Вечный юноша

А ведь, в моей жизни, ничто меня так не трогало, так не умиляло, как просто человеческое счастье («Химера и Каменщик»), созерцание его — до взволнованных слез. И неотъемлемое, пронзительное: непрочность его, беззащитность, обреченность.

Какая непомерная тревога Беречь тебя, пока не рассвело, От произвола дьявола и Бога!

Я помню, какое огромное праздничное торжество, до стыдливых слез умиления, до страшного нервного возбуждения (я от радостной взволнованности не находил себе места) было у меня, еще мальчика, в 7–8 лет, когда в гости приходили люди, которых любили, искренне и радостно, как чутко и радостно переживал я эту атмосферу любви, теплоты, дружбы. И как болезненно переживал я фальшь!

Сейчас вспомнилось, как-то Владимир Смоленский по поводу «Каменщика и Химеры» заметил:

— К сожалению, Юрий, у тебя последняя строка как-то обесценивает (…) стихотворение: «Земное человеческое счастье» — не бог весть, какая ценность!

Для него это, действительно, так; только мне всегда с трудом верится, что без него и иже с ним «загробное блаженство» и все эти «райские кущи» ощущаются, как подлинная реальность. И еще это, столь характерное — сдабривание мистики похотью.

«Традиция» Вас. Вас. Розанова.

«Человек во время совокупления становится богом». Или это «поглядывание» на образок Богоматери в изголовье, когда спал с женой.

Всегда вспоминаю «Портрет Дориана Грея» о страстях и соблазнах, «которых мы слишком боялись и которым не посмели уступить».

А здесь потребность покропить «святой водой». А почему? А зачем? Вернее не в этой плоскости. Одна из страшных утрат — утрата чистоты.

Пронзительнейшая печаль.

Иногда в снах — мерзость, нечистота похоти. В снах ощущения от мучительной сладости.

Боже мой, с какой последней жаждой Хотел я верности и чистоты. Предельной дружбы, братской теплоты, С надеждою встречался с каждым, с каждой.

Боже мой, с каким скандалом было встречено Станюковичем и многими это стихотворение, может быть, лучшее из всего, что я написал. И, быть может, лучшее, что было во мне. Честное и искреннее. А что в поэзии дороже искренности и правды!

Магия слов? Но это органическое начало, без него нет поэзии.

Из отзыва редактора «Рыболов-Спортсмен» о моих стихах: «…Ваше стихотворение написано на нужную тему». А как написано?

Вот и надушили «нужными темами» подлинную поэзию.

А мое, печатая, исковеркали поправками на скрупулезную логику и ясность. Школьную, ученическую.

7. 30/VII

(Газетная вырезка со стихами Майи Борисовой «Утренняя песня» и «Ленинградская ночь» — Н.Ч.).

Стихи попались на глаза случайно. Они меня вовсе не очаровали. Видно, как они очень тщательно, с большим старанием и напряжением «сделаны» и потому искусственны — во всем. Я не люблю такие стихи. Но, что меня поразило, ведь это типичная Анна Присманова, в особенности «Ленинградская ночь». Та же эпатирующая игра словами: «Ах, площадь, ваша роль — куда уж площе? / Не проще ль превратиться вам в качели?»

Не знаю, могла ли Борисова прочитать хоть одно стихотворение Присмановой? Словом — влияние или «сродство душ»? И рядом поразительное — тоже типичное для Присмановой обращение «на вы» к площадям, водосточным трубам и пр.

Кстати, есть аллитерации — какие-то «спонтанные» и есть аллитерации — иногда весело, а чаще мучительно выдумываемые. Впрочем, истоки Борисовой могут быть и в Пастернаке.

Расстаянные тайны выдавал, Влюбленных выдувал из подворотен, Как стеклодувы кубки выдувают…

Стеклодувы притянуты за уши только ради аллитерации, игры слов, вздор! Ибо отсутствует, как раз, то, чего поэтесса и добивается, — магия слов. Это нельзя выдумать, тут (…) обнаруживается подделка.

Это органично для подлинной поэзии и для подлинного таланта. Вот она, магия слов:

Перекличка парохода С пароходом, вдалеке.

С белой площади Сената Тихо кланяюсь ему.

Блок.

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит…

Металла голос погребальный Порой оплакивает нас.

Ты полетишь, как камень зыбкий, В сияющую пустоту.

Вырос стройный и высокий. Песни пел, мадеру пил, К Анатолии далекой Миноносец свой водил.

А.Ахматова.

И тоже себя рискую привести:

Гонит ветер Ворохом крылатым. Вянущие листья, тополей.

Об этих стихах Георгий Адамович написал:

«У Софиева некоторые строки как бы светятся изнутри» и еще что-то вроде «среди тысячи стихов сразу их отличишь, как только на них наткнешься» и т. д.

А, может быть, я и даже безусловно несправедлив, потому то надо радоваться, что в газете появляются стихи не на «нужную тему», не на злобу дня, не рифмованная публицистика, а стихи, хотя и вычурные, с утомляющей и пустой словесной игрой, но все-таки стихи.

8. 1/VIII

Несколько дней тому назад заметил у себя опухоль у левой ключицы. Показывал врачам, показал и Клаве. Ряд предположений: аорта (но не пульсирует) верхушки легких (эмфизема), лимфатические узлы, жировик (чепуха!) и т. д.

Забавен мой лечащий врач Евг. Дмитр. Бычкова. Когда просил подписать курортную карту в Кисловодск: «А вдруг Вы там “распишитесь” (загнусь), вот тогда мне здесь влетит».

Теперь, пожимая плечами: «Посмотрим, понаблюдаем, все равно операцию делать Вам поздно…»

Несомненная последовательница «социалистического реализма».

9.

Всё по-прежнему: ветер весенний с полей, И подснежник сквозь слой прошлогодней листвы, Или ветер солёный у южных морей, Или запах высокой июньской травы. Всё по-прежнему: поздний осенний закат, Или в небе тугие плывут облака, Или мир отражений уносит река, Или чья-то пронзительной грусти строка… Всё по-прежнему: в небе летят журавли, И идёт человек, и возносит мечту, Ту, что бережно мы чрез века пронесли — Верность (человечность), дружбу, любовь, доброту, (чистоту)… Всё по-прежнему: звёздного неба восторг, И такой же горячий взволнованный спор, О беде и о счастье людской разговор. А таёжная ночь над рекой у огня… Всё по-прежнему! Только не будет меня!