«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
Подобная «взаимозаменяемость» дворецкого Большого дворца и областных дворецких была возможна еще и потому, что их функции, как давно отмечено в литературе, были, по существу, одинаковы [1557] .
В первую очередь по традиции дворецкие заведовали великокняжеским хозяйством, но об этой стороне их деятельности — в силу особенностей имеющихся в нашем распоряжении источников, происходящих большей частью из монастырских архивов, — мы знаем очень мало. Они также служили высшей судебно-административной инстанцией для населения дворцовых сел и промысловых слуг (бортников, бобровников, рыбников и т. д.), поставлявших свою продукцию во дворец. Известны две жалованные грамоты бортникам Талшинской волости Владимирского уезда 1540 и 1546 гг., вышедшие из ведомства Большого дворца [1558] . Дмитровский дворецкий окольничий В. Д. Шеин санкционировал выдачу 20 апреля 1544 г. уставной грамоты крестьянам дворцового села Андреевского в Звенигородском уезде [1559] .
1557
См.: Там же. С. 185; Леонтьев Л. К. Образование приказной системы управления. С. 40–41.
1558
Жалованная тарханно-оброчная и несудимая грамота Ивана IV бортникам Талшинской волости Владимирского уезда от 1 декабря 1540 г., устанавливавшая их подсудность дворецкому Большого дворца, дошла до нас в списках XVIII в., опубл.: Каштанов С. М. ИРСИ. Прил. IV. № 4. С. 168–170. Жалованная
1559
ААЭ. Т. I. № 201. С. 179–181.
Поскольку дворецкие контролировали фонд дворцовых земель, они осуществляли обмен (от имени великого князя) государевых вотчин на села и деревни других землевладельцев. Сохранились две меновные грамоты начала 1540-х гг., оформившие такого рода сделки [1560] .
Но деятельность дворецких задолго до описываемого нами времени вышла за рамки управления великокняжеским хозяйством. В частности, как уже говорилось в начале этой главы, монастыри находились под особым попечением дворецких. От 30–40-х гг. XVI в. до нас дошло более двух десятков жалованных грамот Ивана IV монастырям, выданных — как об этом свидетельствуют надписи на обороте — по приказу «больших» и областных дворецких (см. выше гл. 7, табл. 2). Если прохудилась монастырская богодельная изба, об этом следовало писать дворецкому [1561] . Из дворцовой Казны и запасов выдавалось денежное и продуктовое жалованье (руга) монастырской братии [1562] .
1560
Так, 5 июня 1541 г. тверской дворецкий И. И. Хабаров и рязанский дворецкий В. М. Тучков променяли Троицкому Павлову Обнорскому монастырю несколько черных деревень в Вологодском уезде на монастырское сельцо в Ростовском уезде (меновную см.: Каштанов С. М. ИРСИ. Прил. III. № 10. С. 151–153, о датировке этого документа см. выше сноску 22). 9 апреля 1543 г. от имени («по слову») великого князя тот же рязанский дворецкий В. М. Тучков совершил обмен деревнями в Вологодском уезде с Кирилло-Белозерским монастырем. Эта меновная сохранилась в подл.: РГАДА. Ф. 281 (ГКЭ). Вологда. № 12/2583.
1561
«…а будет у тех нищих изба или кровля худа, или что иное починити, — гласила указная грамота Ивана IV игумену Кирилло-Белозерского монастыря Досифею от 22 декабря 1535 г. — и вы б о том отписывали к дворецкому нашему ко князю Ивану Ивановичу Кубенскому» (РИБ. СПб., 1875. Т. 2. № 30. Стб. 31).
1562
Жалованная ружная грамота Ивана IV Никольскому Песношскому монастырю от 6 февраля 1539 г., устанавливая два срока в году, когда братия должна была получать денежное жалованье, специально оговаривала: «А имати им те денги на оба срока у дворецкого дмитровского, у кого будет Дмитров в приказе» (Калайдович К. Ф. Историческое и топографическое описание мужеского общежительного монастыря св. чудотворца Николая, что на Пешноше. М., 1837. С. 109). См. также ружную грамоту Данилову и Рождественскому переславским монастырям, выданную 23 мая 1540 г. по приказу боярина и дворецкого И. И. Кубенского (ААЭ. Т. I. № 191. С. 168), и тарханно-проезжую и ружную грамоту тому же Данилову монастырю, выданную 30 ноября 1548 г. по приказу боярина и дворецкого Д. Р. Юрьева (Там же. № 222. С. 211–212).
У дворецкого можно было также найти судебную защиту — в случае какого-либо покушения на монастырские земли и угодья. Судебные функции дворецких в описываемое время существенно расширились. По существу, дворецкий (Большого дворца или областной) стал ключевой фигурой при рассмотрении земельных тяжб в суде высшей инстанции (см. гл. 8, табл. 4, строки 1, 2, 4, 10, 14–19, 22, 23, 26, 28–30). Ему докладывались также и спорные дела о холопстве (там же, строка 21). Не осталось дворцовое ведомство в стороне и от борьбы с разбоями: как показал Н. Е. Носов, дошедшие до нас уставные губные грамоты происходят из дворцовых канцелярий [1563] . А из текста Вятской губной грамоты от 2 марта 1542 (или 1541) г. [1564] следует, что губное дело находилось в тот момент под контролем «большого» дворецкого кн. И. И. Кубенского: именно ему вместе с дьяком Меньшим Путятиным надлежало присылать списки конфискованного у казненных разбойников имущества, а также перечни избранных по волостям для сыска преступников «голов», старост и «лучших людей» [1565] .
1563
Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления. С. 315–320.
1564
Датировка этой грамоты остается спорной, подробнее см. ниже гл. 11.
1565
Труды Вятской ученой архивной комиссии 1905 г. Вып. 3. Вятка, 1905. Отд. III. С. 84.
Повышение роли дворецких в судебной сфере нашло отражение и в формуляре жалованных несудимых грамот 1530–1540-х гг.: хотя чаще всего в статье о суде грамотчика по-прежнему в качестве судьи высшей инстанции рядом с великим князем (с 1547 г. — царем) называется боярин введенный (в 83-х [1566] из 189 известных грамот этого рода за 1534–1548 гг.), но на втором месте по частоте упоминаний оказывается именно дворецкий (61 случай, см. Прил. III). Безусловно, нужно сделать поправку на известный консерватизм формуляра, но если рассматривать дошедший до нас актовый материал в динамике, то можно заметить вполне определенную тенденцию. В начале изучаемого нами периода, с января 1534 по август 1538 г., боярин введенный в качестве судьи упоминается в три раза чаще, чем дворецкий (соответственно 33 и 10 упоминаний), но с осени 1538 до конца 1548 г. это соотношение меняется в пользу дворецких и становится примерно 1:1 (соответственно 50 и 51 упоминание: см. Прил. III).
1566
Помимо устойчивой формулы «боярин введенный» (79 упоминаний) здесь учтены и редко встречающиеся выражения «мой боярин» (три упоминания) и «мои бояре» (одно упоминание).
Естественно предположить, что наблюдаемое в данный период повышение роли дворецких в судопроизводстве (на что указывает, в частности, отмеченное изменение формуляра несудимых грамот) было связано с реорганизацией дворцового ведомства и увеличением его штата. Как мы помним, к 1538–1539 гг. относятся первые достоверные сведения о новых областных дворцах — Рязанском, Дмитровском и Угличском. Но расширение судебных функций дворецких требовало выделения им специальных помощников — судебных приставов, и такие помощники были им даны: начиная с 30-х гг. в источниках начинают упоминаться особые дворцовые недельщики. На сам факт существования в XVI в. различных категорий недельщиков (площадных и дворцовых) уже обращали внимание исследователи [1567] , но время появления подобной «специализации» судебных приставов до сих пор не установлено. Поскольку этот вопрос непосредственно связан с историей дворцового управления, остановимся на нем подробнее.
1567
Стрельников С. В. К изучению юридической терминологии в средневековой Руси X–XVII вв. («правда», «праведчик» и «неделыдик») // ОФР. М., 2004. Вып. 8. С. 71; Кистерев С. Н. Неделыдик XV–XVI вв.: происхождение термина // Исследования по истории средневековой Руси. К 80-летию Ю. Г. Алексеева. М.; СПб., 2006. С. 137.
Вообще недельщики — судебные приставы, в функции которых входил вызов в суд тяжущихся сторон, содержание под стражей преступников, исполнение судебных решений и т. п. [1568] , —
упоминаются с 60-х гг. XV в. [1569] Известны они и Судебнику 1497 г. (ст. 4–7, 26, 28, 29, 31, 33–37) [1570] , но в актовом материале конца XV — первой трети XVI в. эти приставы фигурируют под общим названием «недельщиков», без подразделения на «площадных» и «дворцовых» [1571] . Правда, Л. В. Черепнин на основании ст. 29 Судебника Ивана III, в которой употреблено неясное слово «площеднаа» («А хоженого на Москве площеднаа неделщику десеть денег…»), осторожно предположил, что «если это слово относится к недельщику, то в таком случае оно должно указывать на постоянный штат московских площадных недельщиков, подобных позднейшим подьячим Ивановской площади». Впрочем, ученый допускал, что упомянутое слово может относиться к «хоженому», и в таком случае этот термин означает «плату недельщику за вызов в суд ответчика в пределах Москвы» [1572] .1568
Подробнее о функциях недельщиков см.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001. С. 264–291. О происхождении термина «неделыдик» см.: Стрельников С. В. К изучению юридической терминологии. С. 68–74; Кистерев С. Н. Неделыдик XV–XVI вв. С. 127–139.
1569
Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 280–281.
1570
См.: Судебники XV–XVI веков. М.; Л., 1952. С. 19, 20, 22–24.
1571
См. терминологические указатели к изданиям актов: АСЭИ. Т. I–III; АРГ.
1572
Судебники XV–XVI веков. С. 72.
С. В. Стрельников поддержал предположение Л. В. Черепнина о существовании площадных недельщиков и в качестве доказательства сослался на жалованную грамоту Ивана IV Троице-Сергиеву монастырю от 29 октября 1537 г. [1573] Действительно, в упомянутой грамоте, выданной на всю монастырскую вотчину, в частности, говорилось: «…а кому будет каково дело до них [монастырских старцев, попов, дьяконов, слуг и крестьян. — М. К.], и в том по них ездят наши неделщики площадные с приставными грамотами и пишут им 2 срока в году…» [1574] (выделено мной. — М. К.).
1573
Стрельников С. В. К изучению юридической терминологии. С. 71.
1574
ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 527. № 262. Л. 229. Список XVII в. (В статье С. В. Стрельникова грамота цитируется по копии из фонда С. Б. Веселовского в Архиве СПб. ИИ РАН).
Однако Стрельников не заметил, что указанная им грамота — это самый ранний документ, в котором содержится упоминание площадных недельщиков. Поэтому приведенная цитата никак не может служить доказательством высказанного Черепниным предположения о существовании этой категории недельщиков уже в эпоху Судебника 1497 г.
В той же грамоте Троице-Сергиеву монастырю 1537 г. упоминаются и дворцовые недельщики: «А дворцовые наши неделщики и с приставными грамотами в их монастыри и в села и в деревни не ездят…» [1575] Но это — не самое раннее их упоминание: первый раз в известном мне актовом материале дворцовые недельщики встречаются в жалованных несудимых грамотах Василия III Кирилло-Белозерскому монастырю на дворы в Каргополе и Белоозере, выданных 28 июля 1533 г. Обе грамоты содержали следующий пункт: «А кому будет до того их дворника какое дело, и в том по нем ездят наши недельщики дворцовые и срок ему чинят один в году по их грамоте жаловальной Кирилова монастыря» [1576] .
1575
Там же. Л. 229 об.
1576
ОР РНБ. Ф. 550 (ОСРК). Q. IV. 113а. Л. 483–483 об.: грамота на двор в Каргополе (список XVII в.). Ср. аналогичную формулировку в грамоте на двор в Белоозере: Там же. Л. 111–111 об. (список XVII в.).
Появившись в самом конце правления Василия III, новая категория судебных приставов получила широкое распространение в годы «боярского правления»: дворцовые недельщики упоминаются в жалованной обельно-несудимой грамоте Ивана IV Никольскому Можайскому собору от 16 декабря 1536 г. [1577] ; в процитированной выше Троицкой грамоте 1537 г.; в жалованной грамоте Ивана IV протопопу Успенского собора Гурию от 25 июля 1539 г. на данного пристава [1578] ; указной грамоте Ивана IV игумену Кирилло-Белозерского монастыря Афанасию от 18 сентября 1541 г. [1579] и целом ряде других актов 40-х гг. XVI в. [1580]
1577
Молчанова Н. К. Жалованная грамота Никольскому Можайскому собору 1536 г. // РД. Вып. 4. М., 1998. С. 127.
1578
АРГ/АММС. № 2. С. 18.
1579
ОР РНБ. Ф. 573 (СПб. Духовная академия). А. II/47. Л. 439–439 об. Список XVII в.
1580
См. приведенные ниже жалованную грамоту талшинским бортникам от 1 декабря 1540 г. и уставную грамоту дворцовому селу Андреевскому от 20 апреля 1544 г., а также жалованную полетную грамоту Авдотье Алалыкиной от 15 мая 1540 г. (АСЗ. Т. I. № 3. С. 11), февральскую жалованную грамоту 1547 г. Спасо-Евфимьеву монастырю (АССЕМ. № 64. С. 135) и жалованную несудимую грамоту попам и дьяконам нескольких дворцовых сел от 15 октября 1547 г. (АН. Т. I. № 149. С. 216).
Очевидно, что до тех пор, пока ключевой фигурой в московском суде оставался боярин введенный, никакой надобности как-то различать великокняжеских недельщиков не возникало. Но с образованием новых областных дворцов и расширением судебных полномочий дворецких появилась необходимость отличать подчиненных им недельщиков от остальных приставов, выполнявших распоряжения других московских судей. Вот тогда-то и входят в употребление — причем практически одновременно — обозначения двух категорий недельщиков, различавшихся только подчиненностью, но не функциями: недельщики площадные и дворцовые.
Таким образом, начиная с 30-х гг. штат дворцовых учреждений расширился за счет «приписанных» к ним недельщиков, а для промысловых слуг и населения черных волостей это означало появление новой привилегии. Так, жалованная грамота Ивана IV талшинским бортникам (во Владимирском уезде) от 1 декабря 1540 г. предусматривала, что если возникнет «каково дело» (т. е. иск к грамотчикам. — М. К.), то «в том по них ездят наши неделщики дворцовые». Далее следовала специальная оговорка: «А опричь дворцовых неделщиков, площадным есми неделщиком по них ездить не велел» [1581] . А крестьяне дворцового села Андреевского в Звенигородском уезде, согласно пожалованной им 20 апреля 1544 г. уставной грамоте, были ограждены от появления не только площадных недельщиков, но и «чужих» дворцовых — за исключением только недельщиков Дмитровского дворца [1582] .
1581
Каштанов С. М. ИРСИ. Прил. IV. № 4. С. 169.
1582
«Також есми тех своих дворцовых крестьян пожаловал, — гласила уставная грамота, — велел у них ездити, от них и по них, своим дворцовым неделщиком Дмитровского дворца <…> а иным есми площадным неделщиком и дворцовым, опричь Дмитровского дворца неделщиком, к ним ездити не велел…» (ААЭ. Т. I. № 201. С. 180).