Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Неправда, — возразил сбитый с толку Марко. Он знал: Сандро от этой статьи придет в ужас. — Евреи от нас ничем не отличаются. Они родились в Италии. Они такие же итальянцы и европейцы. Да мой лучший друг — еврей.

— Хватит, Марко, — понизил голос Тино. — Ты бы об этом помалкивал, capisce [80] ?

— Он прав, Марко, — посмотрел на него Джузеппе и поджал губы.

— Ну ладно, покончим с политикой. — Из благоразумия Марко предпочел взять себя в руки. — А не съездить ли мне за biscotti для нас? Я знаю одну отличную пекарню. Что скажете?

80

Понятно? (итал.)

Отличная мысль, — закивал Тино.

— Согласен! — просветлел Джузеппе.

— Пойду за велосипедом, — сказал Марко и вышел.

На самом деле Марко, воспользовавшись этим предлогом, покатил к Сандро — с дюжиной анисовых biscotti в рюкзаке. Гетто находилось в нескольких минутах езды от Палаццо Браски, так что Марко надеялся застать Сандро до того, как друг уйдет в Ла Сапиенцу. Он въехал в гетто с северной стороны, оттуда было ближе к дому Сандро. Шины велосипеда подпрыгивали на булыжниках; наконец Марко добрался до Пьяцца Маттеи, где стояла группа мужчин: они с газетами в руках обсуждали манифест. Марко узнал пожилого синьора Нардуно и ingegnere [81] Ротоли, которые были так расстроены, что едва его заметили.

81

Инженера (итал).

Марко сочувственно на них посмотрел. Его испугала мысль о том, что некие так называемые расовые ученые росчерком пера вдруг решили, что итальянские евреи отныне — не итальянцы. Оставалось лишь надеяться, что Дуче этот манифест не признает.

Он спрыгнул с велосипеда и посмотрел на дом Сандро: ухоженный фасад цвета охры, ставни — обычные, темно-зеленые. Это был один из самых красивых домов на этой тихой, опрятной площади, где летом царила приятная тень, а в центре возвышался элегантный Fontana delle Tartarugheфонтан с четырьмя черепахами на вершине белой мраморной чаши. Из носиков, журча, били струи воды, все еще берущей начало в древнеримском акведуке Acqua Vergine [82] , и ее прохладные брызги висели в воздухе.

82

Один из одиннадцати античных акведуков Рима.

— Сандро! — крикнул Марко открытому окну, как делал всегда, и тут же показалось лицо друга.

— Я сейчас!

Марко прислонил велосипед к стене, и через пару минут из дома появился Сандро, одетый для университета — в белой рубашке, коричневых брюках и кожаных туфлях. Друзья тепло поздоровались, а затем Марко спросил:

— У тебя есть время поговорить? Я смылся с работы, чтобы с тобой повидаться.

— Конечно. — Сандро указал на фонтан, и они уселись на бортике — тоже как всегда.

— Держи, у меня тут biscotti. — Марко достал из рюкзака коробку и открыл, в воздухе поплыл свежий запах печеного аниса. Он вручил печенье Сандро. — Видел в газете «Манифест»?

— Да, это ужасно. Оскорбительно. — Сандро нахмурился, поджав губы. — Я итальянец, плевать, что они там утверждают.

— Ну конечно, итальянец. — Марко сначала тоже хотел взять печенье, но у него вдруг пропал аппетит. Больно было видеть

страдания Сандро.

— Там ведь даже нет никаких научных исследований. По крайней мере, подтвержденных фактами.

— Знаю, все это лишено смысла. Не вынесу, если это произойдет с тобой и твоей семьей, да с кем угодно в гетто. Хочется верить, что все это отменят.

Сандро медленно выдохнул.

— Отец тоже так думает. Говорит, это чистая пропаганда, но меня тревожит, что Муссолини становится все больше похож на Гитлера.

— Он не уподобится ему. — К самой этой мысли Марко питал отвращение. — Мы не уподобимся.

— Отец говорит, в «Манифесте» ничего не сказано о евреях-фашистах. Он считает, для нас сделают исключение.

— Но там и об этом не сказано.

— Да, но отец говорит, документ не имеет законной силы. Ты же знаешь, какой он, всегда ищет разумное объяснение. Любит делать хорошую мину при плохой игре и надеяться, что пронесет. — Сандро покачал головой, жуя печенье.

— Так что мы можем сделать?

— Ничего. — Сандро отвел взгляд, у Марко за друга разболелось сердце.

— Все отменят. Ты — итальянец, вот и все.

— Это… это же антисемитизм. — Сандро замолчал, а это слово будто всей тяжестью рухнуло между ними. Марко ощущал его вес, хоть и не был евреем.

— Именно так. Если я узнаю на работе какие-то новости на этот счет, обязательно сообщу.

— Спасибо, — вздохнул Сандро.

— Как дела в Ла Сапиенце?

— Чудесно. И сложно. Узнаю каждый день что-то новое.

— Ну а что касается любви — мы зашли в тупик. — Марко покачал головой. — Элизабетта так и не выбрала.

Сандро жевал печенье.

— Нельзя на нее давить. У нее много дел, она столько тащит на своих плечах.

— Верно. Мне ее так жаль.

— И мне. — Сандро, доедая печенье, огляделся. — Все время о ней думаю.

— Ну так и я, — закатил глаза Марко. — Просто так это не пройдет. А иногда этого хочется.

— И мне. Даже на работе толком сосредоточиться не выходит.

— Понимаю. Когда я по вечерам еду мимо ресторана, заглядываю в окна, ищу ее взглядом. Это так жалко.

— Ты до сих пор ни с кем не встречаешься? — улыбнулся Сандро. — Другие девушки тебя не привлекают?

— Ни одна. — Марко улыбнулся ему в ответ. — Живу как святоша. Второй отец Террицци.

— Только взгляни на нас — изнываем от любви. Сохнем по одной девчонке, — рассмеялся Сандро.

Mah! — воскликнул расстроенный Марко.

— Пойду-ка я лучше. — Сандро поднялся, перекинул рюкзак через плечо. — Рад был повидаться.

— И я. — Марко встал и обнял друга на прощание. Их соперничество за девушку уже не казалось ему забавным, Марко впервые понял: кого бы из них ни выбрала Элизабетта, он проиграет. Ведь и Сандро он тоже любил.

Глава тридцатая

Элизабетта, август 1938

— Просыпайся, папа! — Элизабетта поставила отцовский кофе рядом с диваном и поцеловала отца в щеку.

Ему явно необходимо было помыться, но отец, несмотря на ее уговоры, уже несколько дней не менял одежду. Людовико страшно исхудал, его небритое лицо пожелтело: недавно ему поставили диагноз cirrosi epatica — цирроз печени. Доктор велел Людовико бросить пить, и с того дня Элизабетта отказывалась приносить ему вино. Увы, это не помогло: он просто стал уходить и напиваться не дома.

Элизабетта потрепала его по руке.

— Папа, я принесла кофе.

— А? — Он заворочался, веки затрепетали и приоткрылись. Взгляд, налитый кровью, остановился на лице дочери, но он будто не видел ее. — Она была прекрасна… какая она… глаза… такие синие…

Поделиться с друзьями: