Вечер в Муристане

— О, да! Я сейчас прочитаю, если хотите.

Я открыл свой блокнот, куда записывал мысли о романе. Мне казалось, что провалюсь сквозь землю от стыда. Тем не менее, я принялся читать вслух:

Мастеру, как и Иешуа, открылась Истина. Он написал правду. Правду эту зачитали до дыр и отринули, навесив советские ярлыки. Воланд явился в Москву не только затем, чтобы спасти Мастера и Маргариту, но и затем, чтобы восстановить справедливость и подтвердить истинность написанного Мастером романа.

«Мастер и Маргарита» — роман о Правде.

Воланд говорит, что квартирный вопрос испортил москвичей. И в романе есть тому подтверждение. Цитирую:

Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою–то

сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.

В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести

ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности.

Собственно, в этих доносах просматриваются все христианские смертные грехи:

Алчность, зависть — понятно, все хотят занять комнату покойного, каждый считает себя достойнее других, каждый будет завидовать тому, кто получит эту комнату.

Уныние — обещания покончить жизнь самоубийством

Гнев, гордыня — указания на невозможность жить в одной квартире с бандитами

Блуд — признание в тайной беременности

Чревоугодие — похищение пельменей

Среди еврейских десяти заповедей, начертанных на Скрижалях Завета, первые три относятся к почитанию Всевышнего, четвертая гласит о почитании субботы, пятая — о почитании родителей. Далее следуют: «не убий» (нарушена обещаниями покончить жизнь самоубийством), «не прелюбодействуй» (признание в тайной беременности), «не укради»(описание похищения пельменей), «не произноси ложного свидетельства на ближнего своего» (В письмах заключались кляузы и доносы), «Не желай дома ближнего твоего…»

(Все желают именно дома ближнего своего).

Но, поскольку среди испорченных квартирным вопросом москвичей не все евреи, то применим Ноев Завет, состоящий из семи заповедей:

1) Запрет идолопоклонства («не сотвори себе кумира») — в письмах содержатся мольбы, обращенные не к богу, а к Босому.

2) Запрет богохульства — то же.

3) Запрет убийства — обещания покончить жизнь самоубийством

4) Запрет прелюбодеяния — признание в тайной беременности

5) Запрет воровства — описание похищения пельменей

6) Запрет есть от живой плоти — слава Всевышнему, хоть до этого москвичи не докатились.

7) Обязанность создать справедливую судебную систему — нарушение налицо, ибо тут суд вершит один Босой, совершенно несправедливый.

Нарушения тех же заповедей и запретов происходят и на представлении в театре Варьете, но здесь неочевидно, что испортил москвичей именно квартирный вопрос.

Убийство –

— Голову ему оторвать! — сказал кто–то сурово на галерке.

— Как вы говорите? Ась? — тотчас отозвался на это безобразное

предложение Фагот, — голову оторвать? Это идея! Бегемот! — закричал он

коту, — делай! Эйн, цвей, дрей!

И произошла невиданная вещь. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он

раздирающе мяукнул. Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на

грудь Бенгальскому, а оттуда перескочил на голову. Урча, пухлыми лапами кот

вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал

эту голову с полной шеи.

Ложь –

— Разве я выразил восхищение? — спросил маг у Фагота.

— Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, — ответил

тот.

— Так что же говорит этот человек?

— А он попросту соврал! — звучно, на весь театр сообщил клетчатый

помощник и, обратясь к Бенгальскому, прибавил: — Поздравляю вас, гражданин, соврамши!

Алчность –

Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки глядели на освещенную

сцену и видели самые верные и праведные водяные знаки. Запах тоже не

оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. Сперва веселье, а потом изумленье охватило весь театр. Всюду гудело слово «червонцы, червонцы», слышались восклицанья «ах, ах!» и веселый смех. Кое–кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки.