«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Но вот в июле 1543 г. казначей И. И. Третьяков вынес приговор по тяжбе между Симоновым и Николаевским Угрешским монастырями о спорной земле в Московском уезде [1740] . Почему же московские писцы кн. Р. Д. Дашков «с товарищи», разбиравшие это дело в суде первой инстанции, доложили его казначею, а не «большому» дворецкому, в юрисдикции которого, насколько нам известно, находился Московский уезд?

Пытаясь объяснить этот казус, уместно обратить внимание на тот факт, что Ховрины-Головины, к роду которых принадлежал Иван Иванович Третьяков, из поколения в поколение поддерживали теснейшую связь с Московским Симоновым монастырем, оказывали покровительство этой обители [1741] . С учетом этого обстоятельства нетрудно догадаться, в чью пользу было вынесено судебное решение в июле 1543 г.: дело выиграл Симонов монастырь [1742] .

1740

АФЗХ/АМСМ. № 72. С. 85–86.

1741

См.: Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 443–447.

1742

АФЗХ/АМСМ. № 72. С. 86.

Но помимо фамильных симпатий к названной обители, которые, возможно, сделали И. И. Третьякова небеспристрастным судьей в упомянутой земельной тяжбе, в этом деле проглядывает и некая ведомственная коллизия: не нарушил ли казначей в данном случае судебных прерогатив дворецкого кн. И. И. Кубенского? Сопоставим две даты: Третьяков вынес свой приговор 17 июля 1543 г., а за несколько недель до того, в июне указанного года, боярин и дворецкий кн. Иван Иванович Кубенский упоминается в разрядной росписи в качестве первого воеводы большого полка, стоявшего во Владимире [1743] . Напомню также, что это — последнее известное нам упоминание кн. И. И. Кубенского с чином дворецкого: в течение последующих двух с половиной лет никаких сведений о руководителях Большого дворца в сохранившихся источниках нет (см. выше табл. 5).

1743

РК 1598. С. 105.

Таким образом, наиболее правдоподобное объяснение описанного выше казуса состоит в том, что в июле 1543 г. «большого» дворецкого просто не было в столице, так как он находился на военной службе во Владимире, и тогда писцы доложили дело казначею, который заполнил возникший в судебной системе вакуум. Произошла ли замена судьи по подсказке самих властей Симонова монастыря, заинтересованных в том, чтобы их дело разбирал близкий к обители человек, — об этом можно только догадываться…

Поскольку должности дворецких в 40-е годы подолгу оставались вакантными, казначеи все чаще выполняли их функции. Однако на первых порах эти перемены не были институционализированы: судебные решения выносились, а грамоты выдавались ad hoc, без внесения изменений в формуляры соответствующих документов. В этом отношении весьма характерны рассмотренные выше тарханно-несудимые грамоты 1546 г. Вологодской Глубокоезерской пустыни и Московскому Симонову монастырю: хотя обе грамоты были выданы, судя по пометам на обороте, казначеями (в первом случае — И. И. Третьяковым, во втором — им же и Ф. И. Сукиным), но в их тексте сохранено указание на суд дворецкого [1744] .

1744

РИБ. Т. 32. № 160. Стб. 279; АФЗХ/АМСМ. № 83. С. 96.

Во второй половине 1540-х гг. выполнение казначеями функций областных дворецких, т. е. судей и администраторов, по отношению к населению некоторых территорий из временной меры превращается в постоянную практику. Тогда, по-видимому, в ведение Казны перешла Вятская земля. С начала 1549 г., как показал В. Д. Назаров, расширились и полномочия казначеев в центральных уездах страны [1745] .

3. Дьяки и подьячие

1745

Назаров В. Д. Из истории центральных государственных учреждений. С. 95.

Самую многочисленную группу служащих административного аппарата составляли дьяки и подьячие: по источникам 1534–1548 гг. нам известно 157 лиц, имевших чин дьяка или подьячего [1746] , что более чем на четверть превышает аналогичные данные за 28 лет правления Василия III (по подсчетам А. А. Зимина, 121 чел.) [1747] . Конечно, наши наблюдения о росте численности приказного люда опосредованы сохранившимся документальным материалом, который также возрастает в описываемое время по сравнению с первой третью XVI в., но поскольку увеличение массы документов происходило при непосредственном участии дьяков и подьячих, то, очевидно, перед нами — две стороны единого процесса бюрократизации управления, проявлявшегося как в росте административного аппарата, так и в увеличении объема канцелярской продукции.

1746

Просопографические данные о всех упоминаемых в 1534–1548 гг. дьяках и подьячих великого князя (с 1547 г. — царя) приведены в Прил. IV. Сведения о дьяках и подьячих, служивших удельным князьям, монастырям и церковным иерархам, здесь не учитываются.

1747

Зимин А. А. Дьяческий аппарат в России второй половины XV — первой трети XVI в. // ИЗ. М., 1971. Т. 87. С. 282.

Но хотя сама тенденция к бюрократизации управления не вызывает сомнения, численность правительственного аппарата по европейским меркам оставалась невысокой. Нужно учесть, что названная выше величина — 157 чел. — не дает представления о количестве одновременно действовавших приказных дельцов, а только суммирует данные о дьяках и подьячих, которые хотя бы раз упоминаются в документах 1534–1548 гг. Между тем число дьяков и особенно подьячих, лишь однажды упомянутых в сохранившихся источниках, достигает более одной трети (55 чел.) от указанной выше суммы [1748] .

1748

См.: Прил. IV, № 1, 3, 8–11, 16, 33–36, 38, 41–43, 45, 46, 48–53, 55, 63, 66–69, 72, 79, 81, 86, 87, 90, 92, 101, 103, 104, ПО, 112, 113, 115, 123, 128, 129, 132, 136, 137, 141, 153–155.

Более показательны в этом отношении списки государевых дьяков, составленные на определенную дату. К сожалению, подобные реестры дошли до нас только от конца изучаемого периода. В январе 1547 г. в связи с предстоящей свадьбой Ивана IV был составлен список дьяков, насчитывающий 33 человека [1749] . Сохранился также перечень дьяков, которым новгородский архиепископ Феодосий послал 26 марта 1548 г. гостинцы — «угорские» золотые, но по понятным причинам (учитывая цели составления документа) этот перечень явно неполон: в нем названо всего 14 имен [1750] .

1749

Назаров В. Д. Свадебные дела XVI в. № 15. С. 121–122.

1750

Отрывки из расходных книг Софийского дома за 1548-й год. Стб. 49.

Между тем монархи тогдашней Западной Европы располагали гораздо более многочисленным бюрократическим аппаратом. Так, во французской королевской Большой канцелярии (Grande Chancellerie) в первой половине XVI в. по штату числилось 59 нотариев и секретарей, но фактически эти должности были разделены между 119 лицами; а в 1554 г. Генрих II учредил еще 80 секретарских должностей [1751] .

Контраст между французской бюрократией XVI в. и ее бедной московской «родственницей» будет еще разительнее, если учесть, что приведенные выше цифры относятся только к королевской канцелярии и не дают представления даже обо всем парижском чиновничестве (парламент располагал собственным штатом секретарей), не говоря уже о провинции. Если же иметь в виду государственный аппарат Французского королевства в целом, то его численность еще более впечатляет: по подсчетам французских историков, Франциск I при своем восшествии на престол (1515 г.) располагал целой армией чиновников (officiers), насчитывавшей 4 тыс. чел. [1752] Между тем подсчет всех великокняжеских дьяков и подьячих, упоминаемых в источниках с 1534 по 1548 г., дал в итоге 157 чел., включая и столичных приказных дельцов, и их собратьев в Новгороде и Пскове. Вот чем могла располагать московская монархия в указанное время.

1751

Michaud H. La Grande Chancellerie et les 'ecritures royales au seizi`eme si`ecle (1515–1589). Paris, 1967. P. 93, 100.

1752

Подсчеты P. Мунье, цит. no: Cosandey F., Descimon R. L’absolutisme en France. Paris, 2002. P. 110 et note 9.

* * *

В иерархическом отношении приказные дельцы составляли что-то вроде пирамиды, на вершине которой находились влиятельные дьяки, облеченные доверием государя, а внизу располагались многочисленные подьячие, писавшие грамоты и выполнявшие разнообразные поручения вышестоящих начальников.

К верхушке придворной бюрократии принадлежали дьяки, именуемые в источниках «великими», «ближними» или «большими» [1753] . Имена самых влиятельных дьяков начала великого княжения Ивана IV содержатся в показаниях псковских беглецов, записанных 12 сентября 1534 г. в Полоцке. Среди лиц, которые «на Москве… всякии дела справують», перебежчики назвали — наряду с боярами кн. И. В. Шуйским и М. В. Тучковым, дворецкими И. Ю. Шигоной Поджогиным и кн. И. И. Кубенским — дьяков великого князя Елизара Цыплятева, Афанасия Курицына (в тексте ошибочно: «Курин»), Третьяка Ракова, Федора Мишурина и Григория Загрязского. Особо было отмечено, что, хотя боярин М. Ю. Захарьин и дьяк Меньшой Путятин отданы на поруки (в связи с известными августовскими событиями 1534 г. [1754] ), однако и они «с тыми справцы всякое дело справуют» [1755] .

1753

«Великими дьяками» названы в апреле 1532 г. в посольской книге Г. Н. Меньшой Путятин и Е. И. Цыплятев, см.: Сб. РИО. СПб., 1882. Т. 35. С. 858. Федора Мишурина как «отца нашего и нашего дьяка ближнего» вспоминает в письме А. Курбскому Иван Грозный: ПГК. С. 28. Список «больших дьяков» (64 чел.) помешен в Дворовой тетради 50-х гг.: ТКДТ. С. 115–117.

1754

См. выше гл. 2.

1755

РА. № 46. С. 116–117.

Все упомянутые выше дьяки служили еще при Василии III [1756] ; четверо из них (Елизар Цыплятев, Афанасий Курицын, Меньшой Путятин и Третьяк Раков) участвовали в совещании государя с боярами на Волоке во время предсмертной болезни великого князя осенью 1533 г. [1757] Позднее, когда умирающего перевезли в Москву, у постели Василия III находились дьяки Меньшой Путятин и Федор Мишурин: им и было приказано писать духовную государя [1758] .

1756

См.: Зимин А. А. Дьяческий аппарат. № 63, 92, 115, 152, 155, 198. С. 237, 245, 253–254, 263–266, 277–278.

1757

ПСРЛ. Т. 6. С. 268.

1758

ПСРЛ. Т. 6. С. 270.

Близость ко двору способствовала вовлечению некоторых дьяков в придворные интриги. При жизни Василия III наибольшим доверием великого князя пользовался Григорий Никитич Меньшой Путятин, но после смерти государя он обрел соперника в лице другого дьяка — Федора Мишурина. Отголоски этого соперничества, как было показано в первой главе этой книги, отразились в одной из редакций летописной Повести о смерти Василия III [1759] . Во время августовских событий 1534 г. (бегства в Литву кн. С. Ф. Бельского и И. В. Ляцкого и последовавших затем арестов в Москве) какие-то подозрения пали и на Меньшого Путятина: как явствует из процитированных выше показаний псковских перебежчиков, он был отдан на поруки, но сумел сохранить влияние при дворе.

1759

См. выше, гл. 1.