Вечное
Шрифт:
Рим — наша отправная точка и ориентир.
Это наш символ или, если хотите, наш вымысел.
Мы мечтаем о римской Италии,
то есть о мудрой Италии,
сильной, вышколенной и имперской.
Бессмертный дух Рима вновь возрождается в фашизме:
фасции [69] — римские;
наша подготовка к бою — римская;
наша гордость и мужество — римские.
Civis Romanus sum [70] .
69
Пучки
70
Я — римский гражданин (лат.).
Глава двадцать пятая
Марко в ярости крутил педали, летя прочь от дома Элизабетты. По его телу струился пот, Марко несся мимо машин, словно помешанный. Его отец изменял матери — да это просто невозможно! Марко ехал на север, в Борго — район за пределами Ватикана, где жил его брат Эмедио. Тот, как старший сын, всегда был конфидентом своей матери: из мальчиков Террицци он вырос самым зрелым и ответственным. Все они считали, что он не просто так поступил на службу, Эмедио родился, чтобы стать священником, это его призвание. Марко точно знал, что Эмедио известна правда.
Разум лихорадочно подыскивал объяснения. Все сказанное отцом Элизабетты — просто ахинея пьяницы. Все завсегдатаи бара несли бред. Они опрокидывали стакан за стаканом, начинали с утра, заказывали по два бокала сразу. Наверняка отец Элизабетты пропил последние мозги, ведь собственный отец Марко — человек честный, добродетельный, он — его герой. У Марко было много причин восхищаться отцом: тот стал одним из лучших велосипедистов в стране, отважно сражался при Изонцо [71] , добился успеха и кормил всю их семью.
71
Битвы на реке Изонцо во время Первой мировой войны за обладание Австрийским Приморьем, во время которых итальянские войска пытались прорвать оборону Австро-Венгрии.
Марко с бешеной скоростью перебирал ногами, а мысли его неслись вскачь. Отношения у его родителей были самые теплые, Марко сам это видел. Ему случалось заставать их целующимися украдкой или видеть, как отец хватает мать за зад. Их пыл не угас, порой Марко даже слышал, как по ночам они занимаются любовью. Супруги были партнерами — отец работал в баре, мать на кухне, они всячески поддерживали друг друга. Он всегда думал, что именно такой брак будет и у них с Элизабеттой.
На огромной скорости Марко влетел на улицы района, где жил Эмедио. Вдоль дороги выстроились ухоженные дома и росли деревья с пышными кронами. По тротуарам группками ходили священники в черных рясах и монахини в черных или голубых облачениях, поскольку сюда стекались все служащие Ватикана и духовенство. На город мягко опускались сумерки, а с ними и покой, но в душе Марко кипели страсти.
Он промчался по Виа-Бонифацио и увидел, что в окне дома Эмедио горит свет. Миновав перекресток, Марко подъехал к дому, спрыгнул с велосипеда и стал громко звать брата. Тот сразу же выглянул и с улыбкой облокотился на подоконник.
— Я мигом спущусь, — крикнул Эмедио. — Как раз собирался на улицу.
— Быстрее! — Марко пытался взять себя в руки, но у него ничего не выходило. Как только в дверях появился Эмедио, он принялся лихорадочно пересказывать ему все подробности случившегося,
не успели братья даже отойти от порога. Эмедио выслушал его, как всегда, внимательно, а когда Марко закончил, посмотрел прямо в большие темные глаза брата, так похожие на глаза их отца.— Это ведь неправда, скажи, Эмедио?
— Тебе нужно успокоиться, братец.
— Ты должен сказать мне, что это вранье!
— Успокойся. — Эмедио попытался взять Марко за плечи, но тот стряхнул его руки.
— Эмедио!
— Давай-ка пройдемся и поговорим. Мне нужно купить сигарет, да и соседям хватит того, что они уже слышали. — Эмедио пошел вперед, и Марко зашагал рядом, катя за собой велосипед.
— Ну так что?
— Это правда.
Марко казалось, его ударили в грудь. Он застыл будто вкопанный.
— Не верю! Откуда ты знаешь?
— Мама рассказала.
Марко захлестнула волна сочувствия к матери.
— А она как выяснила?
— Застукала их в постели.
— Нет! — в ужасе ахнул Марко. У него было столько вопросов. — Когда это случилось? Как они вообще познакомились?
— Давай пройдемся, Марко. — Эмедио зашагал дальше, склонив голову и сомкнув руки в замок за спиной. При каждом шаге подол его черной рясы поднимался. — Ты был еще ребенком, когда все случилось, но больше я ничего не знаю. Она не хотела говорить, а я не стал настаивать.
— Поверить не могу! — Марко запустил руку в волосы. Он шел рядом с братом, но никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. — Папа знает, что ты знаешь?
— Нет, и мы об этом никогда не говорили. Я теперь для него не просто сын, а еще и моральный ориентир. Мама рассказала мне об этом давным-давно и прибавила, что они оба решили обо всем забыть.
— А Альдо знает?
— Нет, и не говори ему. Мама этого не хотела бы. Все в прошлом.
— Но почему ты мне не рассказал?
— По тем же причинам. К тому же я знал, как ты себя поведешь.
Марко вскипел:
— Но это же нормальная реакция!
— Да, только непредсказуемая. И тогда ты был намного младше.
— Но отец превозносит себя выше всех нас. Будто он — само совершенство и у него нет ни малейших изъянов.
— Что ж, теперь ты знаешь, что это не так, но нужно просто смириться. — Эмедио посмотрел ему прямо в глаза. — Ты же не наивный мальчик. Понимаешь, что женатые мужчины погуливают.
— Но не наш отец! Он ведь изменял нашей маме! — Марко потряс кулаком. — Надо сказать ему, что я знаю! Бросить ему это прямо в лицо!
— Пожалуйста, не надо. — Эмедио скривился; они проходили мимо дерева. — Только маму обидишь. Забудь.
Марко понимал, что брат прав.
— Но как она сумела смириться? Почему простила?
— У нее есть вера.
— Вера — это ответ на все вопросы? — невольно огрызнулся Марко.
— Да, вот именно, — посмеиваясь, ответил Эмедио. — Чему я посвятил свою жизнь? Вера — это ответ на все. Вера в Бога, в любовь, в прощение.
— Basta! — рубанул рукой воздух Марко. — Почему ты не злишься из-за нее? Брат Террицци, неужели нашему отцу, который притворяется отличным семьянином, все сойдет с рук? Нашему отцу, который притворяется хорошим фашистом, почитающим закон и порядок?
— Наш Отец — на небесах. Мой смертный отец управляет баром. Он лишь человек, что совершает ошибки. И фашизм — это не гарантия моральной чистоты. Скорее, наоборот.
— Ах да, — проворчал Марко. — Я и забыл, что ты нас теперь ненавидишь.
— Я ни к кому не испытываю ненависти. — Эмедио свернул на Виа-ди-Порта-Кавалледжери, оживленную улицу, где было полно разных контор и магазинчиков. — Пусть Муссолини думает, что война — это сила, я считаю по-другому. И каждый христианин так считает. — Он указал на базилику Святого Петра. — Взгляни, разве это не самое прекрасное на свете зрелище?