Вечер в Муристане

Продолжением обоих эпизодов является гроза, как божественный ответ.

Да, и еще. Часть персонажей, наказанных Воландом, теряет не только шапку, но и голову. Это Берлиоз, Бенгальский, Прохор Петрович. Другая часть наказанных персонажей теряет не только шапку, но и всю одежду. Это Бездомный, у которого крадут одежду у Москвы–реки, и Лиходеев, которого, в чем был, переносят в Ялту. Думаю, потеря шапок была вплетена Булгаковым в эти два ряда наказаний.

Мой собеседник слушал меня очень внимательно. Когда я закончил, он произнес:

— Что ж, молодой человек, я готов с вами работать. Вы — литературовед? Желаете специализироваться на Булгакове?

— Нет, я компьютерщик. Мультипликатор. Я хочу сделать фильм по роману «Мастер и Маргарита».

— О, нет! Только не это! На этом романе — дьявольское заклятие! Все попытки экранизировать его заканчвались неудачей. На режиссеров и актеров обрушивались страшные несчастья!

— Но ведь вы же занимаетесь этим романом всю жизнь!

— Не знаю почему, но булгаковеды живут долго. И, как правило, спокойно.

— Думаю, если я все сделаю правильно, не солгу, не буду ждать политической или денежной выгоды от своей работы, проклятье не подействует на меня. Что же касается актеров, то все они уже умерли. Им ничего не грозит.

Газета «Вести Израиля», июнь 1993 года

Королева спустилась с небес

Самолеты из бывшего Союза уже давно не встречают ни хлебом–солью, ни питой–хумусом. Но сегодня встертить прямой рейс из Младосибирска собралось множество журналистов и фоторепортеров русскоязычной и ивритской прессы. Дело в том, что в наши палестины пожаловала Екатерина Левитина, в девичестве Порохова, с мужем Борисом и его семьей. Эта необыкновенная красавица в марте прошлого года стала королевой красоты своего города, затем участвовала в дефиле вместе с великолепной Фелишией Фурдак в качестве ее двойника. Их на самом деле трудно различить. Екатерина, несмотря на усталость после перелета, дала интервью нашему изданию.

В. И: Екатерина, рады приветствовать вас на израильской земле.

Е. Л: Здравствуйте, шалом!

В. И: О, вы уже принялись за изучение иврита!

Е. Л: Еш ли брера? То есть, разве у меня есть выбор? Я приехала в Израиль на постоянное, подчеркиваю, постоянное место жительства.

В. И: О, вы знаете не только слово «шалом»! Нам известно, что вы провели год в Италии. Там вы тоже быстро освоили язык?

Е. Л: Да, там тоже не было выбора. Итальянцы говорят по–английски, но далеко не все. Подавляющее большинство вылупят на вас глаза и скажут: «Соло итальяно!». И даже в мире моды попадаются такие.

В. И: В Израиле вы собираетесь продолжать карьеру модели?

Е. Л: Если последуют предложения, то почему бы и нет?

В. И: Приходилось ли вам зарабатывать деньги на вашем удивительном сходстве с Фелишией Фурдак?

Е. Л: Да, без этого сходства мне платили бы меньше.

В. И: Мы знаем, что вы с Фурдак знакомы.

Е. Л. Более того, мы с ней подруги. Она очень интересный, искренний человек.

В. И. Вы тоже интересный, умный собеседник. Вам не больно все время оставаться в ее тени?

Е. Л. А что вы хотите услышать в ответ на этот вопрос? Что мне больно? Да, мне больно. Но и ей больно, что она не одна такая. Больно, но приятно. Простите, нам пора.

В. И. Что ж, до встречи. Приятной вам абсорбции!

Те же и Катерина

Они бы еще пожелали приятного млекопитания! Нет, это не Рио–де–Жанейро. То есть, не Милан. Жара, как в преисподней. Несмотря на жару, ручную кладь и по два чемодана на брата, Борька умудряется не выпускать ее из потных объятий. Дорвался. И тут еще — нате вам, какие–то местечковые журналисты.

Вообще, Борька как–то слишком серьезно воспринимает их брак. Наутро после свадьбы она гуляла по городу с Дино Паолино. Борька с ними не пошел, зато потом устроил сцену ревности. А они даже не целовались, ничего такого! Итальяшечка ехал из Милана в их глухомань, пер коробку с платьем, все эти дни был предоставлен сам себе. Ходил, срисовывал деревянные узоры–разговоры с резных наличников сохранившихся в центре города бревенчатых домов, чтобы применить эти орнаменты в работе.

Со Степаном Орловым и вовсе попрощались по телефону. Он позвонил сообщить, что отец принят в джаз–оркестр, и родители могут на законных основаниях переехать в Москву.

До самого отъезда она жила у Левитиных. Кроме родителей, у Борьки оказалась еще старая бабка, которая ее, Катерину, Барби — Эйнштейна, королеву красоты и большую умницу, называла не иначе, как «ашиксэ». Точно так же она прокомментировала и портрет Фелишии, попавшийся ей в журнале.

Больше всего на свете Катерина боялась, что и на Земле Обетованной придется жить впятером в одной квартире. Она надеялась воспользоваться израильским паспортом и безвизовым режимом как можно скорее, через несколько недель. А там — замотаться по делам в Милане навсегда. Вид на жительство и рабочая виза у нее есть. Она просто физически ощущала, как день ото дня тропа, протоптанная ею по миланским подиумам, зарастает. И не трын–травой, а молодыми, наглыми длинноногими девахами со всего мира.

И еще Катерина пыталась ответить себе самой на вопрос — ради Милана она вышла за Борю, или все–таки ради Мишки. Ей не терпелось увидеть его, вспомнить свою любовь, очиститься в ее тепле от скверны последних лет.

Последние годы она мстила всему миру за свои детские прыщи и жирный живот. Но никто, ни ее родители, ни Борькины, не заподозрили, что чистая душа справедливой отличницы умерла. Она продолжала, как учили, жить для других. Половину денег, заработанных в Милане, вбухала в свадьбу, половину отдала родителям на квартиру в Москве. Нежно ухаживала за Борькиной бабушкой, пропуская «ашиксэ» мимо ушей. Как проклятая, со всем семейством упаковывала контейнеры всякой дрянью, которая не стоит того, чтобы тащить ее сначала на поезде, а потом на корабле, за тридевять земель. Один бог видит, как ей хотелось послать все это к чертовой матери!

В аэропорту их встречал, конечно, Натик с подружкой. Подружка при виде Катерины как–то напряглась. Сама–то она была невзрачная, с красным пятном от скрипки на шее, — вечным засосом великого музыкального искусства.

Расположились, естественно, у Ломброзо. Изабелла Евсеевна, стройная, помолодевшая, с ребенком на руках, тоже напряглась, заметив, как ее благоверный любезничает с гостьей по–итальянски. К вечеру приехали Мишка с Талилой. Талила, как ни странно, Катерине понравилась. Невысокая, с тяжеловатым задом, но с тонкой талией и изящными ногами, она излучала женскую силу и уверенность в себе. Черной гривой волос, затягивающим зеленым взором она походила скорее на цыганку, чем на еврейку. Она, единственная из женщин равнодушно прореагировал на появление Катерины. Той даже обидно стало. И за себя, и за Мишку.

Мишка возмужал, даже вырос. В десятом классе он был ниже Катерины, а теперь сравнялся с ней ростом. Глаза все те же, любимые, знакомые с малолетства. А вот скулы, шея — как у мужика. Щетина. Надо же…

Но Мишка, осторожно поздоровавшись с Катериной, крепко обнялся с Борькой. Потом они сели за столик под дубом, и Мишка принялся обмениваться опытом абсорбции. Катерина не слушала ни про «корзину», ни про квартирные, ни про ульпан. Вовсе она не собиралась тут впитываться в среду. Вот бы сбежать в Милан с Мишкой! А не получится с Мишкой — тут есть отличный итальянский папик, не старый, способный к деторождению.