Василий Львович Пушкин

Пусть так — «Тот вечно молод, кто поет / Любовь, вино, Эрота…».

А теперь перевернем страницу.

Когда В. Л. Пушкин готовил сборник к печати, он должен был решить сложную задачу. Представляя читателю свой творческий отчет чуть ли за 30 лет, ему надо было отобрать лучшие из своих стихотворений — они-то и должны были «дать понятие» о нем самом — человеке и стихотворце. Отобранные стихотворения следовало выстроить в определенной последовательности, сгруппировать их наилучшим образом, одним словом — разработать своего рода стратегию и тактику завоевания читательского внимания и успеха.

Как весело стихи свои вести Под цифрами, в порядке, строй за строем, Не позволять им в сторону брести, Как войску, в пух рассыпанному боем! Тут каждый слог замечен и в чести, Тут каждый стих глядит себе героем. А стихотворец… с кем же равен он? Он Тамерлан иль сам Наполеон (V, 84), —

напишет много позже А. С. Пушкин.

Василий Львович разделил сборник на три части. В первой — послания. Это было верное, продуманное решение. Отряды стихов Василия Львовича двинулись стройными рядами, одушевленные любовью к Отечеству и родному языку, под развевающимся знаменем, на котором сияли слова «Просвещение» и «Вкус». Послание «К В. А. Жуковскому» по праву заняло первое место в сборнике — ведь именно оно было первым манифестом карамзинской школы, первым ударом по литературным противникам-шишковистам. Мы уже говорили об этом послании, но многие высказанные в нем суждения столь справедливы и сегодня, сама форма высказываний столь афористична, что трудно отказать себе в удовольствии и не повторить хотя бы некоторые из них:

Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно, Тот изъясняется приятно и свободно. <…> Талант нам Феб дает, а вкус дает ученье. Что просвещает ум? питает душу? — чтенье. <…> Слов много затвердить не есть еще ученье;

Нам нужны не слова, нам нужно просвещенье (36–38).

В первом разделе В. Л. Пушкин поместил также послания к П. А. Вяземскому и к арзамасцам. И вот что интересно. В сборнике послание к арзамасцам напечатано под названием «К ^ххх». Вероятно, Василий Львович пошел навстречу цензуре. Когда сборник вышел в свет, Д. В. Дашков писал П. А. Вяземскому: «…жаль и того, что ученый Арзамас превращен Ценсурою в карающий ваш глас» ^[548] . Но все равно, то, что В. Л. Пушкин сказал в этом послании друзьям-арзамасцам о своих заслугах в литературной борьбе, он, по-видимому, хотел заявить всем читателям. Конечно, упомянутый здесь «один стих» из «Опасного соседа», которым он «убил» «злого Гашпара» — А. А. Шаховского, был у всех на памяти — но ведь и напомнить его иногда не мешает. Жаль, конечно, что цензура не пропустила послания «К Д. В. Дашкову». Но что делать? Хорошо, что второе послание «К Д. В. Дашкову», написанное в 1813 году в Нижнем Новгороде, можно было в сборнике поместить: в стихотворении очень симпатичен образ терпящего лишения стихотворца, который «забытый в мире», поет «теперь на лире / Блаженство прежних дней», утешается дружбою и живет надеждою на радостную встречу с друзьями. Поэзия, дружба — неизменные ценности для стареющего поэта, который «Амуру… служить / Отрекся поневоле». Об этом речь идет и в послании к С. Л. Пушкину — «К брату и другу», и в «Ответе имянинника на поздравление друзей». Стихи Василия Львовича как нельзя лучше сохранили атмосферу непринужденного дружеского общения, веселья, шутки:

548

Цит. по: Пушкин В. Л. Стихотворения / Сост., коммент., вступ. ст. С. И. Панова. СПб., 2005. С. 305.

Граф Толстой и князь Гагарин, Наш Астафьевский боярин, Ржевский, Батюшков-Парни, Расцветают ваши дни! Вам все шутки — мне ж все горе, И моя подагра вскоре Ушибет меня, друзья! Жалкий имянинник я. <…> Но хоть старость угнетает, Сердце Вера утешает, И печать ее со мной! Час не страшен роковой, Никому, кто дышит Верой И все прочее химерой Чтит, любезные друзья! Славный имянинник я (51–52).

Приведенные стихи были впервые напечатаны в сборнике «Стихотворения Василия Пушкина». К стиху «Наш Астафьевский боярин» Василий Львович сделал примечание: «Астафьево — село, принадлежащее князю Петру Андреевичу Вяземскому» (51); к стиху «И печать ее со мной» — «Княгиня Вера Федоровна Вяземская подарила мне печать» (52).

В послании «К графу Ф. И. Толстому», также впервые напечатанному в сборнике, Василий Львович выражает сожаление о том, что подагра не позволяет принять ему приглашение на обед к приятелю, что он не сможет пировать вместе с ним и с друзьями, о каждом из которых он говорит добрые слова:

Почтенный Лафонтен, наш образец, учитель, Любезный Вяземский, достойный Феба сын, И Пушкин, балагур, стихов моих хулитель — Которому Вольтер лишь нравится один, И пола женского усердный почитатель, Приятный и в стихах, и в прозе наш писатель. Князь Шаликов, с тобой все будут пировать; Как мне не горевать? (53).

Вряд ли нужно пояснять, что «почтенный Лафонтен» — это И. И. Дмитриев, а Пушкин — А. М. Пушкин (заметим кстати, что здесь упоминание Вольтера цензура пропустила). Хотелось бы обратить внимание на то, что подагра и в этом послании стала поэтической темой. Неслучайно друзья писали о поэте-подагрике. Любопытно и то, что Василий Львович включил в свой текст монолог врача:

Проклятый эскулап кричит, что быть беде, Советов если я его не буду слушать, И говорит: «Извольте кушать В Немецкой слободе! С больными пухлыми ногами Вам непристойно быть в гостях! Смотрите: за плечами Стоит курносая с косою на часах — Махнет — прощайтесь с стерлядями. С вином шампанским и стихами! Не лучше ль грозную на время удалить И с нами, хоть годок, пожить?» (52–53).

Умеет-таки Василий Львович быт превращать в поэзию! В этом отношении совершенно очаровательно послание к «любезному родственнику, поэту и камергеру» Павлу Николаевичу Приклонскому. В нем речь идет о том, что у Василия Львовича убежал его крепостной, его поймали, отдали в рекруты и вот теперь ему, то есть Василию Львовичу, надобно получить квитанцию за этого рекрута. Казалось бы, какая тут может быть поэзия? Оказывается, очень даже может быть.

Башмашник мой, повеса, Картежник, пьяница, в больницу отдан был, И что ж? От доктора он лыжи навострил! В Тверской губернии пойман среди леса, В июне месяце, под стражу тотчас взят, И скоро по делам он в рекруты назначен; Я очень рад, Что он солдат: Он молод, силен, взрачен, И строгий капитан исправит вмиг его, Но мне квитанцию взять должно за него. Башмашника зовут Кузьмою, Отец его был Фрол, прозваньем Карпушов. Итак, без лишних слов, Скажу, что юному герою Желаю лавров я, квитанции себе. В селении моем, благодаря судьбе, Хотя крестьяне пьют, зато трудятся, пашут; Пусть с радости поют и пляшут, Узнав, что отдали в солдаты беглеца И что остался сын у бедного отца (41).

Лавры и квитанция — смелое соединение высокого, поэтического и низкого, прозаического. Завершается послание просьбою к П. Н. Приклонскому ответствовать «скорей иль прозой, иль стихами», пожеланием здоровья, уверением в дружбе, надеждой оказаться у друга в Твери, и вот тогда-то

Воссяду с лирой золотою На волжских берегах крутых, И тамо с пламенной душою Блаженство воспою я жителей тверских (42).

Замечательно! Послание начиналось так прозаически, а закончилось так поэтически: поэт «с пламенной душою» на «лире золотой» будет воспевать блаженство тверских жителей.

Завершается первый раздел посланием «К графине С. А. Мусиной-Пушкиной при доставлении стихов»:

В стихах Баллады любишь ты; Желанье исполняю: Жуковского тебе мечты — Дев спящих — посылаю (55).

Галантный кавалер Василий Львович отправил С. А. Мусиной-Пушкиной поэму В. А. Жуковского «Двенадцать спящих дев», присовокупив к ней галантные стихи: ведь это она, Софья Алексеевна, своим искусным чтением поэмы в кругу родных и друзей будет украшать «поэта дарованье», будет своим нежным голосом вселять «в сердца очарованье». Завершается послание обращением к красавицам, ради которых и берут поэты «златые лиры в руки», обращением к С. А. Мусиной-Пушкиной:

Для вас Жуковский стал поэт; Он пел любовь и славу: И я теперь, под старость лет, Пою тебе в забаву! (56).