вас одна комната, да? — просила она, когда я направился к двери.
Хоть я не менталист, но я умею чувствовать
— Хочешь быть на месте Элиз? — с улыбкой я повернулся к ней.
— Наглец! — выдохнула она, но злости в этом не было ни капли.
— Наташ, ну признайся, ты немного ревнуешь? А может даже не немного, — вопрос для меня был так интересен, что я вернулся.
— Артемида-заступница! Какой же ты самоуверенный тип! — баронесса схватилась за голову. — Но надо отдать должное: с фантазией у тебя очень хорошо!
— Не самоуверенный, а уверенный. Потому, что я знаю, что могу, а что нет. Я очень редко себя переоцениваю. И, кстати, поверь, я не занимаюсь самолюбованием, — сейчас я сожалел, что не могу продолжить милое общение с Бондаревой — меня ждала Элизабет.
— Иди, давай! Не действуй мне на нервы! — Наташа указала мне на дверь, улыбка на ее губах говорила о том, что она вовсе не желает моего исчезновения.
Я вышел, взял свою куртку и поспешил к своей чеширской кошечке.
— Идем, моя дорогая, — сказал я Стрельцовой — она сидела в ожидании на диване и листала какую-то лондонскую прессу.
— Я бы предпочла с тобой в ванную, но мы на службе, — в ее серых глазах было целое море похоти.
При этом мне показалось, что Элизабет нравится то, что происходило: нравятся эти риски, непредсказуемость, эти чертовы шпионские игры. Она начала осваиваться со своей новой ролью как-то необычно быстро.
— Ванна будет перед сном. И сон в одной большой постели на двоих, — я взял ее руку, и мы пошли к лестнице.
* * *
О том, что какие-то ублюдки убили Пижона и Гончего, Харис узнал лишь утром по пути из Брайтона в Лондон. Просматривал сообщения на эйхосе и охренел от предпоследнего сообщения. Даже ударил по тормозам, съезжая на обочину.
Первое, что он сделал, набрал номер Боксера и проорал в эйхос:
— Суки, блядь! Пижон был пустой?! Говори быстро или вам всем пиздец! И думайте, землю ройте, кто мог это сделать? Неужели, эти ублюдки Графа или Таблетки?! У нас же с ними мир! Ну как так! Как?! Блядский мир! Никому верить нельзя! — тяжелым кулаком он трижды ударил по рулю. Отдышался и поехал дальше, теперь уже разогнав свой новый «Лотос» до предела так, что перегретый котел то и дело травил с визгом пар.
Ответ от Боксера пришел через несколько минут:
«Пустой был. Все в я ячейке как обычно. Но…», — здесь басовитый голос Боксера сменила долгая пауза и чей-то шепот. — «Но ключей при нем нет. Пришли люди господина Гринфилда, а ключей нет. И кода к ячейке нет. Код сам Пижон менял».
Харис матерился до самого Лондона, лишь подъезжая к скверу на Элисан, он чуть успокоился. Свернул в переулок и припарковал «Лотос» на стоянке, где для него всегда было свободное место. Дымя сигарой, он поднялся по гранитным ступеням к башне Клиффорда.
— Добрый день, господин
Флетчер, — приветствовал его старичок-привратник.— Пошел на хуй! — сквозь зубы отозвался Сладкий Харис и выплюнул потухшую сигару.
Подъемник пришлось ждать необъяснимо долго. Это бесило. Хотелось разворотить дверь.
Наконец заскрипел механизм, подошла платформа, поднявшая господина Флетчера на 17 этаж к его так называемому офису. Когда он вошел в кабинет, огромный с большими панорамными окнами, из которых была видна даже Темза, его приветствовало несколько голосов и тут же наступила тишина.
Харис расстегнул воротник, помотал головой и плюхнулся в пышное кресло, заскрипевшее новой кожей.
Все, затаив дыхание, ждали, что он скажет по поводу случившегося помимо того, что сказал в трех сообщениях по эйхосу.
— Что это за шмара? — взгляд Сладкого Хариса упал на заплаканную блондинку с яркоокрашенными губами.
— Это Проказница — шлюха их «Three Old Barrels». Она — свидетель, — пояснил Боксер, недобро глянув на Элизабет.
— Свидетель? — не понял Харис.
— Ну, да. Она видела тех, кто завалил Пижона и Гончего. Кэрби, кстати, тоже может не выжить, — дополнил всю трагедию произошедшего лысоватый мужичок, сидевший рядом со шлюхой.
— Рассказывай: что видела, что знаешь. Ты вообще знаешь, кто эти мрази? — господин Флетчер со всей суровостью глянул на проститутку.
— Я только одного знаю, господин, ацтека немного знаю. Его называют Чику. Он из Уайтчепеле, из тех, что Черные Кости, — шмыгнув носом, ответила Элизабет.
— Он стрелял? — Харис свел густые брови.
— Нет. Стрелял второй. Чику его называл Профессор. И кажется, еще Котенком, — ответила она, справа послышался чей-то смешок. — Он с виду в самом деле как профессор, такой весь правильный, умный. Вот он пошел в туалет и потом началась стрельба. Как стреляли я не видела. Я очень испугалась, господин Флэтчер, хотела спрятаться под стол.
— Ублюдок! Чертов ублюдок! — в нервной задумчивости Харис просидел несколько минут. Потом, прикрыв глаза, сказал: — Давай, Грин, посылай людей в Уайтчепеле, пусть землю роют! Чтобы к вечеру этот Чику с тем, кто стрелял, были у меня! Костлявого тоже сюда волоките! С него перового сдеру кожу, если ячейка пуста! — тяжелым кулаком Харис ударил по столу. — Эй, Бокс, а там в сортире точно ключей не было? Может где на полу валяются?
— Нет, босс, это все проверили. У Пижона они карманы обчистили — вообще пустые. Такое ощущение, что знали, что он с ключами. Может их Таблетка нанял? Ведь может, через подставных, — предположил Боксер.
— Может, — Флэтчер скрипнул зубами. — Тогда так: сейчас главное ячейка. Посылай людей на Майл-Энд, пусть вскрывают ячейку. Тем более у твоих уже опыт есть. Этих ублюдков тоже найти до вечера. Но главное ячейка!
— Если наши начнут ломать камеру, вокзальные могут полицию вызвать, — предупредил Боксер.
— Так вы потише. Уж постарайтесь! — с раздражением отозвался Сладкий.
Глава 8
Вскользь о миссис Кэмпбелл
Чикуту очнулся лишь часам к девяти, когда Синди жарила гренки из кусочков старого хлеба. Прижимая зачем-то к груди скомканный коврик, он заглянул на кухню и простонал: