Ведьмина печать. Ловушка для оборотня

Он — огромный, страшный, противный казался ей весьма необычным.

«Откуда он взялся? Всегда был тупым или стал таким? Отчего? Разве у рослого великана, наделенного недюжинной силой, может быть слабым ум?» — раздумывала девочка.

В семье Карисов с детства приучали полагаться на здравый смысл, свои наблюдения и интуицию.

«Запоминайте все услышанные сплетни, но не следует им слепо доверять. Запомните, оцените, убедитесь сами и только потом принимайте решение! — поучал отец братьев, но внимала наставлениям и Мауя. — Мы, Карисы, обедневшие дворяне, однако приставка «фа» с помощью ума и наблюдательности может стать ключом, открывающим двери в родовитые дома!»

Благодаря приметливости и проницательности девочка заметила, что полоумный Вал всегда знал, где она прячется. Потому в этот раз решила сесть у благоухающего куста. И ожидания ее оправдались.

Ана шла по двору, а он, подметавший дорожки, впервые за долгое время не удержался и повернул голову ей вслед.

«Ого! Я права, права! Права! — Мауя на радостях попыталась сдвинуть ветку, чтобы разглядеть его лицо лучше, но от легкого прикосновения посыпались листья. Гигант обернулся, и, она, почувствовав на себе жесткий, проницательный взгляд, едва не закричала от неожиданности и страха. Мауя сползла с кресла на пол, чтобы ползком спрятаться в своей комнате, однако, когда осмелела и поднялась, взгляд Вала был как прежде пустым. Но она теперь знала, он совсем не прост и не такой безобидный, каким кажется.

Глава 8

Голые сизые, коричнево-зеленые стволы засыпающих деревьев окутывал промозглый туман. Влажная потемневшая листва сливалась с почерневшей землей. И лишь островки пожухлого папоротника цвета червонного золота напоминали о белом солнце, скрывающемся где-то за серыми тучами. Пасмурная погода и холод усугубляли Анкино отчаяние, и с каждым днем осенняя хандра все больше одолевала ее.

Легкой победы над Улауром не случилось. Он не делал попыток примириться или проявить заинтересованность. А хуже всего, она теперь сама не понимала, почему поверила, что он оказывает кому-то знаки внимания, не говоря уже о большем. Да, ученицы поглядывали в его сторону насмешливыми глазами, хихикали, иногда просили для него сладостей, но и только. Всеобщим же любимцем был садовник, привлекательный молодой человек в щеголеватой одежде, которому старшие девочки строили глазки.

На стройную худощавую фигуру с небрежно обернутым вокруг тонкой талии широким ярким поясом заглядывались и служанки, однако Анка не понимала его хрупкой красоты и каждый раз, когда начинались разговоры о красавчике Мирасе, кривила пренебрежительную усмешку. Чувствовала она в его черных глазах, тонких усиках и любезной улыбке слащавость, самодовольство — качества, которые всегда призирала в мужчинах.

Ей до него не было никакого дела, однако садовник, чувствуя Анкино пренебрежение, лез на рожон и пытался преподнести то цветок, то какую-то мелочь. Она отказывалась, но легче было взять безделушку и выбросить за углом, чем упираться и привлекать внимание его поклонниц, коих в доме было предостаточно.

И в этот раз, Мирас преградил дорогу, протягивая поздний цветок.

— Смотри, он такой же прекрасный, как ты!

— Правда? — усмехнулась Анка, ненавидевшая грубую лесть.

— Трогательный, привлекающий взгляды…

— И чем же я привлекаю внимание? — нет, она знала, что очень даже ничего, но мерзкая иллюзия шрама портила ей жизнь.

— Красотой! — не краснея, заверил лжец.

— Я большая, и красоты во мне много! — в раздражении чеканила слова. — Когда принесешь цветущее дерево, тогда и сравнишь. Лгун! — и швырнула цветок в его растерянное лицо.

«Хотя бы до весны отстанет!» — вздохнула с облегчением, сворачивая к жарко растопленной кухне. Но как только переступила порог, сивая Улка преградила дорогу.

— Дура! Тебе не надо, мне бы принесла!

— Можешь пойти, поднять.

— Злющая ты! И что он в тебе нашел?

— Ничего. Просто тешится.

Вал сидел на большом чурбане для разделки мяса и ел кашу. Смотреть, как он это делает, Юлиана без злости не могла.

«Вот же ж лицемер!»

Дикарь неловко держал большую ложку и пока доносил до рта, она уже была пуста, а то и падала на пол. Не брезгуя, он поднимал ее и снова зачерпывал жижу.

— Если бы мне красавчик Мирас подарил цветок, я бы радовалась! — мечтательно вздохнула Лура.

— Только радовалась? — съязвила Улка, косо поглядывая на соседку.

— Я замужняя! — обиделась та.

— Ой, какая преграда!

— Да как ты смеешь такое говорить!

Это было явным лицемерием, потому что при виде смазливого садовника Лура поедала его глазами.

— Одна кошка с возмущением и праведным гневом жалуется другой… — вмешалась Юлиана, не желая, чтобы словесная перепалка перешла в брань. — Какая у вас развратная улица. Вчера пришла — изнасиловали. Сегодня утром зашла, опять шёрстку взъерошили. Завтра снова пойду!

Сначала на кухне воцарилась тишина, а потом разразился хохот. Лура вскинула руки и возмущенно закричала, но за дружным смехом на ее оправдания никто не обращал внимания. Когда угомонились, красневшая женщина продолжала бухтеть под нос, зато миновала угроза перебранки.

Отогревшись, Анка снова отправилась собирать развешанное под навесом белье. Хорошо, что Калана пожалела: связала ей шерстяные носки подходящего размера и поделилась шалью. А остальное — обувь, зимнее платье и теплый плащ посоветовала заказать у знакомых мастеров, которые брали не так дорого.

Полувлажная ткань холодила пальцы до ломоты. Чтобы скорее завершить мучение, Юлиана сосредоточилась и не замечала ничего вокруг, пока чьи-то руки кольцом не сомкнулись на талии. Сердце предательски екнуло от радости, однако, как только осознала, что человек позади слишком низкорослый для Улаура, возбуждение сменилось гневом.

— Руки убери!

— Я буду нежным! — шептал возбужденный Мирас, шаря руками по ее груди.

— А я нет! — процедила и с силой прижалась спиной к столбу, на котором крепились веревки. Сдавленный хрип стал бальзамом для оскорбленной Анки. — Еще раз подойдешь, упаду на тебя. Обещаю, желание домогаться исчезнет! — и, не обращая более внимания, быстро собрала остатки белья и скрылась в доме.

Асаара сжигала ненависть: недоумок лапал его женщину! И лишь искреннее возмущение и решительный отпор Аны позволили ему совладать с собой и не покалечить сластолюбивого недоноска. Зато оценив гордость и неуступчивость Анки, Сар подобрел. И теперь, наблюдая, как она кутается в шаль и греет подмышками руки, ему хотелось подойти, прижать к телу, поделиться теплом, согреть.

С началом заморозков в хлипкой пристройке стало холодно. Как только переносная жаровня затухала, женщины начинали мерзнуть. Топить же всю ночь не хватало дров: даже вскладчину покупать их было дорого.

«Была бы ласковой, не мерзла бы!» — злился Асаар, думая о ней ночами. Злость и холодность Аны прошли, теперь она снова пахла желанием и равнодушие изображала только из упрямства, но он не знал, как подойти к ней, сохранив гордость. А сама она делать первый шаг не желала.

«И как поступить? Сделать вид, что ничего не произошло? Нельзя. Уступить, значит потворствовать капризам и неблагодарности. И продолжать игнорирование невмоготу…»

В последние дни от Аны исходила такая волна желания близости, что Асаар едва сдерживался, чтобы не наброситься. Ее движения стали плавными, соблазнительными. Это заметили даже служанки и решили, что она влюбилась в Мираса и старается привлечь внимание, но Сар знал, что Ана хотела его. Едва появлялся рядом, и она начинала источать призывный запах.