Ведьмин Сын

Дверь подъезда пропустила меня с надломленным визгом динамика, потом меня принял в объятия тесный лифт, на стенах которого красноречиво посылали власть в место её зарождения, заявляли о бессмертности панков (хоть у кого-то в душе ещё не прошли нулевые) и советовали Машку с пятого этажа по орально-фронтальным вопросам. Выходя на лестничную клетку, я был слегка выжат, пребывание в подобных лифтах для меня всегда было сравнимо с просмотром хтонического русского артхауса. И то и другое требовало на усваивание некоторых затрат внутренних ресурсов. Глянул в телефон, там была обозначена тринадцатая квартира – ну кто бы сомневался, я позвонил, когда дверь открылась, моя усталость испарилась. Фигура, представшая передо мной, залитая желтушным светом, струящимся из лампочки Ильича, была свободна, как от излишков мысли, так и от излишков одежды. Она, как-то рывком, оказалась очень близко и вместо приветствия впилась мне в губы зубами, одновременно затягивая куда-то в недра коридора.

Я бы хотел сказать, что дальнейшее управлялось моей волей, но это была бы слишком уж широкая трактовка событий. Через пару часов в дверь застучали с криками протеста – людям на карантине и скучно, и завидно одновременно. Всех можно понять… к тому же это был тот самый момент, который позволил мне исполнить номинальную причину моего приезда. Вкус у Аврелии оказался специфическим, она захотела посмотреть русский, не ужасный, не занудный, не депрессивный, не комедийный, и чтобы при этом он не являлся жёстким артхаусом. Полагаю, этот запрос был создан для того, чтобы меня обезоружить, но не вышло. Ухмыльнувшись, я сказал, что к перечисленным требованиям готов добавить ещё и мета-отсылку на нынешнее положение в стране и поставил «Закрытые пространства».

***

Солнце слепит меня, я отвожу взгляд от выгоревшего синего холста с проплешинами облаков и облизываю непонятно откуда взявшееся у меня в руках мороженое ярко-оранжевого цвета. Среди людей снующих по площади я вижу мать, стоящую у входа в огромный торговый центр, начинаю двигаться в её сторону, по дороге случайно сталкиваясь плечами с прохожим, повернувшись, понимаю, что это люди из археологической экспедиции. Пара парней, вспотев на солнце, тянет в сторону центра большой диван с красной обивкой.

Позволяю им пройти и сам иду ко входу, мороженое тает, сладкая липкость, стекая по вафле рожка попадает на пальцы. Сквозь марево я двигаюсь, как в замедленной съемке, когда я наконец подхожу, матушка задумчиво смотрит на зеркальные окна здания, обмахиваясь как веером, синей папкой в жёсткой обложке, на которой написано solemortem. Я протягиваю ей мороженое, но она отмахивается. «Будет много работы, но должно получиться хорошо», – говорит она, а оранжевый шарик дальнего родственника пломбира медленно-медленно выпадает из рожка и падает на асфальт.

Я иду в торговый центр, в спину мне летят указания матери куда повернуть и где наш вход. Внутри огромный и абсолютно пустой холл, похожий на терминал аэропорта, где-то вдали замечаю, как уже знакомый диван скрывается, в дверном проёме, ведущему к служебной лестнице, на стене рядом с которой знак «Только для персонала». Когда я добираюсь дотуда – на лестничных пролётах нет ни следов, ни звуков прошедших людей, только пыль. Я начинаю подниматься, на следующем лестничном пролёте двери заколочены, а краска на стенах, поблекшая и расписанная фломастерами и баллонами – стандартной наскальной живописью спальных районов. Подъём длится долго, все двери заблокированы и с каждым пролётом всё меньше и меньше напоминает о том, что внизу остался ухоженный, хоть и пустой зал торгового центра стоящего в центре города. Поднявшись до последнего этажа, я нахожу открытую дверь, за которой находится обшарпанный коридор, ведущий в соседнее крыло, с потолка которого свисают вывернутые с мясом лампы дневного света, а пол засыпан сотнями ярких, зелёных обёрток от жвачек с надписью vita. Иду вперёд, и чем дальше я продвигаюсь, тем больше это место похоже на заброшку, место в которой есть только бомжам да вечным революционерам с их наркокомуннами «за всё «левое хорошее» против всего «правого» плохого». Пройдя его до конца, я вошёл в огромный зал, где царствовала приятная прохлада и ветерок, зал подобен первому, но полностью разрушен из стен торчат кабели, местами нет стен или даже участков пола между этажами. Где-то внизу в отдалении я слышу голоса и звук льющейся воды. Идя на звук, я пробираюсь между завалами строительного мусора и внезапно встречаю веревочную лестницу привязанную к тому, что раньше было балконом нависающим над атриумом. Ноги слегка путаются в неудобных мягких ступенях, но, в конце концов, я касаюсь пола… лестница привела меня балюстраду, идущую по левому краю второго этажа, с неё удобно рассматривать обширный зал внизу. В залитой светом части помещения расчищено пространство, там стоит большой письменный стол, на нём раскиданы бумаги и лежит закрытый ноутбук, рядом стоят пара шкафов, а напротив десяток стульев стоящим полукругом, а также маленький столик, на котором царствует кофейник и несколько чашек с блюдцами. Поодаль от этого места располагалась зона, где группа из нескольких клумб с пальмами и кустами имитировали палисадник, возле них пробило трубу, и там бьёт небольшой фонтан. Вода запрудила участок помещения, находящийся ниже, отделённый маленькой трёхступенчатой лесенкой, видимо там была кофейня. С потолка свисает плакат, на котором щуплый кенгуру с налитыми кровью глазами склонился над мешком с кофейными зернами, над водой возвышаются привинченные к полу столики и пара десятков стульев. Рядом с этим озером стоит красный диван, на нём сидит мать и читает книгу, больше в зале никого нет. Как-то незаметно для себя оказываюсь рядом с ней и спрашиваю, пытаюсь узнать, где все, и что мы тут делаем. Матушка откладывает книгу и говорит мне, что все уже ушли, да и их часть работы уже сделали, после чего добавляет: «Это замок, который стоит построить». Я удивляюсь и спрашиваю, неужто ей не хватает степного царства, на что она смеётся и отвечает, что степь остаётся за ней, и что она знает, что я предпочёл бы завод, но придётся работать с тем, что есть, после чего она просит принести нам кофе, и она всё прояснит. Когда я дохожу до столика с кофейником, я нахожу там только одну чашку, поворачиваюсь, чтобы спросить, куда делись остальные чашки и вижу, что диван пуст.

***

Я проснулся в пустующей постели, ещё не остывшая простынь говорила о том, что хозяйка покинула лежбище совсем недавно. Перевернувшись на спину, я мазнул рукой по прикроватной тумбочке, надеясь найти на ней пачку, но меня постигло разочарование. Пришлось сесть на постели и внимательно осмотреть небольшую комнату, кроме лучшего обзора этот маневр позволил мне расслышать шум воды, доносящийся из-за двери ванной, и приглушенную музыку, находящуюся рядом со спальней – Аврелия принимала водные процедуры под тяжёлые гитарные рифы. «Уважаемо!» – подумалось мне, после чего я всё же сосредоточился на окружении: бледно зеленоватые стены и минимализм убранства комнаты ласкали взор. Рядом с большой кроватью располагался шкаф, по другую сторону была та самая тумбочка, на которой мгновения назад, я тщетно пытался найти пачку сигарет. Вдоль всей стены шла длинная чёрная полка, уставленная книгами и забросанная какой-то мелочёвкой: флакончиками духов, фотографиями, фигурками и чёрт знает чем ещё. Напротив постели находился большой стол. Слева на нём лежал открытый ноутбук, на котором мы вчера смотрели фильм, справа же стояло большое зеркало, прислоненное к стене, под которым лежали какие-то бумаги, большой фотоаппарат и моя пачка сигарет. Выбравшись из постели, я подошёл к столу и со вздохом облегчения воткнул в зубы сигарету, затянулся и глянул под ноги – на полу комнаты царствовал авторский коллаж из разбросанных предметов одежды. На время отложив сигарету в стоявшую у монитора пепельницу, я выцепил те части этой высокодуховной инсталляции, что принадлежали мне, и быстро оделся. Закончив с этим занятием, я потянулся за сигаретой, и в этот момент произошло что-то странное. Издав громкий скрип, зеркало начало падать на меня – может быть я не почувствовал, как задел стол бедром или зацепил стекло рукой, когда влезал в футболку. «Пришёл к женщине и разбил ей зеркало, красавец!» – мелькнуло у меня в голове, пока здоровый стеклянный пласт, искрящийся в лучах солнца, стремился слететь за край стола и наполнить комнату звоном и осколками. Сноровка не подвела и, в последний момент, я успел подхватить зеркало, тем самым спася себя от семи лет несчастья, непременно собиравшихся начаться с этого конкретного утра без секса.

Прислушался – шум воды не изменился, внутренне поблагодарив музыкантов за то, что они ебошили как не в себя, что позволило моей оплошности не привлечь лишнего внимания. Намереваясь вернуть зеркало на его законное место, я заметил, что в стене за ним было углубление и в нём что-то лежало. «Женский тайник… как интересно», – да, меня это не красит, но я не смог побороть приступ любопытства и вынул предмет, им оказался весьма потёртый блокнот…

Странно. На обложке был размашисто нарисован до боли знакомый символ, видоизменённый, вернее сказать, дополненный скрипичный ключ «соль». Именно таким символом я подписывал свои глупые подростковые стихи и первые сочинения. Рядом с символом кривым мужским почерком была выведено название «Интайм», моим кривым почерком. Не успел я толком осмыслить находку, как в кармане штанов завопил телефон. Поняв, что рук сразу на всё у меня не хватит я, быстро прислонив зеркало к стене, засунул блокнот в задний карман джинсов, после чего выхватил телефон, мечтая быстрее его заткнуть.

На экране значилось, что вызов шёл от контакта «Отец». «Очень интересно!» – подумалось мне. Не то чтобы с отцом я был на постоянном созвоне, наши отношения были дружескими, но весьма дистанционными, как у Корвина и Мерлина из любимых им, а в юности и мной, «Хрониках Амбера».

– Привет! – сказал я, ответив на вызов, понимая что, скорее всего, утренний секс отменяется, даже не смотря на то, что зеркало было целехоньким.

Спустя минуту диалога я положил трубку и повернулся, глазам моим предстала голая женщина, чьи татуировки на ещё влажной после душа коже выглядели особенно красиво.

– Надо бежать? – тихим бархатным голосом спросила она, слегка поводя бедрами. – Что вот прям и полчасика нет?

Не то чтобы я был плохим сыном, в конце концов, прошедшая пятилетка доказала обратное, но в данном случае я был безоружен.

– Что-нибудь придумаем! – ответил я, принимая её теплое пахнущее свежестью с нотками винограда тело в свои объятия.

Полдня я провёл у отца, помогая ему с настройкой свежекупленного ноутбука, настройки доступа к Zoom и покупкой адекватного пакета Microsoft Office. Эти мрази решили даже Word продавать по подписке, платить каждый год просто за печатную машинку – где такое видано? По окончанию всех этих действий мой отец был готов вступить в новый чудный век дистанционного обучения своих аколитов биологических наук. Поболтав о книгах, массовой истерии и новинках мысли в области иронического издевательства над власть предержащими, мы попили чаю и вдоволь посмеялись. После чего я дождался вызванного такси, приложение не забыло напомнить мне о том, что в городе введён карантин и мне следует оставаться дома, я обнял отца и отбыл в сторону своего обиталища.

***

На излёте зимы реставрировался наш союз с Инь, что не могло не радовать, её элегантность, помноженная на наш совокупный разврат, слегка отогрела мой внутренний мир от обступающего его холода страхов. С Ян к этому моменту наше общение стало эпизодическим, мы общались и смеялись в цифровых просторах, но в жизни друг друга участвовали лишь мощными точечными инъекциями раз в пару месяцев. Все не занятое работой время я старался проводить рядом с матушкой, хоть общение с ней уже напоминало озеро, чьи воды помутнели, затянулись болезненной ряской, в которой приходилось копаться, чтобы найти искомое. Но всё же, в минуты просветления мы подолгу общались о мифологии и старом кино, встречали гостей и развлекали их длинными застольными беседами, смотрели на канал за окном и молчали, тихо радуясь возможности побыть вдвоём. Бредя в свою комнату спать, я каждый день говорил ей, что люблю её и с привычной улыбкой слышал, что она меня больше.

Весна пришла с грохотом – реновация добралась и до нашего района. Началось всё с дежурной перекладки труб во дворе дома, это уже было привычно – двор не могли оставить в покое уже несколько лет, постоянно перекапывая его по весне. В этом случае всё развернулось по полной, когда трубы во дворе были закончены и всё заровняли, именно наш двор решили сделать опорной базой для того, чтобы проводить работу во всём квартале. Тротуары ушли в прошлое вместе с асфальтом дорожного покрытия, передвигаться приходилось по мостикам, будто играя в «пол-это лава», хотя, по существу, играли мы в «весь мир – грязное месиво». От постоянного визга распиливаемых бетонных блоков звенело в ушах. Даже утки свалили куда подальше от излюбленного ими моста, понимая, что скорее получат бетонных крошек взамен привычных хлебных из-за ведущихся на нём работ. В глубине дворов было не проще – весь район трясло в муках перерождения. Снимали заборы, перекраивали парковочные места, а на детской площадке возводили что-то циклопическое, отдававшее дизайном паноптикума.